Кирклендские услады - Холт Виктория - Страница 30

— И приготовься отвезти миссис Рокуэлл в «Услады» в пять.

Саймон удивил меня послушанием. Он взял руку бабки и приложился к ней губами. Правда, и в этом жесте ощущалась некая ироничность. Я видела, какое удовольствие доставляет его бабушке такая почтительность, и поняла, что, вопреки ее стараниям, вести себя с внуком деспотически она не способна.

Мы сидели молча, пока за Саймоном не закрылась дверь. Наконец старая леди заговорила:

— Я надеялась повидаться с вами, когда вы были в «Усладах» в первый раз. Но тогда сама я не могла приехать к вам с визитом, а сюда приглашать не стала: уверена была, что Габриэль привезет вас ко мне, когда сочтет нужным. Не сомневаюсь, так оно и было, если бы он остался жив. Он всегда свято соблюдал свой долг перед семьей.

— И я уверена, что он привез бы меня познакомиться.

— Я рада, что вы не из тех глупых современных девиц, которые падают в обморок при первом же затруднении.

— Можно ли сделать такое заключение за столь короткое знакомство? — парировала я, так как решила, что она должна обходиться со мной как с равной. Я не собиралась выказывать ей почтительность, чего она, по всей видимости, ожидала.

— Мои глаза остались такими же зоркими, как в двадцать лет. А сейчас им помогает еще и богатый опыт, которого не было в молодости. Кроме того, Саймон рассказывал мне, как удивительно стойко вы вели себя, когда случилась трагедия. Убеждена, вы не принадлежите к тем глупцам, которые вечно твердят: «Не надо говорить об этом, не надо говорить о том». Что случилось, то случилось, никуда не денешься. Зачем же делать вид, будто ничего не было? Наоборот, если все скрывать да замалчивать, прошлые беды будут напоминать о себе еще дольше. Вы согласны?

— По-моему, при определенных обстоятельствах это может быть и так.

— Я обрадовалась, когда узнала, что вы вышли за Габриэля. Он всегда был не слишком стойким. Боюсь, это можно сказать о многих в нашей семье.

Я посмотрела на ее прямую спину и позволила себе пошутить:

— Но вы явно не страдаете таким недостатком.

Похоже, ей это понравилось.

— Что вы скажете об «Усладах»? — поинтересовалась она.

— Дом, по-моему, великолепный.

— Ага! Это замечательный дом. В Англии таких осталось немного. Поэтому важно, чтобы он оказался в хороших руках. Мой отец справлялся с ним прекрасно. А ведь были и такие Рокуэллы, что чуть не превратили «Услады» в руины. Такой дом! Это поместье нуждается в постоянной заботе и внимании, иначе его не сохранить в подобающем виде. Мэтью следовало больше им интересоваться. Человек его положения должен иметь твердый характер. А с ним рядом всегда была какая-нибудь женщина. Это плохо. Что касается Габриэля… он был очень мил, но слабоволен. Вот я и порадовалась, когда узнала, что он женился па решительной молодой женщине.

Принесли чай, и горничная заколебалась.

— Налить вам? — спросила она.

— Нет-нет, Доусон. Оставьте нас.

Доусон удалилась, а старая леди обратилась ко мне:

— Не возьмете ли на себя труд заняться чаем? Я страдаю ревматизмом, и сегодня мои суставы дают себя знать.

Я встала и подошла к столу, на котором стоял поднос. На нем на спиртовке подогревался серебряный чайник, здесь же были приготовлены заварочный чайник, молочник со сливками и сахарница, все из серебра и начищено до блеска. Рядом лежали сандвичи с огурцом, топкие ломтики хлеба с маслом, кекс с тмином и всевозможные маленькие печенья.

У меня возникло ощущение, что мне уготовано еще одно испытание — способна ли я достойно выполнить такую важную светскую обязанность, как разливание чая. Да уж, подумала я, ну и несносная старуха! И все же, несмотря ни на что, она мне нравилась.

Я чувствовала, что лицо у меня слегка раскраснелось, но не позволила себе выказать признаки смятения. Спросив, какой чай любит хозяйка дома, я добавила в чашку нужное количество сливок и сахара, принесла ей чашку и поставила па позолоченный мраморный столик возле ее кресла.

— Благодарю вас, — любезно сказала она.

Потом я предложила ей сандвичи, хлеб с маслом, и она положила себе на тарелку довольно большую порцию.

Я заняла свое место за чайным столом.

— Надеюсь, вы придете ко мне еще, — промолвила Хейгар.

И я поняла, что она испытывает ко мне те же чувства, что и я к ней. Она была готова отнестись ко мне критически, но обнаружила в наших характерах сходство. А мне подумалось, что через семьдесят лет и я могу стать такой же.

Она изящно и с аппетитом расправлялась с сандвичами и без умолку говорила, как будто ей нужно было так много сказать мне, что она боялась не успеть. Она и меня вызвала на откровенность, и я рассказала, как мы с Габриэлем встретились, выручая Пятницу.

— А потом вы узнали, кто он такой, и это вас обрадовало?

— Узнала, кто он такой?

— Ну да, что он весьма подходящий жених, наследник баронетства и что в свое время «Услады» перейдут к нему.

Ну вот! Снова эти подозрения, что я вышла за Габриэля из-за его денег и положения! Я не смогла сдержать гнев.

— Ничего подобного! — резко ответила я. — Мы с Габриэлем решили пожениться до того, как что-то узнали друг о друге.

— Тогда вы меня удивляете, — сказала она. — Я думала, вы разумная молодая женщина.

— Надеюсь, что я не дура, но выходить замуж из-за денег? Никогда не считала это разумным. Брак с неподходящим человеком может быть весьма неприятным… даже если этот человек богат.

Хейгар рассмеялась, и я поняла, что наш спор доставляет ей удовольствие. Видимо, она пришла к выводу, что я ей нравлюсь. Но при этом меня несколько смущало подозрение, что, будь я на самом деле охотницей за богатыми наследниками, она благоволила бы мне не меньше. Ей нравилось, что я обладаю, как она выразилась, твердым характером. До чего же в семье Рокуэлл ценили это качество! И Габриэля привлекла моя сила воли, эта черта его всегда влекла. А Саймон, вообразивший, что я вышла за Габриэля из-за денег? Ведь будь это на самом деле, он стал бы, пожалуй, думать обо мне еще лучше. Рокуэллы считают, что человек должен быть хитер и расчетлив. У них это называется «здравым смыслом». Не важно, если такой человек оказывается закоренелым циником — только бы не был наивен, им все равно восхищаются.

— Значит, вы вышли замуж по любви, — заключила она.

— Да, — с вызовом ответила я. — По любви.

— Тогда почему Габриэль покончил с собой?

— Это загадка, которая еще не разгадана.

— И может быть, вы ее разгадаете?

— Надеюсь, — сама удивилась я своему ответу.

— Разгадаете, если решительно возьметесь за дело.

— Вы так думаете? Но ведь остаются же неразгаданные тайны, хотя многие отдавали время и силы, чтобы докопаться до истины.

— Может, они мало старались. А вы теперь носите под сердцем наследника. Если родится мальчик, надежды Руфи на то, что Люк станет хозяином «Услад», рухнут. — В голосе Хейгар прозвучало торжество. — Люк, — добавила она, — будет вторым Мэтью. Он очень похож на своего деда.

Наступило молчание, длившееся несколько минут. Затем я поймала себя на том, что рассказываю ей, как побывала в классной комнате в «Усладах» и видела ее инициалы в шкафу и на столе и как водившая меня туда тетя Сара поведала мне кое-что об их детстве и юности. Хейгар заинтересовалась. Она тоже была не прочь поговорить о прошлом.

— Я уже много лет не бывала в детской части дома. Хотя ежегодно приезжаю в «Услады» на Рождество. Но весь дом обхожу редко. Теперь мне все дается с трудом. Знаете, я ведь старшая из нас троих. На два года старше Мэтью. А в детстве я их всех заставляла плясать под мою дудку.

— Да, тетя Сара на это намекала!

— Сара! Она всегда была без царя в голове. Могла часами, сидя за столом, накручивать на палец одну прядь за другой, пока все волосы не станут дыбом, будто ее протащили за ноги через живую изгородь… И все-то она мечтала, все мечтала! По-моему, теперь она многих вещей вовсе не понимает.

— Зато другие понимает даже слишком хорошо.