Правда о «золотом веке» Екатерины - Буровский Андрей Михайлович - Страница 18

15 февраля Анна Ивановна въехала в Москву и тут же была окружена почетом и вниманием дворян. Ее уже заранее любили – и как царицу, и как жертву произвола верховников. На Руси любят «несчастненьких».

Высшие чины еще присягали в Успенском соборе «отечеству» и просто «государыне», – в тексте присяги не было слова «самодержица». «Верховники» еще ликовали, открыто заявляли, что не получит императрица из казны больше 100 тысяч в год, а любую казенную ценность, хоть какую-нибудь табакерку, будет брать только под расписку; чуть что не так – сразу же ее и законопатят обратно, в свою Курляндию… Но это уже вопли людей, лишенных всякой реальной силы выполнить свое намерение. Потому что «весь народ», широкие слои дворянства, за «верховниками» не пошел.

25 февраля в большой дворцовой зале восемьсот сенаторов, генералов и дворян подали Анне Ивановне прошение образовать комиссию для пересмотра проектов, поданных в Верховный тайный совет, и для установления правления, угодного «всему народу» – то есть всему дворянству.

Один из «верховников» тут же предложил Анне Ивановне обсудить прошение вместе с Верховным тайным советом, как предполагалось в «Кондициях», но Анна тут же подписала прошение, не спрашивая ни у кого! «Верховники», что называется, остолбенели, но поделать ничего не могли.

А увидев, что Анна подписала документ, к ней бросились гвардейские офицеры, стали кричать, что не хотят, «чтоб государыне предписывать законы! Пусть она будет самодержицею, как все прежние цари!». Анна сама пыталась унять крикунов, а те бросаются на колени:

– Прикажите, и мы принесем к вашим ногам головы ваших злодеев!

«Злодеи» же стоят в двух шагах, прекрасно понимают, о чьих головах идет речь, но вот поделать ничего не могут и только плывут по течению.

В тот же день после торжественного обеда, в котором принимали участие и «верховники», императрице подали другую просьбу, подписанную 150 дворянами. В ней «всепокорные рабы» просили «принять самодержавство своих вседостойных предков», «пункты» отменить, возвратить прежнее значение Сенату из 21 члена, а шляхетству дать право выбора сенаторов, губернаторов и президентов коллегий. А кроме того, шляхетство просило установить порядок правления по написанным дворянами запискам.

– Как, разве эти пункты не были составлены по желанию всего народа?!

– Нет!

– Так ты обманул меня, князь Василий Лукич! – обратилась Анна к Долгорукому, как бы только что сообразив, что к чему. После чего Анна велела принести текст подписанных ею в Митаве «Кондиций» и публично порвала их и бросила на землю. Раз не «народ» хотел «Кондиций», то чего уж с ними церемониться!

А 1 марта по всем соборам и церквам шла присяга Анне Ивановне как самодержице российской, и конституционно-аристократическая монархия, получается, просуществовала в России всего 10 дней.

На другой день после присяги Анна Ивановна восстановила Сенат в составе 21 человека, но всех сенаторов назначила сама, никаких выборов не было. 4 марта 1730 года царица распустила Верховный совет, и больше он никогда уже не восстановился ни в какой форме. Но что характерно, к запискам дворянства никто никогда больше не возвращался, и никакое ограничение самодержавия даже не обсуждалось. Царица как бы «забыла» про них.

Так что если аристократическая конституция просуществовала всего 10 дней, то шляхетская конституция в России попросту не родилась.

Сам князь Дмитрий Голицын так объяснял причины неудачи: «Пир был готов, но званые оказались недостойными его; я знаю, что паду жертвою неудачи этого дела; так и быть, пострадаю за Отечество; мне уж и без того остается немного жить; но те, кто заставляет меня плакать, будут плакать дольше моего».

