Лесные дали - Шевцов Иван Михайлович - Страница 5

Залихватским жестом он дернул вниз молнию куртки, извлек из кармана квитанцию, подал ее Ярославу. В квитанции значилось, что гражданин Кобрин уплатил 6 рублей и 30 копеек за пять кубометров дров. Ярослав мельком взглянул на квитанцию, сунул ее в карман и с горьким презрением произнес:

- Да, гражданин Кобрин, прославили вы свое имя. На всю округу. Запомнят люди, что некий Кобрин за шесть целковых погубил такую красоту.

Теперь он вспомнил: встречал Кобрина в кабинете лесничего. Пенсионер Кобрин Николай Николаевич поселился в Словенях четыре года тому назад.

На глаза Ярослава навертывались слезы. Он еще раз взглянул на растерзанные деревья, дернул поводья и помчался в лесничество. Злость, обида, возмущение - все перемешалось в душе Серегина, и мысли, острые и тяжелые, как камни, толкались и перебивали одна другую, то и дело возвращаясь к главному вопросу: как мог лесничий пойти на такое беззаконие? Почему он пустил на дрова эти сосны и загубил несказанную красоту? Даже с формальной точки зрения он нарушил элементарный порядок: сосны не были клеймены. Почему не поставлен в известность лесник? Наконец, и Чупров не имел права валить эти деревья без ведома и в отсутствие лесника. Выходит, эта незаконная "операция" проводилась воровским путем, все делалось в тайне. Но Погорельцев-то зачем так поступил? И вдруг мелькнула догадка: а может, без ведома лесничего? Тогда Ярослав быстро достал квитанцию и, не останавливая лошадь, теперь уже перешедшую с галопа на рысь, еще раз и внимательно посмотрел. Нет, все было, как положено. Почерк лесничего и его подпись.

Минут через пятнадцать, привязав во дворе лесничества мокрого не столько от пота, сколько от снега коня и отряхнув с себя тающий снег, Ярослав, высокий и тонкий, в легкой осенней куртке и сапогах, решительный и злой, вошел в лесничество. В первой проходной комнате, уткнувшись в бумаги, что-то писала Екатерина Михайловна - помощник лесничего, а напротив, за столом уехавшего в банк бухгалтера, сидела незнакомая Серегину молодая женщина. Ярослав вошел в кабинет лесничего.

Валентин Георгиевич Погорельцев - кругленький блеклый человек - сидел за письменным столом и щупал свою переносицу. Он ее щупал всегда, когда надо было решать что-нибудь не очень приятное. Напротив на краю стула непрочно примостился готовый в один миг сорваться и убежать лесник Чур - долговязый, всегда неумытый и только в первой половине дня трезвый. Поскольку шел всего лишь двенадцатый час, Чур был еще трезв, на начальство смотрел виновато, смиренно и подобострастно. Уже не впервой лесничий вел с ним разговор "в последний раз", и не однажды Чур давал слово исправиться и, стуча себя в грудь, клятвенно говорил:

- Если нарушу, гоните меня, Валентин Георгиевич, грязной метлой с работы, и чтоб моей ноги тут не было. Вот истинный бог, в последний раз. Я теперь понял, что водка - зло окаянное.

Это продолжалось уже не один год, а Погорельцев никак не мог расстаться с лесником-пьянчужкой: некем было заменить.

- Все, Чур, хватит. Долго я с тобой нянчился, - не отрывая от бумаги маленьких заплывших глаз, говорил лесничий торопливо, но настойчиво. - Получишь расчет и валяй на все четыре.

Однако Чур не очень верил, что лесничий всерьез решил его уволить, сидел молча и как будто чего-то еще ожидал. Погорельцев поднял на Ярослава глаза.

Ярослав подал ему квитанцию Кобрина.

- Это не фальшивка?

Погорельцев посмотрел квитанцию на свет, как рассматривают деньги, чтоб определить, не фальшивы ли они, положил ее на стол и глуховато спросил, не глядя на Серегина:

- А что вас смущает? Это я выписал пенсионеру дрова.

- Да вы знаете, что этот Кобрин срубил на дрова? - еще кое-как сдерживая волнение, негромко выдавил из себя Ярослав.

- Знаю. Неделовые сосны на Синей поляне, - спокойно ответил Погорельцев, изучающе глядя на Ярослава. Возбужденный вид лесника несколько озадачил лесничего.

- Неделовые сосны, - сокрушенно повторил Ярослав. - Загубить такую красоту! Да это же варварство, возмутительное безобразие… И, наконец, беззаконие, произвол.

