Изумруды к свадьбе - Холт Виктория - Страница 34

– В те времена еще была жива моя бабушка, – сказала я. – Мать моей мамы. Она была француженка, и ей приходилось осваивать наши традиции и обычаи. Но она привыкла к ним быстро и очень их полюбила.

– Расскажите мне что-нибудь еще, мадемуазель, – попросила Женевьева.

Тогда я рассказала о том, как взбиралась на высокий стул рядом с мамой и помогала ей вытаскивать косточки из изюма и очищать миндаль для рождественского пудинга.

– Я пыталась съесть их при первой же возможности.

Это развеселило Женевьеву.

– О, мадемуазель, неужели вы когда-нибудь были маленькой девочкой!

Еще я рассказала, как любила просыпаться в рождественское утро, потому что меня ожидал чулок с подарками.

– А у нас ставят башмак к очагу... во всяком случае, некоторые люди так делают. Я – нет.

– А почему вы не ставите свой башмачок?

– Потому что об этом вспомнит только одна Нуну. А знаете, что можно выставить много башмаков.

– Нет, расскажите мне.

– Ну, слушайте. Накануне Рождества, когда вы возвращаетесь после полуночной мессы, надо поставить свои башмаки вокруг очага и потом идти спать. Утром в них окажутся маленькие подарки, а вокруг них – большие. Когда моя мама была жива, мы всегда так делали.

– А теперь нет?

Она кивнула и, немного помедлив, спросила:

– Ваша мама тоже умерла. А как она умерла?

– Она очень долго болела. Я ухаживала за ней.

– Вы уже были тогда взрослой?

– Да, думаю, что меня можно было бы назвать взрослой.

– О, мадемуазель. А мне кажется, что вы всегда были взрослой.

На обратном пути домой мы заглянули к Бастидам. Я специально устроила так, потому что чувствовала, как Женевьеве необходимо общаться с другими людьми, помимо тех, кто живет в замке, и особенно с детьми. Хотя Ив и Марго были младше ее, а Габриэль – старше, они, по крайней мере, были ближе к ней по возрасту, чем кто-либо другой из тех, кого она знала.

В доме царило возбужденное настроение. Все готовились к Рождеству: шептались по углам, прятали свои подарки и секреты.

Ив и Марго были заняты устройством яслей. Женевьева с интересом наблюдала за ними.

– Дети очень взволнованы, – сказала мадам Бастид. – И так бывает всегда. Марго каждое утро сообщает нам, сколько часов осталось до Рождества Христова.

Мы следили за тем, как они из коричневой бумаги вырезают горы. Ив достал краски и нарисовал нечто, что должно было изображать мох. Марго начала раскрашивать темной краской хлев. На полу были разложены маленькие овцы, которых они вырезали из бумаги и которых теперь надо было расположить в горах. Я наблюдала за Женевьевой. Та не отрываясь смотрела на детей.

– Но здесь никого нет, – вдруг разочарованно протянула она, заглянув в ясли.

– Конечно, там еще пусто! Ведь Иисус еще не родился, – возразил Ив.

– Это чудо, – сказала Марго. – Накануне Рождества мы ложимся спать...

– После того, как расставим свои башмаки вокруг очага, – добавил Ив. – И ясли пусты, а потом... рождественским утром, когда мы просыпаемся, в ней уже лежит маленький Иисус.

Неожиданно Женевьева спросила:

– А мне можно что-нибудь поделать?

– Да, – ответил Ив. – Нам нужно побольше пастушеских посохов. Ты знаешь, как их делать?

– Нет, – ответила она едва слышно.

– Марго тебе покажет.

Я смотрела, как обе девочки, склонив головы друг к другу, занялись работой, и подумала: вот чего ей так недостает!

Мадам Бастид перехватила мой взгляд.

– И вы думаете, что господин граф позволит? – спросила она. – Думаете, он согласится, чтобы наши дети дружили с его дочерью?

– Я никогда не видела ее... такой раскованной и умиротворенной, не замкнутой в самой себе, – заметила я.

– Да, но господин граф не захочет видеть свою дочь беспечной и беззаботной. Она должна чувствовать себя знатной дамой из замка.