Звучит достойно, красиво и трагично… Не могу не обратить внимания читателя на несомненное благородство интонации. Но здесь, конечно, выражена не вся правда: не только «гости» оказались недостойны пиршества, но и слишком мало гостей зазвал к себе князь Голицын на пир. Слишком от многих в России хотел он, чтобы они только смотрели на его пиршество в узком кругу друзей и только подавали им блюда.

Но и дворянство… Что же они?! Что же они так легко отдали Анне Ивановне ничем не ограниченную власть?!

По мнению В.О. Ключевского, во всем виновата гвардия, которая «поняла дело по-своему, по-казарменному: ее толкали против самовластия немногих во имя права всех, а она набросилась на всех во имя самовластия одного лица – не туда повернула руль: просить о выборном управлении, восстановив самодержавие, значило прятать голову за дерево» [21. С. 160].

Даже эта, весьма умеренная оценка не совсем справедлива – многие из гвардейцев, бросившихся на колени 25 февраля, подписывали и поданное ей прошение, и участвовали в составлении записок.

В советское время даже в серьезных исследованиях В.В. Мавродина, Н.И. Павленко совершенно ничего не писалось о «низовом», шляхетском стремлении ограничить монархию. Тема ограничения власти считалась «неактуальной», парламентаризм полагалось презирать, а предков, склонных к парламентаризму, полагалось считать «исторически неправыми» по определению. И сводилась вся история января 1730 года к очень простой схеме: «верховники» затеяли своекорыстно присвоить себе власть, рядовое дворянство этому помешало. А уж в литературе для детей, в литературе учебной эта тенденция расцвела пышным цветом.

«Попытка «верховников» ограничить ее (Анны. – Л. Б.) власть в интересах аристократии потерпела неудачу в результате решительного вмешательства дворянства» [36. С. 157].

То же самое писалось и в учебниках:

«…но дворянство было недовольно господством верховников, и Анна, опираясь на гвардию, с удовольствием «разодрала» кондиции и объявила себя самодержавной государыней», – написано в советском учебнике, выдержавшем тьму изданий [37. С. 185].

И даже в гораздо более позднем:

«Как ни пытались верховники скрыть свои планы ограничения царской власти, об этом стало известно широким слоям дворянства… Сильная дворянская оппозиция верховникам была налицо, что стало известно Анне Ивановне. Изобразив притворное возмущение тем, что кондиции верховников не были одобрены дворянством, императрица публично надорвала документ и бросила на пол. Гвардия и здесь была начеку, выразив свое полное одобрение сохранению самодержавной власти» [38. С. 222].

Воистину, самая страшная ложь – полуправда! Достаточно умолчать, что дворянство само хотело конституции, только в своих собственных интересах, а не в интересах аристократии! И тогда сразу же можно сделать вывод, что дворянство вроде бы поголовно стояло за неограниченную монархию…

Истина же мало подтверждает любимый коммунистами тезис о чуждости России европейских парламентарных идей. В январе 1730 года дворянство составляло оппозицию верховникам, но ничуть не менее, чем сами верховники, хотело участвовать в управлении государством. Тут надо учесть, что ведь вообще дворян в Российской империи было тогда очень немного – порядка 100 тысяч взрослых людей. Офицеров в армии было всего порядка 15 000, а два гвардейских полка, Преображенский и Семеновский, насчитывали вместе всего 2800–3000 человек. При таком малолюдстве 500 агитаторов, 1100 подписей под прошениями, 13 проектов, 600 офицеров-подписантов – это очень и очень много.

Дворянство было полно монархических иллюзий, готово было обожать любого «царя-батюшку» или «матушку-царицу», не очень вдаваясь в их личные качества. Дворянство искренне верило, что цари хотят только самого лучшего, и, наверное, весьма многие уверены были – Анна просто не может не желать введения конституции и допуска дворян к управлению. Дворянство было темным и патриархально невежественным во всем, что касается политики. Дворянство было разобщено и неопытно, и оно разделило судьбу патриархального наивного народа, которым легко может манипулировать любой достаточно хитрый и достаточно беспринципный человек. Даже не особенно умная и совсем не опытная в политике Анна легко смогла «управиться» с дворянами.