У Ярослава дрожали озябшие розовые пальцы, и верхняя губа тоже вздрагивала, а серые глаза округлились. Он задыхался от гнева.

- Ого, сколько страшных слов ты мне нашвырял, - невозмутимо и даже с добродушной ленцой, за которой стояло совсем не скрываемое сознание своего превосходства, отозвался Погорельцев. - Может, ты уточнишь, в чем заключается беззаконие и произвол? - и поднял презрительно-добродушный взгляд.

- Может, ты предложишь мне сесть? - Ярослав, не отличавшийся большой терпимостью, нарочито подчеркнул это "ты".

- А-а, садитесь, пожалуйста, товарищ Серегин, прошу вас. - Погорельцев показал Ярославу на старый, с продавленной пружиной диван. Тон Ярослава и это нарочитое, подчеркнутое "ты" обескуражили лесничего. Он зло взглянул на хихикнувшего Чура и сказал:

- Все, Чур, можете идти.

- Я что, я уйду, раз гоните, - Чур нехотя поднялся и с деланным сочувствием посмотрел на лесничего. - А только кого вы возьмете на мое место, хотел бы я посмотреть. Вот такого цыпленка, который будет поучать, тыкать и стучать ногами?

Чур явно желал угодить начальству. Погорельцев поморщился, хотел что-то сказать, но Ярослав опередил его.

- Зато, Чур, такие, как я, лес уберегут. А вы пропьете все, до последней сосенки. Лет за пять спустите.

- Ну-ну, давай, давай, кукарекай, - Чур плюнул на пол и наконец вышел.

Прикрыв дверь за Чуром, Погорельцев сел в свое деревянное жесткое и очень старое кресло и, не глядя на Ярослава, как бы мимоходом пробурчал тоном доброжелательного простодушного начальника:

- А вам не стоило бы с ним связываться. Зачем наживать лишних врагов? Надо уметь ладить с коллективом, в котором работаешь.

- Да разве Чур коллектив? - отозвался Ярослав. - И потом, вы его увольняете.

- Уволить такого проще всего. А у него семья. Жить человеку надо? Или, по-вашему… - Лесничий не договорил. Мрачно потер свою переносицу, насупился, что-то взвешивая, и прибавил: - Лучше уж такой, по крайней мере стреляный воробей, чем какой-нибудь выскочка-петушок, возомнивший себя орлом.

Намек был явный, и Ярослав принял его как оскорбление. Вспылил, решительно поднявшись с дивана:

- Хорошо! Я вас отлично понял. Вам нравятся такие, как Чур. Холуи вам нравятся. С ними спокойно. Я уйду по собственному желанию. Сегодня подам заявление. Но видеть равнодушие и молчать я не намерен. Нет! Не буду молчать!

- Да погодите вы. Давайте спокойно разберемся, - очень сдержанно и без малейшей неприязни перебил его Погорельцев, снова зачем-то взял в руки квитанцию Кобрина. - Вы присядьте. Написать заявление об уходе, фыркнуть и бежать проще простого. Только лично я не советую вам таким манером начинать свою трудовую биографию. Летунов сейчас нигде не жалуют.

Спокойный тон лесничего обезоруживал. Ярослав снова опустился на диван, чувствуя, как пылает лицо.

- Вот вы говорите о законах. - Погорельцев явно избегал взгляда Серегина и делал вид, что он изучает им же выписанную квитанцию на рубку девяти сосен. - А известно ли вам, что бывают исключения из правил? Вы без году неделя на работе и уже показываете свой характер, вместо того чтобы слушать старших и выполнять их указания. В конце концов я отвечаю за лес и за эти сосны, которым грош цена. Не я придумал поговорку: лес рубят - щепки летят. Так вот, эти девять сосен и есть те самые щепки. И никакого тут беззакония я не вижу.

- А я вижу, - громко и сердито сказал Серегин. ("Не горячись, не срывайся, - мысленно наставлял себя Ярослав. - Разговаривай спокойно, уверенно. Это придаст тебе солидность и поднимет в глазах других". Так учил его отец.)

- В чем? О каком беззаконии вы говорите? - Лесничий спокоен, слишком даже спокоен и хочет, чтобы Серегин заметил его спокойствие и принял к сведению.

- Прежде всего об этих соснах, - отчетливо произнося каждое слово, начал Ярослав. - Зачем спилили именно их, изуродовали поляну, которой все любовались? Люди радовались, отдыхая там. Что, разве нет у нас на дрова сухостоя, бурелома?