Кирклендские услады - Холт Виктория - Страница 28

— Уж эти женщины, — бормотала она. — Вечно от них неприятности. Мэтью женился, когда ему было за тридцать, и десять лет у них не было детей. А Хейгар все это время думала, что хозяином «Услад» станет ее сын Питер. Но потом родился Марк, потом Габриэль. Бедный маленький Марк! Но остался еще Габриэль. А потом и Люк появился на свет… так что, понимаете, Хейгар нечему было радоваться. — Тетя Сара встала из-за стола, подвела меня к шкафу и показала отметки на стенке. Там были нацарапаны три линии, помеченные буквами «X», «М» и «С».

— Это значит «Хейгар, Мэтью и Сара», — серьезно объяснила она. — Здесь отмечали наш рост. А потом Мэтью всех перерос, и Хейгар больше не захотела измеряться. Но я собиралась показать вам еще дневную и ночную детские.

Мы вышли из классной комнаты, и, следуя за тетей Сарой, я впервые увидела ту часть дома, в которой уже несколько столетий находилось детское царство. И еще раз с удовольствием отметила, что все окна забраны решетками. В дневной детской стоял большой дубовый комод. Сара открыла его. Там хранились крестильные рубашечки Рокуэллов. Сара благоговейно достала их и показала мне.

Рубашечки были из белого шелка, отделаннын кружевами, которым, как я сразу поняла, цены не было.

— Надо их как следует рассмотреть, — сказала Сара. — Наверное, кружева придется починить. В последний раз их вынимали для Люка. Уже почти восемнадцать лет назад! Люк был неспокойный ребенок. У Рокуэллов все дети неспокойные. Надо эти вещи забрать к себе. Никому не позволю до них дотронуться, все сделаю сама. Не беспокойтесь, к тому времени, как вам понадобится, все будет готово.

— Спасибо, тетя Сара.

Я взглянула на часы, висевшие у меня на груди, и обнаружила, что уже четыре.

— Пора пить чай, — спохватилась я. — Когда интересно, не замечаешь, как бежит время.

Тетя Сара мне не ответила. Она прижимала к груди крестильную рубашечку, и я поняла, что мысленно она уже качает на руках моего младенца, а может быть, и кого-то из прошлого — Руфь, Марка, Габриэля или Люка.

— Пойду вниз, пора пить чай, — повторила я, но тетя Сара, казалось, меня не слышит.

Через несколько дней Руфь вошла ко мне с письмом.

— Принес кто-то из слуг из «Келли Грейндж», — объяснила она.

— Адресовано мне? — удивилась я.

— Несомненно, вам. На конверте ясно написано: «Миссис Габриэль Рокуэлл».

Письмо было официальным и напоминало приказа:

«Если миссис Рокуэлл будет угодно посетить „Келли Грейндж“ в пятницу в 15.30, миссис Хейгар Рокуэлл-Редверз будет рада ее принять».

С внуком миссис Рокуэлл-Редверз мы уже скрестили шпаги, теперь мне предстояло померяться силами с ней самой. Я слегка покраснела от досады.

— Королевский указ? — улыбнулась Руфь. Я протянула ей письмо.

— Как похоже на Хейгар, — проговорила Руфь. — Положительно, она считает себя главой семьи. И хочет подвергнуть вас осмотру.

— Я вовсе не хочу, чтобы меня осматривали, — резко возразила я. — К тому же сейчас любые смотрины уже бесполезны.

— Она очень стара, — извиняющим топом заметила Руфь. — Старше отца. Ей за девяносто. Нужно делать на это скидку.

— Я уже решила, — быстро ответила я. — В пятницу я к ней не пойду.

Руфь пожала плечами:

— Слуга ждет. Тетя рассчитывает получить ответ.

— И получит. — Я села к письменному столу и написала:

«Миссис Габриэль Рокуэлл сожалеет, что не сможет посетить миссис Хейгар Рокуэлл-Редверз в „Келли Грейндж“ в пятницу в 15.30».

Руфь взяла у меня записку. Эта история ее явно позабавила.

А я, стоя у окна, следила, как от дома отъезжает посыльный из «Келли Грейидж», и думала: «Так вот в кого он такой заносчивый! В свою бабку!»

В начале следующей недели, когда я гуляла на лужайке перед домом, к «Усладам» подъехал Саймон Редверз. Он спрыгнул с лошади, приподнял шляпу, поздоровался со мной и крикнул кого-то из конюших — распоряжался здесь, словно хозяин!

— Миссис Кэтрин, — начал он. — Как хорошо, что я застал вас дома, ведь именно к вам я и приехал.

С тех пор как я вернулась, я не видела Саймона, и он мне показался еще основательнее и еще более дерзким, чем прежде. Я напустила на себя величественный вид и молвила:

— Какое же у вас ко мне дело? Скажите, прошу вас.

Лошадь увели. Саймон с обворожительной улыбкой на губах подошел ко мне:

— Могу ли я признаться, что снова видеть вас здесь — большое для меня удовольствие?

— Как вам угодно.

— Вы все еще на меня сердитесь.

— Я не могу забыть кое-что из сказанного вами перед моим отъездом.

— Значит, вы способны затаить обиду?

— Если обвинения так же оскорбительны, как те, что вы бросили мне в лицо, — да!

— Очень жаль. Я ведь приехал принести извинения.

— Вот как!

— Миссис Кэтрин, я — прямолинейный йоркширец, а вы — йоркширка и поэтому тоже отличаетесь прямотой. Мы не какие-нибудь столичные денди, нам ни к чему облекать свои мысли в красивые слова. Я не пытаюсь походить на светского лондонского джентльмена.

— И правильно. Все попытки были бы бесполезны, могу вас заверить.

Он рассмеялся:

— А у вас острый язычок, миссис Кэтрин!

Я не возражала, что он так ко мне обращается: «миссис Рокуэлл» было бы слишком официально. И уж конечно, я не хотела, чтобы он называл меня просто по имени.

— Могу лишь надеяться, что он будет под стать вашему в тех случаях, когда нам придется встречаться.

— А я надеюсь, таких случаев будет много, и, оттачивая языки, мы не дадим заржаветь нашему уму.

— Что вы намеревались сообщить мне?

— Я прошу извинить мне невежливые замечания, которые я позволил себе во время нашей последней встречи. Я приехал принести вам мои поздравления и пожелать здоровья и счастья.

— Значит, вы изменили свое мнение обо мне?

— А этого и не требовалось. Я ведь всегда восхищался вами. Но я искренне прошу у вас прощения. Разрешите, я объясню, что тогда чувствовал. Скажем, мной владел гнев. Ведь я лишился человека, которого считал братом. Я из тех людей, кто в расстройстве теряет контроль над тем, что говорит… Это, миссис Кэтрин, один из самых малых моих недостатков, которых, боюсь, у меня много.

— Раз так, не будем больше говорить об этом.

— Значит, вы простите меня и забудете?

— Простить гораздо легче, чем забыть. Первое я вам обещаю, что касается второго… надеюсь, когда-нибудь…

— Вы великодушны, миссис Кэтрин, я этого не заслуживаю. А теперь я хочу просить вас об одолжении.

— Ах вот оно что! — воскликнула я.

— Об одолжении не для себя, — продолжал он поспешно, — а для моей бабушки. Она ведь просила вас посетить ее.

— Вряд ли это можно назвать просьбой.

Саймон рассмеялся:

— Вы должны простить ее манеры, она привыкла повелевать. Для нее большое огорчение, что она еще не видела вас. И ей было бы чрезвычайно приятно, если бы вы закрыли глаза на стиль ее приглашения и вспомнили, что она очень старая леди и ей крайне трудно выбираться из дому.

— Это она послала вас передать очередное распоряжение?

— Она понятия не имеет, что я поехал сюда. Ее обидел ваш отказ, и я приехал просить, чтобы вы согласились посетить нас завтра. Я заеду за вами и отвезу вас в «Келли Грейндж». Вы позволите?

Я заколебалась.

— Да будет вам! — настаивал он. — Вспомните, что она стара, одинока и очень интересуется всеми делами семьи. А ведь вы теперь одна из нас. Пожалуйста, не отказывайтесь. Прошу вас, миссис Кэтрин.

И вдруг он показался мне очень привлекательным. Глаза, прищуренные на солнце, утратили свое дерзкое выражение. Я обратила внимание, какие у него крепкие, белые зубы, блестящие на бронзовом от загара лице. Он немного напоминал Габриэля, но в нем не было и намека на хрупкость и ранимость. Глядя на него, я почувствовала, что смягчаюсь. Он немедленно уловил, что настроение у меня изменилось.

— О, благодарю вас! — воскликнул он, и его лицо озарилось такой лучезарной улыбкой, какой я у него еще не видела.