– Девочка очень нуждается в детском обществе. Вы пригласили меня встретить с вашей семьей Рождество. Можно, я приведу ее с собой? Она с такой тоской говорит об этом празднике!

– Вы полагаете, что вам разрешат?

– Я попытаюсь все устроить, – ответила я.

– А господин граф?..

– Это моя забота, – смело заявила я.

За несколько дней до Рождества в замок возвратился граф. Я ожидала, что он захочет увидеть меня, чтобы узнать об успехах своей дочери или о работе над картинами, но он не появился. Возможно, был поглощен приготовлениями к приему гостей, которые должны были скоро приехать.

Нуну сказала, что ожидается человек пятнадцать. Не так много, как было всегда, но принимать и развлекать гостей, когда в доме нет хозяйки, не очень просто.

За день до кануна Рождества мы с Женевьевой были на своей обычной прогулке верхом, когда увидели направляющуюся к нам из замка группу всадников. Во главе скакал сам граф, а рядом с ним – красивая молодая женщина. На ней была большая черная шляпа с серой отделкой и серый галстук. Ее мужская манера сидеть на лошади лишь подчеркивала женственность ее фигуры, и я мгновенно отметила великолепные блестящие волосы и тонкие черты лица. Она была похожа на фарфоровую статуэтку из коллекции, что находится в голубой гостиной замка, которую мне довелось видеть один или два раза. Такие женщины всегда заставляли меня ощущать себя еще более незаметной, чем я была на самом деле.

– Моя дочь, – сказал граф, приветствуя нас.

Мы все четверо ехали теперь немного впереди, а остальная группа чуть отстала.

– Со своей гувернанткой? – добавило это прекрасное создание.

– Вовсе нет. Это мадемуазель Лоусон из Англии, она реставрирует наши картины.

Я увидела, как в голубых глазах появилось холодное оценивающее выражение.

– Женевьева, познакомьтесь с мадемуазель де ла Монель.

Мадемуазель де ла Монель! Я уже слышала это имя, пронеслось в моем мозгу.

– Да, папа, – сказала Женевьева. – Добрый день, мадемуазель.

– Мадемуазель Лоусон, мадемуазель де ла Монель.

Мы поприветствовали друг друга.

– Заниматься картинами, должно быть, очень интересно.

Теперь я вспомнила: это имя упоминал Филипп, когда говорил еще об одной коллекции картин, которые требуют реставрации.

– Мадемуазель Лоусон придерживается именно такого мнения. – И, чтобы дать понять, что встреча окончена, спросил: – Вы уже возвращаетесь домой?

Мы сказали, что да, и направились к замку.

– Вы, наверное, скажете, что она красива? – спросила Женевьева.

– Что вы сказали?

– Да вы не слушаете, – сердито буркнула Женевьева и повторила вопрос, – Я спрашиваю вас, мадемуазель. Вы как считаете?

– Думаю, что так сказали бы многие.

– Она относится к такому типу женщин, которые нравятся большинству людей.

– А мне она не нравится.

– Надеюсь, что вы не пойдете с ножницами в ее комнату, ибо, если вы сделаете нечто подобное, будут очень большие неприятности – и не только для вас, но и для других. Вы когда-нибудь думали о том, что произошло с мадемуазель Дюбуа?

– Но она была глупой женщиной.

– И тем не менее это не повод, чтобы относиться к ней плохо.

В ее смехе прозвучали коварные нотки.

– Ну хорошо, ведь для вас вся эта история закончилась вполне благополучно, разве не так? Папа подарил вам прекрасное платье. Не сомневаюсь, что за всю свою жизнь вы никогда не имели подобного платья. Так что, как видите, благодаря мне в вашей жизни произошло столь знаменательное событие.

– Я с вами не согласна. Мы все оказались в очень затруднительном положении.

– Бедная Костяшка! Конечно, все это было не очень хорошо. Ей так не хотелось уезжать отсюда. Да и вам, наверное, тоже не захотелось бы!

– Совершенно верно. Мне очень интересна моя работа.

– А я?

– Безусловно, мне бы очень хотелось, чтобы вы улучшили свой английский язык. – Потом я смягчилась и сказала: – Нет, мне бы очень не хотелось уезжать от вас, Женевьева.

Она улыбнулась, но в тот же миг на ее лице уже появилось злобное выражение: