Вторая мировая война - Уткин Анатолий Иванович - Страница 16

В Англии начала расти группа сторонников укрепления связей с СССР.

Черчилль привел Майского в курительную комнату палаты общин: «Господин посол, если мы желаем добиться успеха, нам нужна помощь России. Ныне меня не волнует ваша система, но поляки и румыны относятся к ней неодобрительно. В крайнем случае, они могут позволить вам войти, но они хотели бы получить гарантии, что вы в конечном счете выйдете. Можете ли вы дать такие гарантии?» Обращаясь к вопросу о сближении с СССР, Черчилль сказал 13 апреля 1939 года в палате общин: «У России огромный интерес к тому, чтобы предотвратить нацистскую экспансию в восточном направлении. Именно на этот глубокий, естественный, законный интерес мы должны полагаться, необходимо добиться полного возможного сотрудничества с Россией, сделать так, чтобы никаким предрассудкам со стороны Англии или Франции не было позволено вмешаться в теснейшее сотрудничество между нашими странами, обеспечивая тем самым для нашей комбинации сил огромный контрбаланс русской мощи».

Однако официальное мнение было иным. Англия и Франция представили своеобразный ответ на предложение Москвы о конференции шести держав. Лондон просил лишь одного — гарантировать независимость Польши и Румынии. Лондону это было сделать проще — он располагался в другом конце Европы, а если Берлин воспримет такие гарантии как казус белли? Чемберлен не соглашался даже с тем, что нарушение суверенитета указанных стран будет рассматриваться его правительством как прецедент, автоматически включающий процесс взаимной помощи.

Через несколько дней Литвинов вручил послу Великобритании в СССР сэру Уильяму Сидсу официальное предложение: считать, что любое продвижение германских вооруженных сил на восток будет расцениваться как нападение на Советский Союз; Красная Армия станет действовать соответственно. СССР, Англия и Франция окажут друг другу взаимную военную помощь. Польша, если пожелает, может подключиться к их союзу. Предложение было разумным. Гитлер в этом случае попадал в железное кольцо. Причем Литвинов, зная о подозрительности Сталина, потребовал немедленного обсуждения военных условий союза. Оценивая данное предложение, Макмиллан пишет в мемуарах: «Это был последний шанс Литвинова. И наш тоже».

Черчилль подытожил ситуацию таким образом: «Если бы мистер Чемберлен по получении русского предложения ответил: «Да. Давайте сомкнем руки и разобьем Гитлеру нос», — или похожими по смыслу словами, парламент поддержал бы его. Сталин пришел бы к определенному мнению, и история пошла бы другим курсом». После долгих внутренних переговоров Париж принял предложение СССР, а Лондон нет. Здесь его обсуждение происходило 19 апреля. Вступивший на пост министра вместо Галифакса Кадоган охарактеризовал московский план как «чрезвычайно неудобный». Он заявил, что военный потенциал СССР незначителен, и заключил: «С практической точки зрения все аргументы говорят за то, чтобы не принимать русского предложения». Но отвергнуть его было очень сложно. К тому же существовала, хотя и «очень отдаленная», возможность того, что СССР найдет общий язык с Германией. И все же предложение Литвинова нельзя было принимать на том основании, что оно могло «вызвать отчуждение наших друзей и укрепить пропаганду наших врагов, не дав при этом реального материального вклада в укрепление нашего фронта».

Чемберлен был в затруднении, зная, что завтра Черчилль укажет на него пальцем. И все же старая команда: Чемберлен, Галифакс, Вильсон, Кадоган, Инскип и Саймон — выступила против союза с большевиками, приводя в качестве основного аргумента возможное недовольство Польши и Румынии. Военные тоже помогли: согласно их экспертизе, военная помощь, которую мог оказать Польше и Румынии Советский Союз, «не столь велика, как это принято считать». В своих мемуарах Черчилль так определил утраченные возможности: «Теперь, глядя на эти события издалека, приходишь к выводу, что Британия и Франция должны были принять русское предложение, провозгласить трехсторонний союз и оставить выяснение метода конкретных действий союза в случае войны на будущее. Тройственный союз мог бы перехватить дипломатическую инициативу, и Гитлер не смог бы прибегнуть к своей излюбленной тактике действий то на одном участке, то на другом… Британский народ принял принцип обязательной военной службы, и он имеет право совместно с Французской республикой призвать Польшу не создавать препятствия на пути реализации общего замысла. Мы должны были полностью поддержать идею сотрудничества с Россией, все балтийские государства — Литва, Латвия, Эстония — должны были также войти в ассоциацию… Не существовало никаких средств образования Восточного фронта против нацистской агрессии без активной помощи России. Русские интересы самым непосредственным образом были связаны с предотвращением реализации планов Гитлера в Восточной Европе. Это давало надежду на консолидацию всех государств и народов от Балтийского до Черного моря в единый фронт против агрессии». Последовавшая со стороны западных держав пауза, по мнению Черчилля, имела роковое значение.

После многодневного молчания Чемберлен сказал, что скорее уйдет в отставку, чем заключит союз с Советами. Более простодушный адмирал Четфилд выразил обеспокоенность тем, как бы Россия не заключила союза с Германией. «Это создает для нас самую опасную ситуацию». Протокол в этом месте фиксирует оживленное изумление по поводу страхов адмирала.

После двух недель молчания Лондона Сталин сместил Литвинова с поста комиссара иностранных дел. Его место занял Молотов. Как пишет американский историк У. Манчестер, «исследовать сознание психопата невозможно — кратчайшее расстояние между двумя точками становится лабиринтом, и все же… в мышлении Сталина был метод. По-своему, следуя собственным извращенным представлениям, он все же был патриотом; как Уинстон, он видел опасность рейха и желал своей стране избежать этой опасности. Такова была его цель. Любые средства были приемлемы для него. Он начал поиски выхода из данного положения. Без сомнения, он предпочел бы избежать привязанности к союзникам вовсе. Если на него с подозрением смотрели в европейских столицах, то и он наблюдал за западными лидерами с немалой долей паранойи». Пока союз с Британией и Францией выглядел предпочтительнее. Поэтому Молотову было поручено не прекращать дискуссий с Галифаксом и Бонне.

Гитлер следил за переменами в Кремле. В сообщении, полученном из Варшавы, говорилось, что Литвинов был снят со своего поста после того, как маршал Ворошилов сказал ему, что Красная Армия не готова воевать за Польшу, и осудил от имени генерального штаба «излишне далеко идущие обязательства». Германский поверенный в делах сообщил из Москвы в Берлин: «Не далее как 2 мая Литвинов принимал английского посла и был назван в прессе среди почетных гостей на параде. Его смещение представляется результатом спонтанного решения Сталина… На последнем партийном съезде Сталин призвал к осторожности, с тем чтобы избежать втягивания Советского Союза в конфликт. Молотов (не еврей) рассматривается как наиболее близкий сотрудник Сталина. Его значение очевидно гарантирует, что внешняя политика будет вестись строго в соответствии с идеями Сталина».

Естественно, на Западе гадали о том, какой будет новая советская политика, обсуждались возможные повороты. По мнению Черчилля, «советское правительство под воздействием Мюнхена убедилось в том, что ни Британия, ни Франция не станут воевать до тех пор, пока немцы на них не нападут. Поэтому рассчитывать на них не приходилось…. Россия обязана была позаботиться о себе. Смещение Литвинова означало конец эпохи. Оно регистрировало то обстоятельство, что в Кремле потеряли веру в обеспечение безопасности совместно с западными державами и в возможность организации совместного восточного фронта против Германии».