Свет не без добрых людей - Шевцов Иван Михайлович - Страница 96

Вере тоже хотелось познакомиться не столько с "женщиной интересной биографии", сколько с той, которая пробудила в Гурове, в ее Мише, первую любовь. Променяла настоящего парня на какого-то чужеземного принца, Родину - на какое-то королевство. Этого Вера не могла ни понять, ни простить. Но потом, когда она представила себе трагическую судьбу Юльки Королевы на чужбине, у нее появилось чувство жалости.

У Посадова отдельная двухкомнатная квартира. Еще за дверью их встретил грозным лаем очень подвижной, суетливый, серый, пятнистый боксер. На Веру он смотрел недоверчивыми зелеными глазами и скалил зубы. - Вы его не бойтесь, он добрый, - успокаивал Посадов. И затем собаке; - Самбо, это свои. Это друзья. Друг. Понял? Ну, вот и хорошо. А теперь пошел вон. Я кому сказал?!

Неловко опустив голову, как-то стыдливо и обиженно, Самбо вышел из комнаты. Алексей Васильевич притворил за ним дверь, пояснил:

- Умный пес. Все понимает. Только сказать не может. Вот так мы и живем бобылями вдвоем с Самбо. Вдвоем ничего, не так скучно. Был у нас еще кена Еремка, хорошо пел. С ним совсем весело было. Да погиб, трагически погиб. Понимаете, в аквариуме утонул. Я как-то забыл налить ему воды в блюдечко. А он пить захотел. Полез в аквариум и утоп. Остались мы вдвоем с Самбо, без Еремкиных песен.

Самбо настойчиво начал царапать дверь, чего-то требуя. Посадов прокричал:

- Погоди, Самбо. Сейчас выпущу. - И уже к Вере: - Вы тут посидите у меня несколько минут, а мы с Самбо сходим погуляем. Мы недолго. Ведь вы не торопитесь, правда?

- Пожалуйста, - покорно отозвалась Вера. А Посадов уже спрашивал, держа в руках две тоненькие, небольшого формата книжицы:

- Вы стихи любите?

- Хорошие люблю, - ответила Вера.

- А плохих мы не держим. Хочу подарить на память вам и Наде. Ей я часто дарил стихи со значением. - Он полистал одну из книжек - это была "Горячая строка" Владимира Котова, заложил страницу, потом полистал другую - "Родительницу степь" Владимира Цыбина. Тоже заложил страницу. Подал Вере обе книжки: - Смотрите пока, а мы погуляем. Мы быстро. - И ушел.

Вера посмотрела заложенную страницу книжки Котова. Стихотворение называлось: "Была у девушки коса". Перед глазами забегали строки:

Вера улыбнулась и подумала: это не про меня, но для меня и "со значением". Начала читать отмеченные строки из поэмы Цыбина "Бабье лето".

Она читала неторопливо, вдумчиво эти емкие, как слезы горячие, строки о вдовьей доле, и перед ней вставал громадный трагический образ русской женщины - солдатки, несказанно чистый и сильный. Вера понимала, что эти стихи "со значением" Алексей Васильевич приготовил для Надежды Павловны, но ей почему-то виделась не Посадова, а ее, Верина мать, одинокая, убитая горем в первые годы после ареста отца.

Посадов вернулся действительно быстро, собаку закрыл в кухне. Догадался, что Вера успела прочесть заложенные страницы, спросил, указывая взглядом на книги:

- Ну, как? Что вы скажете?

- Хорошие стихи, - скромно ответила Вера.

- И только?! Не-ет, сударыня. Грандиозные, я вам скажу. "Клочкастая, как в дождь трава, пугает встречных голова". Это для вас, чтоб не забывалась и не пугала встречных. А "Бабье лето"? Талантище-то! А? Что-то некрасовское есть. Верно? Эту вы Наде передадите. А ту себе.

- Я так и поняла, - сказала Вера.

Алексей Васильевич показал ей свои фотографии, где он был снят с Шаляпиным, со Станиславским и с Надеждой Павловной. Молодой, красивый. Вера с интересом рассматривала пожелтевшие от времени снимки. А вот групповой. У броневика несколько вооруженных матросов. В центре Посадов. И подпись: "Петроград, 1917".

Ни Шаляпин, ни Станиславский не произвели на Веру такого впечатления, как эта маленькая фотокарточка со звучной, как гимн, подписью: "Петроград, 1917". Это была история. Далекая для Веры история. Самая главная история. Это был рубеж, у которого начиналась эпоха. И там, у истоков эпохи, с маузером за поясом, прислонясь к холодной броне, стоял вот этот самый человек, который теперь дарил Вере стихи "со значением".

- А вы Ленина видели? - сорвалось у нее как-то уж очень естественно и по-детски трогательно.

- Дважды: в Смольном и в штабе после взятия Зимнего, - коротко ответил Посадов.

Она не спросила, о чем он говорил с Лениным, не задала обычный в таких случаях вопрос: "Какой он?" Для нее важно было то, что вот рядом с ней сидит и разговаривает человек, который видел Ленина, делал революцию. Посадов для Веры был сама история, далекая, живая история, потому что для ее поколения уже ветеран Великой Отечественной войны был тоже история, - то время, которое не вошло в ее память. А то, чего мы не помним, не видели и не пережили лично, - это уже есть история.

Алексей Васильевич расспрашивал ее о совхозе, о жизни, требовал подробностей, а она догадывалась: хочет больше услышать о Надежде Павловне, и старалась удовлетворить его желание. Говорила, говорила, а сама тайком наблюдала за ним, пытаясь разгадать тайну: любит ли он по-прежнему Надежду Павловну? Вспомнила, как год назад в Останкинском парке он уговаривал ее вернуться в Москву. Решила: "Наверно, любит. Или одиночество будит в нем память о прошлом". Она просила его рассказать о народном театре, а он отвечал:

- Да что рассказывать, поедем на завод - сами увидите. А сейчас давайте пообедаем? - И признался искренне: - Я очень рад, что с вами встретился. Вы настоящая… Знаете, у меня могла быть дочь, ваша ровесница. Дочь Нади. Если б не война. У вас будут дети. Так знайте, они очень необходимы человеку. Без них - тяжко… Вам этого не понять. Это надо прочувствовать. У Нади преимущество передо мной - у нее есть сын. Как он? Настоящий?