Долгий путь к счастью - Холт Виктория - Страница 15

Особняк Трентхэм Тауэре был заложен в тюдоровские времена, но в последующие годы реконструкции подвергался неоднократно. Дом стоял на холме, с которого он как бы важно взирал на раскинувшуюся внизу местность. Вероятно, характер Каррингтонов отражало и их поместье. Правда, войдя в семейный круг Каррингтонов, я поняла, что слишком злословила на их счет раньше. Мнение о них я все-таки составляла через отношение кузины Агаты. А они приняли меня так тепло, как вряд ли кого-нибудь из невест принимали. Такое добросердечие и искренность приятно удивляли, особенно если учесть нравы общества, к которому они принадлежали.

Мне захотелось осмотреть весь дом, я попросила Филиппа быть проводником, и он, заразившись моим радостным энтузиазмом (мои интересы, пусть самые далекие, всегда захватывали его — это была одна из его самых милых особенностей), с восторгом провел экскурсию по всем закоулкам и комнатам. Парк вокруг дома мне был знаком еще с детства, когда мы обследовали в нем каждую пядь; теперь меня привлекал дом.

Филипп сводил меня в часовню при особняке, показал столовую, где на стенах рядами висели портреты предков со стороны матери. Потом мы направились вниз по винтовой каменной лестнице, в конце которой увидели массивную дубовую дверь.

— Старая оружейная, — объяснил Филипп, — сейчас здесь тоже хранится оружие.

Он распахнул дверь.

— Ну и арсенал! — воскликнула я. — Надеюсь, он лишь декоративный?

В ответ Филипп рассмеялся.

— Время от времени в сезон охоты оружие при деле. А я, должен признаться, стрелок отменный.

— А я ненавижу все, что стреляет, — с жаром сказала я.

— Но ты же не против жирного свежего фазанчика?

Он раскрыл один футляр, отделанный изнутри алым атласом. Там лежал отливавший серебром пистолет, ячейка для другого была пуста.

— Ну, не красавец ли? — воскликнул Филипп.

— Едва ли.

— Вот оно, твое невежество, любовь моя.

— А где другой? Их же должна быть пара, так ведь?

— О, он в надежном месте.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вот, предположим, я остаюсь один во всем доме. В коридоре раздаются крадующиеся шаги. Дверь медленно отворяется, и возникает фигура в маске. Этот злодей явился, чтобы стащить столовое серебро, картины и фамильные драгоценности. И что же я делаю? Незаметно сую руку под подушку. Выхватываю пистолет. «Руки вверх, негодяй!» — кричу я. И что, что он может сделать против этого красавца? И богатство семьи спасено благодаря ему, — он бережно погладил пистолет, прежде чем закрыть коробку.

— Ты что действительно будешь держать оружие под подушкой, Филипп?

— До нашей свадьбы — буду. А потом ты станешь защищать меня.

— Ну и дурачок же ты. Не люблю я все эти ружья и пистолеты. Ладно, пойдем дальше.

— Твое желание — закон, — сказал Филипп, — пошли.

Старинные каменные переходы, чуланы, коридоры очаровали меня. В восторг я пришла от комнаты, знаменитой тем, что в ней как-то почивала королева Елизавета. Считалось даже, что кровать с пологом — подлинная. Просто потрясающим был зал-солярий, окнами выходивший на юг. Именно там я почему-то решила спросить у Филиппа, когда же я встречусь с женой Ролло.

Филипп вдруг смутился.

— Мы с ней не видимся. Мы даже и не говорим о ней. Все это очень печально. Так не похоже на Ролло, что он оказался в такой ситуации. Он всегда был скрытным… и в делах… и в финансовом бизнесе… щепетильным, как отец, если не сильнее… Они так бурно обычно обсуждали дела, банки, деньги. Казалось, для них обоих больше ничего не существует. И вдруг эта женитьба…

— Что, опрометчивый брак?

— Выяснилось, что да. Я сам узнал об этом как о совершившемся факте. Только после медового месяца все выяснилось.

— Что выяснилось?

— Что она, как бы это сказать, неустойчивой психики…

— То есть, она — безумна?

— Ее приходится… содержать под наблюдением. Есть люди, которые за ней смотрят.

— Где? Здесь, в доме?

Он отрицательно покачал головой.

— Какое-то время они здесь жили. В верхних комнатах. Но все оказалось очень непросто. Вся семья пребывала в смятении. Теперь ее куда-то увезли.

— Куда?

— Не знаю. Мы эту тему не обсуждаем. Это дело Ролло. Он так решил.

— Должно быть, он очень страдает?

— Разве по нему поймешь? Только не спрашивай мать об этом. Она расстраивается. Да все переживают… Ролло больше всех, наверное. Только виду он не показывает. Никогда свои чувства не афиширует.

— А каково же ей ?

— Возможно, она не чувствует так, как мы. С такими людьми это неудивительно.

— Ты сказал, она бывала здесь?

— Да, Ролло привозил ее сюда на время. С ней был одна очень хорошая женщина, сиделка, что ли… потом стало уже невозможно… в общем, они уехали.

— Я хочу посмотреть ее комнату.

— Это еще зачем?

— Так…

— Это наверху.

— Пошли, — скомандовала я, — покажешь мне.

По старой лестнице с резными изящными перилами мы поднялись на самый верх. Потолки здесь были гораздо ниже, чем во всем доме. Комнат было четыре, почти отдельная квартира; две спальни. Одна — жены Ролло, другая, наверное, ее сиделки.

Я очень чутка к атмосфере любого жилища, а здесь все было пропитано страданиями. Я поежилась.

— Ты замерзла, — заметил Филипп.

— Просто озноб.

— Почему тебя знобит?

— Мурашки бегают, как говорится.

— Пойдем-ка вниз.

— Подожди еще немного. Хочу побыть здесь чуть-чуть. Каково же ей жилось? — Я подошла к окну — Высота какая.

— Может, поэтому они и уехали отсюда.

— Ты думаешь, она думала о самоубийстве?

— С такими людьми всякое бывает. Ладно, Эллен, хватит, пошли отсюда. Ты впадаешь в меланхолию. Я тебе больше ничего не могу рассказать. Мы о ней не говорим. Все это личное дело Ролло.

— И ее — тоже.

Я потрогала покрывало на постели, погладила спинку стула. Эти вещи окружали ее. Мне захотелось увидеть эту женщину, познакомиться с ней. Может, мне удалось бы помочь ей чем-то.

«Мы об этом не говорим», — повторял Филипп. Вот так, значит, живут Каррингтоны. Они просто притворяются, что неприятностей нет в природе. Я совсем не такая. И я не могла быстро выбросить из головы жену Ролло.

Находясь в Сассексе, Филипп настоял, чтобы мы с ним обязательно сходили на Дэд Мэнз Лип. По лесной крутой тропе мы добрались до пятачка на самой круче, нашли свою старую деревянную скамью. Сели.

— Будто детство возвращается, — сказал Филипп, — знаешь, это ведь был мой самый любимый уголок. А ты все-таки боялась одна сюда подниматься, признайся, Эллен.

— Да, немного.

— Какой же свиньей я был.

— Да ты и сейчас поросенок.

— Но ты, оторви-да-брось девчонка, могла кого угодно заткнуть за пояс. Странное это место, а?

— Интересно, сколько людей сидело здесь, думая о последнем шаге в пропасть?

— Если верить слухам, больше чем достаточно.

Филипп встал со скамейки, чтобы, как в детстве, дойти до самой кромки и замереть над бездной.

— Отойди! — воскликнула я.

Со смехом он повиновался.

— Чего, Эллен, ты так испугалась? Решила, что я собираюсь совершить Прыжок Мертвеца?

— Я подумала, что когда-нибудь ты довыпендриваешься. Вообще следовало бы здесь сделать ограждение.

— Надо поговорить об этом. В конце концов, это наша земля.

Я была удивлена, что он не забыл своих слов, и еще до нашего отъезда в Лондон там появилась металлическая ограда.

В Лондоне мы с Филиппом, как всегда, с удовольствием гуляли в парке, болтая о нашем будущем. Нам удавалось здесь даже скрыться от людей, которые все норовили подойти с поздравлениями. А уединения мы искали. Часто мы бродили вдоль Серпентина до самого Кенсингтон Гарденз, что было на противоположном конце парка. Однажды я обратила внимание на человека, следящего за нами. Ничего примечательного в нем не было, кроме густых кустистых бровей. Он тихо шел невдалеке от нас, потом сел на скамейку. Не знаю почему, но его появление насторожило меня. Смутные ощущения охватили душу.