Дочь обмана - Холт Виктория - Страница 11

— У нее всего лишь несколько синяков, — сказал он нам потом. — Ну и, разумеется, шок. Но через день-два все будет в порядке.

— Я предлагаю оставить ее до утра у нас, — сказала мама.

— Хорошая мысль. А как на это посмотрит ее семья?

— По-видимому, у нее никого нет.

— Ну, в таком случае для нее, конечно, лучше остаться. Я дам ей легкого успокоительного, и она хорошо выспится. Пусть она его выпьет на ночь, перед сном. А до этого пусть просто отдыхает.

— А теперь, — сказала Марта, — давайте-ка займемся своими собственными делами, а то вы разочаруете своих поклонников. Они ведь придут ради мадам Дезире, а не ради ее дублерши Дженет Дэар.

— Бедная Дженет, — сказала мама, — Она была бы счастлива показать, на что способна.

— Мы все и так знаем, на что она способна, и это совсем не то, что нужно.

Когда мама уехала в театр, я пошла в комнату нашей гостьи и встала у ее кровати.

— Вы были так добры ко мне, — сказала она.

— Это самое меньшее, что мы могли сделать. Как это случилось?

— Я сама виновата — не заметила, что экипаж еще движется. Мне хотелось взглянуть на Дезире, я так восхищаюсь ей. Я три раза ходила на «Графиню Мауд», сидела там наверху, на галерке — лучших билетов я не могу себе позволить. Самое ужасное, когда впереди усаживается какой-нибудь толстяк и ничего не видно. Она великолепна.

— Многие так считают.

— Я знаю. Она сейчас на вершине успеха, правда? А вы — ее дочь. Как вам повезло!

— Расскажите мне о себе. Чем вы занимаетесь?

— В данный момент ничем.

— Вы хотите стать актрисой? — предположила я.

— Вы угадали.

— Этого многие хотят. Вы понимаете, люди видят маму на сцене и думают, какая замечательная у нее жизнь. Но на самом деле это огромный тяжкий труд. Это совсем не легко, поймите.

— Я прекрасно это понимаю. Я не такая, как те люди. Мне всегда хотелось быть на сцене.

Я грустно посмотрела на нее.

— Но я умею играть, умею петь, умею танцевать, — с жаром проговорила она. — Уверяю вас, я умею все это.

— Вы уже пытались где-то выступать?

— Да, я участвовала в спектаклях, пела и танцевала.

— Где?

— В любительских спектаклях. Я была ведущей актрисой нашей труппы.

— Но это совсем другое, — мягко сказала я. — Для профессиональной актрисы все это не так уж много значит. Сколько вам лет? Впрочем, извините, я не должна была спрашивать, я вижу себя как театральный агент по найму.

— Я и хочу, чтобы вы вели себя со мной как агент по найму. Вы ведь, конечно, хорошо разбираетесь в этом благодаря своей маме. Мне уже семнадцать, и я чувствую, что не могу больше ждать.

— Вы давно в Лондоне?

— Три месяца.

— И чем вы занимались все это время?

— Пыталась найти агента.

— И безуспешно?

— Я их не интересовала — нет опыта выступлений на сцене. Они даже не хотели посмотреть, что я умею делать.

— Откуда вы приехали?

— Есть такое местечко — Уоддингтон, небольшой поселок. О нем никто не знает, кроме его обитателей. Это недалеко от Херефорда. Там у меня, конечно, не было никакой перспективы. Единственное, что я могла делать, это петь в церковном хоре, да на концертах — там мои выступления всегда шли на «бис».

— Я понимаю.

— А когда я увидела вашу маму в «Графине Мауд», мне захотелось быть как она. Она так великолепна! Весь спектакль зрители следят за ней, затаив дыхание.

— Итак, вы уехали из этого местечка около Херефорда. А как же ваша семья?

— У меня сейчас нет семьи, и дома тоже нет. Мой отец снимал небольшой домик, и мы неплохо жили там, пока он не умер. А мама умерла еще раньше, когда мне было пять лет; я даже плохо помню ее. Я управлялась по дому и немного работала на ферме.

— Понятно. И все это время вы хотели стать актрисой. Ваш отец знал об этом?

