Лесные дали - Шевцов Иван Михайлович - Страница 38

- Ты самая красивая и самая молодая.

Алла протянула руку в сторону, взяла банку с земляникой.

- Видишь? Это с нашей поляны. Ты уже забыл?

Нет, он ничего не забыл. Обоим им думалось, что знают они друг друга бесконечно давно, они в этом были убеждены. Алла протянула землянику, насыпала ему целую пригоршню.

Земляника таяла во рту, обдавала приятно прохладой. Что может сравниться по аромату с королевой русских ягод - с земляникой, вызревшей на лесной полянке? Нет ей соперниц, нет равных во всем свете. Она первая приходит к людям, первая из всех ягод созревает в здешних местах. Потом будут черника, малина, будут крыжовник и смородина, будут сливы и вишни, но вкус этой первой ягоды запомнится ярче и сильнее всех последующих, на всю жизнь.

Выросший в городе, Ярослав, можно сказать, впервые отведал земляники. Нет, конечно, он и раньше ел землянику садовую, называемую в обиходе клубникой. Но разве можно было сравнить ее с этой, выросшей на свободе, среди разнотравья и многоцветья солнечной поляны, впитавшей в себя все лучшее, здоровое и ценное, чем богат русский лес и природа средней полосы! А потом - эта земляника была собрана руками Аллы. Он сказал:

- Афанасий Васильевич утверждает, что земляника - эликсир жизни, что она больных делает здоровыми, стариков - молодыми.

- Тогда тебе она не нужна.

- Почему?

- Ты молод и здоров. - И потом, без всякого перехода: - А что, если б нас увидел хозяин этого сена!..

- Хозяин видел, - ответил Ярослав.

- Как? - спохватилась она. - Кто?

- Я. Это наше сено.

- Вы обзавелись скотиной?

- А как же, у нас Байкал.

- Зато мы покончили с сенокосом, - сообщила она. - Все - корову, теленка, свиней, - все продали. - Немного помолчав, она добавила: - С Погорельцевым у нас состоялся суровый разговор, и теперь наши отношения, как говорится, оставляют желать лучшего.

- Не надо. Я прошу тебя, - перебил он.

- О чем ты?

- Не надо желать лучшего… Ты все скажешь ему, что мы решили. А хочешь, я с ним поговорю?

- Нет-нет, ни в коем случае, - испуганно запротестовала она. - Я сама. Погоди, не будем спешить. Давай лучше ворошить сено. У тебя одни грабли? Сделай деревянные вилы, быстро. У тебя есть нож?

Да, у него был нож, и он быстро вырезал из орешника деревянные вилы. За четверть часа они перевернули сохнущее сено, не могли надышаться.

- Пахнет детством, - сказала она. - Я люблю этот запах больше всего, он тревожит воображение. И еще знаешь, какие запахи я люблю? Дыма от костра, печеной картошки, березовых веников и… ты только не смейся - запах парного молока. Еще ненадоенного. Вечером, когда стадо коров возвращается домой, так хорошо пахнет парным молоком. А тебе? Что ты любишь?

Что-то детское было в ее вопросах и в выражении глаз.

- Тебе нравятся запахи, знакомые с детства, а мне то, что я узнал впервые здесь: запах кедра и пихты, терпкий, густой аромат хвои. Может, не такой тонкий, но сильный. Хочешь, сорву кедровую ветку?

Он быстро пошел к пруду, легко взобрался на дерево и сломал пушистую кисть. Алла поднесла к лицу длинные мягкие иголки, вдохнула и согласилась:

- Да, ты прав - это сильней всяких роз.

Потом они снова сидели на берегу пруда, пожалели, что Алла не взяла с собой купальник. Говорили о прелести этого уголка, созданного руками человека, о том, что природа здесь лишь заложила основы, а человек завершил ее работу. И так надо везде. Человек должен вмешиваться, помогать природе создавать красоту. Проектировали, где и что нужно сделать, мечтали. За Словенями с северной стороны следует посадить вдоль села аллею в три ряда: центральный ряд - березы, а по сторонам два ряда - кедры. И потом от села к аллее сделать три такие же, перпендикулярные. А у реки вырубить орешник, заменить его черемухой, сосной и лиственницей. И вдоль дорог насадить зеленые полосы.

- Я бы посадила иргу и вишню, - говорила Алла.

- И яблони-дички. Или лиственницы и клены, - вставил Ярослав.

- А лучше всего березу. Традиционную русскую березу. Она хороша во все времена года. - Алла болтала весело и беспечно и вдруг спохватилась, встала, жмурясь на солнце. - Мне пора домой.

- Я провожу тебя? - Ярослав тоже поднялся и расправил плечи. Она кивнула в знак согласия, неторопливо и задумчиво сняла с него стебельки сена, и они пошли лесом, сквозь молодой березняк. Она первой нашла крепкий молоденький подберезовик на толстой серой ножке и с темной небольшой шляпкой. Потом еще сразу два подберезовика, белоногих, сросшихся вместе. Ярослав нанизал их на тонкий и ровный ореховый прутик. Это для Аллы. Они увлеклись грибами. Под старой березой с опущенными космами ветвей, пахнущих вениками, Алла нашла два белых. На грибы ей определенно везло: она умела их искать.

А солнце по-прежнему светило щедро, и тропа, по которой они шли, нагретая и обласканная солнцем, привела их к оврагу, светлому, открытому, поросшему высокой травой, среди которой маячили цветы: сиреневые - иван-чая, белые - донника, желто-синие - иван-да-марьи. Это сенокос Погорельцева. Интересно, кому теперь отдаст свою делянку Валентин Георгиевич, только было подумал Ярослав, как в тот же миг увидел идущего им навстречу по тропе Кобрина. Он был в своей неизменной широкополой шляпе, военных галифе и хромовых сапогах. Гладкое, загорелое лицо его блестело. Поздоровался, по своему обыкновению коснувшись толстыми пальцами шляпы, важно, с видом обремененного делами человека произнес:

- Добрый день.

- Здравствуйте, Николай Николаевич, - приветливо ответила Алла, а Ярослав уловил в ее голосе странную смесь расположения, независимости и тревоги. Кобрин прошел было мимо, но вдруг остановился и вежливо спросил:

- Не знаете, Алла Петровна, кому Валентин Георгиевич отдаст эти покосы? - Он кивнул на травянистый овраг. Алла не совсем поняла смысл его вопроса, так как не знала, что сенокос в этом овраге принадлежал Погорельцевым. За нее ответил Ярослав, быстро сообразив, каков меркантильный смысл вопроса Кобрина:

- Мне.

- Но у вас же - у Белого пруда, - в некотором недоумении замялся Кобрин.

- У пруда - Афанасия Васильевича. А это - мое.

- Хороший сенокос, отличный. Донника много, - проговорил Кобрин и пошел своей дорогой. А Ярослав пояснил Алле смысл разговора.

- И ты будешь косить здесь сено? Зачем тебе? -спросила она серьезно.

- Да нет же! Я пошутил, чтоб умерить его аппетит.

Теперь они оба одновременно подумали о том, что Кобрин может рассказать Погорельцеву, что встретил его жену вдвоем с Ярославом в лесу. Или пустить сплетню. Впрочем, Аллу эта мысль не очень беспокоила: а пусть говорят люди, все равно - днем раньше, днем позже, а узнают. Ее прежняя осторожность и осмотрительность сменилась легкомыслием. Ей хорошо было сейчас, она еще не успела испить до дна чашу радости. Она лишь не хотела спешить и забегать вперед. Там видно будет.

Теперь они шли тропинкой вдоль оврага уже по противоположной стороне, поросшей густым ельником. Ярослав остановился и кивнул на узкий и глубокий участок оврага:

- Видишь это ущелье? Если перегородить его плотиной, то весенние воды представляешь какое озеро образуют? Лесное озеро уникальной красоты.

- Пруд, - сказала она, довольная тем, что разговор их, прерванный внезапным появлением Кобрина, возобновляется. - Большой пруд.

Пусть пруд, - задумчиво согласился он. - На полкилометра в длину. И рыбу запустить в него.

Он не договорил. Сзади послышался торопливый топот. Оба они вздрогнули и обернулись. Перед ними стоял с высунутым языком запыхавшийся Лель и явно недружелюбно посматривал скрытыми под седыми космами глазами на Аллу. Неожиданное появление собаки здесь, километрах в трех от дома, немало удивило Ярослава, но еще больше он был удивлен, увидав свернутую в трубочку и прикрепленную к ошейнику бумажку. Удивлен и встревожен. Что-нибудь с Афанасием Васильевичем?

- Лель, славный седой старикан, - ласково проговорил Ярослав, поглаживая пса. - Да ты с депешей! Ну-ка, дай посмотрим, что там стряслось. Спокойно, друг, спокойно, не волнуйся, это свои. Тут нет чужих. Все свои. - И, развернув бумажку, прочитал вслух: "Приехал Николай Мартынович Цымбалов. Ждем тебя к обеду. Поторапливайся".