Опавшие листья - Коллинз Уильям Уилки - Страница 42

– Рабочий дом! – воскликнул он. – Самое название его ужасно!

– Успокойтесь, сэр, – сказал полисмен, – ее не примут с деньгами в рабочий дом.

Амелиус, в совершенном отчаянии, спросил нет ли поблизости гостиницы. Полисмен показал на истасканное, грязное платье Салли и предоставил ему отвечать за себя.

– Здесь есть какая-то кофейня, – прибавил он с видом человека, не решавшегося рассказывать подробностей.

Слишком озабоченный или недостаточно знакомый с жизнью Лондона, Амелиус решился попытать счастья в кофейной. Подозрительная на вид старуха встретила их в дверях и заметила полисмена. Не дожидаясь вопроса, она ответила: «Все занято» – и захлопнула дверь.

– Нет ли еще какого-нибудь места? – спросил Амелиус.

– Есть ночлежный дом, – ответил полисмен, еще с большим сомнением, – но теперь поздно. Там, вероятно, уже набилось народа, как сельдей в бочке. Пойдите сами посмотрите.

Он повел их в слабо освещенную улицу и постучал ногой в трап, сделанный в мостовой. Дверь отворил мальчик с блестящими глазами в грязном ночном колпаке.

– Вам нужно которого-нибудь из них? – спросил мальчик, увидев полисмена.

– Что он хочет сказать? – спросил Амелиус.

– Между этими людьми попадаются воры, – объяснил полисмен. – Сойди с дороги, Яков, и дай барину посмотреть.

Он вынул фонарь и осветил подвал. Амелиус посмотрел вниз. Выражение полицейского «набилось, как сельдей в бочке» подходило к тому, что он увидел. На полу кухни мужчины, женщины и дети валялись вместе.

Страшно бледные лица поднялись в испуге из темноты, когда свет фонаря упал вниз. Амелиусу стало тошно от ужасного запаха, наполнявшего воздух, он с дрожью отшатнулся.

– Что твоя голова, Яков? – спросил полисмен. – Это умный мальчик, – объяснил он Амелиусу. – Я с ним всегда приветлив.

– Теперь лучше, благодарю вас, – ответил мальчик с блестящими глазами. «Прощай, Яков». «Прощайте, сэр».

Трап опустился, и ночлежный дом исчез как страшное ночное видение.

Наступило минутное молчание в группе, оставшейся на мостовой. Нелегко было решить вопрос, что делать дальше.

– Трудно поместить куда-нибудь девушку на ночь, – заметил полисмен.

– Почему нам не взять ее с собой? – сказала одна из женщин. – Я знаю, что она охотно согласится спать втроем на одной постели.

– Понятное дело! – отвечала другая. – Ты знаешь, что он прежде всего явится к нам, если Салли не вернется домой?

Амелиус с обычной горячностью устроил дело.

– Я позабочусь о ней, – сказал он. – Салли, доверишься ты мне?

Она вложила свою руку в его с видом ребенка, готового идти домой. Ее истощенное лицо просияло в первый раз.

– Благодарю вас, сэр, – сказала она, – я пойду с вами куда угодно.

Полисмен улыбнулся. Женщины были, казалось, поражены. Прежде чем они смогли опомниться, Амелиус сунул им немного денег и радушно пожал им руки.

– Вы добрые создания, – сказал он горячо, – мне вас от души жаль. Но, мистер полисмен, покажите мне, где найти кеб и возьмите это за труды. В вас есть человеколюбие, вы делаете честь полиции.

Через пять минут Амелиус ехал с Простушкой Салли на свою квартиру. Неосторожный поступок его казался ему только обязанностью христианина. Ни малейшее сомнение не беспокоило его. Я как-нибудь устрою ее, думал он весело. Он взглянул на нее. Бедная девушка спала в углу кеба. Она дрожала во сне. Амелиус снял пальто и закутал ее им. Как посмеялись бы над ним его клубные друзья, если бы могли его видеть в эту минуту. Он должен был разбудить ее, когда кеб остановился. Он отпер дверь, зажег свечу в зале и повел ее наверх.

– Ты скоро опять заснешь, Салли? – шепнул он. Она осмотрела маленькую гостиную с сонным удивлением.

– Как здесь, должно быть, приятно жить, – сказала она.

– Ты голодна? – спросил Амелиус. Она покачала головой и сняла обтрепанную шляпу, прекрасные, светло-каштановые волосы рассыпались на ее лицо и плечи.

– Я слишком устала, чтобы хотеть есть. Могу я взять подушку с дивана и лечь на ковер?

Амелиус отворил дверь своей спальни.

– Ты проведешь ночь гораздо удобнее, – ответил он. – Вот тебе постель.

Она вошла за ним и осмотрела спальню, любуясь всем, что видела. При виде щетки и гребенки она захлопала руками от восторга.

– О какая разница с моими! – воскликнула она.

– Гребенка черепаховая, сэр, как в окнах магазинов?

Ванна и полотенца бросились ей потом в глаза, она стояла и смотрела на них с завистью, совершенно забыв об удивительной гребенке.

– Я часто заглядывала в магазины железных изделий, и всегда мечтала о такой ванне. У меня только один маленький кувшин, и меня бранят, если я прошу его наполнить водой более одного раза. Мне никогда еще не давали воды, сколько мне нужно. Она остановилась и задумалась на минуту. Опять на лице ее появилось несчастное, бессмысленное выражение, омрачавшее красоту ее голубых глаз. – Тяжело будет вернуться домой, повидав все эти прекрасные вещи, сказала она и вздохнула с покорностью судьбе, которую грустно было видеть в таком молодом существе.

– Ты никогда не вернешься к той ужасной жизни, – возразил Амелиус. – Никогда и не думай о ней больше. Не смотри на меня так странно.

Она слушала с выражением страдания на лице и вдруг схватилась руками за голову. То, что он сказал ей, было так удивительно, что она не могла сразу понять.

– У меня голова кружится, – сказала она. – Я такая бедная, глупая девочка, что ничего не могу сообразить, когда такой господин, как вы, дает новое направление моим мыслям. Не потрудитесь ли вы повторить ваши слова, сэр?

– Я повторю их завтра утром, – отвечал ласково Амелиус.

– Ты устала, Салли, отдохни.

Она очнулась и взглянула на постель.

– Это ваша постель.

– Она твоя на нынешнюю ночь, – сказал Амелиус. – Я буду спать в соседней комнате на диване.

Взор ее на минуту остановился на нем с невыразимым удивлением, потом она посмотрела опять на постель. – Вы позволите мне спать одной? – спросила она удивленно.

В ее взгляде и манерах, когда она произнесла эти слова, не было ничего нескромного, самый развращенный человек не мог бы найти в ней и тени порочности.

Амелиус вспомнил, что одна из ее подруг сказала ему:

– Ум ее не развился с детства. Кроме ума многие другие чувства были неразвиты в бедной жертве. Он затруднялся ответить ей с уважением, которое должно было оказывать ее неведению. Его молчание удивило и испугало ее.

– Я рассердила вас чем-нибудь? – спросила она.

Амелиус не колебался более.

– Бедная моя девочка, – сказал он, – я жалею тебя от всей души. Спи спокойно, Салли, спи спокойно. Он поспешно оставил ее и затворил за собой дверь.

Она следовала за ним до запертой двери и остановилась, стараясь понять его, но напрасно! Через несколько времени она решилась шепнуть через дверь. – Пожалуйста, сэр… – Она замолчала, испуганная своей смелостью. Он не слыхал ее, он стоял у окна и задумчиво вглядывался в ночную темноту, уже не испытывая прежней уверенности в будущем.

Она в отчаянии стояла у двери, вполне уверенная, что оскорбила его чем-нибудь. Она подняла было руку, чтобы постучать, но опять опустила ее. Наконец сделала над собой страшное усилие и постучала в дверь. Он тотчас же отворил ее.

– Мне очень жаль, если я сказала что-нибудь дурное, – начала она, задыхаясь от слез. – Простите меня, пожалуйста, и пожелайте мне спокойной ночи. – Амелиус взял ее за руку и простился с ней ласково и грустно. Она еще не вполне утешилась.

– Не можете ли вы, сэр? – Она неловко остановилась, боясь продолжать. Ее смущение было такое ребяческое, что Амелиус улыбнулся. Перемена, в нем происшедшая, возвратила ей смелость: прелестная улыбка заиграла на ее нежных, бледных губах. – Не можете ли вы, сэр, поцеловать меня? – сказала она.

Амелиус поцеловал ее. Пусть его осуждает тот, кто может честно сказать, что поступил бы иначе на его месте.

Он опять затворил дверь. Она была совершенно счастлива теперь. Он слышал, как она пела, укладываясь в постель. Она напугала его в эту бессонную ночь. Он услышал крик боли или ужаса в спальне.