— Да, конечно. Но он считал, что это всего лишь мечты. Он очень гордился мной, когда я пела на концертах, садился, бывало, в первый ряд и не сводил с меня глаз. Отец понимал меня, но он был из тех людей, которые обычно говорят: «Ну, что же, раз это невозможно — смирись». А я не такая. Я должна попытаться сделать все, чтобы моя мечта исполнилась.

— Конечно, только так и можно чего-то добиться. Моей маме сначала тоже пришлось нелегко.

— Я так и думала. Такое совершенное мастерство легко не дается. Когда отец умер, я решила попытать счастья. Я бы никогда не простила себе, если бы не сделала этого. С отцом случился удар. Я полтора месяца ухаживала за ним, потом он умер. Тогда я распродала все, что у нас было, и уехала в Лондон.

— Вы пробыли здесь уже три месяца и ничего не добились. Сейчас вы там же, с чего начали.

— Да, только стала намного беднее.

— Боюсь, ваша история не оригинальна. Так много встречаешь людей с честолюбивыми устремлениями, и так мало тех, кто добивается успеха.

— Знаю. Но я хочу попробовать. Ведь ваша мама, например, как она добилась успеха? Она боролась за него. Вот и я собираюсь делать то же самое.

— Мне понятны ваши чувства, — сказала я, — но сейчас вам следует отдохнуть. Думаю, вы должны принять успокоительное, которое оставил доктор, и заснуть. Но сначала что-нибудь поешьте. Я уверена, это именно то, что вам нужно. Тогда, может быть, сон сам придет к вам.

— Вы так добры.

Я оставила ее и спустилась на кухню. Всем не терпелось узнать, что же произошло, и они жадно слушали мой рассказ.

— Мисс Дейзи Рей так добра, — сказала миссис Кримп. — От одной мысли, что ее экипаж сбил эту бедную девушку, она сама так разволновалась.

— Можете не сомневаться, она сделает все, что в ее силах, чтобы помочь этой девушке, — сказала я. — Не могли бы вы послать ей наверх чего-нибудь из еды?

— Например, куриную ножку. И, может быть, тарелку супа, а?

— Да, это подойдет, миссис Кримп.

— Я позабочусь об этом.

— А я отнесу это наверх, — сказала Джейн.

Я опять поднялась к Лайзе Феннел, чтобы сказать, что еду скоро подадут. Джейн внесла тарелки. Она с интересом разглядывала Лайзу Феннел. Ей хотелось поболтать. У них было много общего — обе хотели добиться славы Дезире.

— Все здесь так добры ко мне, — сказала Лайза Феннел.

— Это все мисс Дейзи Рей, — сказала Джейн. — Она всегда такая.

Джейн ушла, а Лайза Феннел с большим аппетитом принялась за еду. Не принести ли ей еще, подумала я. Мне представилось, как она перебивается на те гроши, что у нее остались — я была уверена, что денег у нее немного, наверное, все время считает, насколько их еще хватит; то на что-то надеется, то впадает в отчаяние. Бедняжка!

Я дала ей успокоительное.

— Это поможет заснуть, — объяснила я. — Доктор сказал, сон вам сейчас необходим. И тогда утром вы почувствуете себя лучше.

Я посидела с ней еще немного, пока не заметила, что она начинает впадать в дрему. Тогда я тихонько вышла из комнаты.

Я не ложилась спать, поджидая маму из театра, потому что знала, что она будет спрашивать, как себя чувствует Лайза Феннел. Приезжая поздно вечером, она всегда сначала шла посидеть полчасика в гостиной — «отойти после спектакля», так называла это она. Марта часто шла на кухню за каким-нибудь питьем для нее — стаканом горячего молока или эля — смотря что ей придет в голову. Мама говорила, это помогает ей расслабиться.

По ее настроению я всегда могла догадаться, как прошел спектакль. В тот вечер я видела, что он прошел хорошо.

— Ну, а как эта девушка? — спросила она. — Как, она сказала, ее зовут?

— Лайза Феннел. Она сейчас спит. Она прекрасно поужинала, а потом я дала ей успокоительное. Вскоре после этого она заснула. Я к ней заглядывала с час назад — она крепко спала. С ней все будет в порядке.

— Я очень надеюсь, что она не сильно пострадала.

— Конечно, не сильно, — сказала Марта.

— Все может быть. В таких случаях бывает, что болезнь проявляется не сразу. А ведь это был наш экипаж.

— Она сама бросилась под ноги лошади, — настаивала Марта.

— Слава Богу, мы ехали медленно.