Сердцеед - Ховард Линда - Страница 2

Если бы только он не был настолько большим! Но он был ростом шесть футов три дюйма, приблизительно двести фунтов мужественности и силы - рядом с ним почти любой мужчина выглядел почти карликом. Всякий раз, когда он приближался, Мишель становилось трудно дышать. Никакой другой человек в мире не вызывал у нее такой реакции, никто так сильно не выводил ее из себя, и никто так сильно не волновал ее физически.

Это началось с того момента, когда они познакомились, десять лет назад. Ей было тогда восемнадцать, и Мишель была наивным и упрямым подростком. Как она могла влюбиться в него? Такая глупость... Всем была известна репутация Джона Рафферти – он не пропускал ни одной юбки, женщины сходили с ума по нему, страдали из-за него. «Как будто он мог заинтересоваться подростком!» - размышляла Мишель, ворочаясь в кровати. Каким ребенком она была! Глупым, испорченным, напуганным ребенком. Потому что Рафферти пугал ее даже при том, что практически никогда не обращал на Мишель внимания. Скорее всего, Мишель пугала собственная реакция. Джону было тогда двадцать шесть: взрослый мужчина, который смог превратить небольшое ранчо в процветающую империю, только силой и упорством, годами каторжного труда. Первый раз, она увидела Рафферти, когда он разговаривал с ее отцом. Даже спустя столько лет Мишель помнила свои ощущения: внезапно ей стало трудно дышать, словно она получила сильный пинок в живот. Лэнгли и Джон стояли возле лошади Рафферти, одна рука Джона лежала на седле, другая упиралась в мускулистое бедро. Шесть футов и три дюйма подавляющей властности, твердых мускулов и силы, доминировали даже над крупной лошадью. Мишель уже была наслышана о нем: мужчины, посмеиваясь, называли его «Гвоздь», и в их голосе против воли проскальзывало восхищение, женщины называли его так же, но всегда взволнованным, дрожащим голосом. Если женщина появлялась с ним однажды, это еще могло сойти за «дружбу», но появись она второй раз рядом с Рафферти, все знали – она спит с ним.

В то время, Мишель даже не задумывалась о том, что его репутация может быть преувеличена. Теперь, будучи старше и опытнее, она все еще верила всем сплетням о нем. Что-то такое было во взгляде Рафферти, которым он смотрел на женщину, и это заставляло верить всему, что говорили о нем. Но даже его репутация не подготовила Мишель к встрече с Джоном, к силе и энергии, которая исходила от него. В некоторых людях жизненная энергия была более сильной, яркой, и Джон Рафферти был одним из таких. Он был темным огнем, доминируя над окружающими его людьми.

У Мишель сбилось дыхание при виде такой мужественной красоты. Солнце падало на его черные волосы, темные прищуренные глаза, чувственную линию нижней губы… Он загорел дочерна, поскольку много работал под открытым небом, и сейчас Мишель наблюдала, как струйка пота скользнула по высокой бронзовой скуле, чтобы капнуть вниз с упрямой квадратной челюсти. Синяя рубашка в нескольких местах потемнела от пота. Но даже пот и грязь не могли умалить ауру сильного, сексуального самца, они еще сильнее подчеркивали ее. Мишель посмотрела на руку, лежащую на бедре, затем ее взгляд как магнитом привлекли его мощные бедра, длинные ноги, джинсы облегали их словно вторая кожа. Внезапно во рту Мишель пересохло, сердце на мгновение перестало биться совсем, а кровь во всем теле горячо пульсировала. Ей было всего восемнадцать, слишком мало, чтобы понимать сигналы собственного тела, и такая чувственная реакция на мужчину напугала ее. Она постаралась замаскировать замешательство язвительностью, когда подошла к мужчинам, чтобы отец представил ее. Увы, это было неудачным началом отношений для них обоих. Она, вероятно, была единственной женщиной, встретившейся на пути Рафферти и осмелившейся дерзить ему. Так или иначе, Мишель предпочитала демонстрировать ему свою неприязнь, а не истинные чувства. Враждебность была вызвана потребностью защитить себя.

Дрожь вновь пробежала по ее телу, как всегда, когда она думала о нем, Мишель могла сопротивляться Рафферти не успешнее, чем легион женщин, которые падали к его ногам. Она в безопасности только до тех пор, пока он не знает, насколько уязвима Мишель перед его чарами. Джон будет счастлив использовать в своих интересах власть над ней, отомстив за все годы, что она дерзила ему, и делала вещи, которые бесили его. Чтобы защитить себя, она должна подавить свои чувства, замаскировав их враждебностью. Но все ее планы выглядят довольно смешно, учитывая, что сейчас ей нужно постараться наладить с ним хорошие отношения, чтобы выжить материально… К сожалению, Мишель почти разучилась смеяться, за исключением необходимых в некоторых ситуациях светских улыбок, и обманчивой маски жизнерадостной девушки, которую ей приходилось носить при окружающих. Сейчас, в темноте собственной спальни, наедине с собой, Мишель чувствовала, как кривая усмешка изогнула ее рот. Для Мишель наладить отношения с Рафферти было сложнее, чем работать на пастбище, копать ямы, и убирать грязь. И это принесло бы ей гораздо меньше проблем.

***

На следующее утро Мишель долго ждала обещанного звонка, но, в конце концов, сейчас она не могла позволить себе прохлаждаться, работы навалом, а скот не будет ждать. Наконец ее терпение лопнуло, и она отправилась к постройкам для скота, и в ее голове был как всегда миллион проблем, которые ежедневно доставляло ранчо. У нее было несколько полей с травой для заготовки сена, которые в ближайшее время требовалось убрать, но Мишель пришлось продать упаковочный пресс и трактор. Оставалась единственная возможность: предложить кому-нибудь часть сена, чтобы они заготовили его и на ее долю. Она загнала пикап в сарай и поднялась на сеновал, считая товары, которые имела в запасе. Поставка истощалась, следовало срочно что-то предпринять.

Ей бы ни за что не хватило сил поднять тяжелый тюк, но Мишель разработала целую систему, как справиться с этим. Она ставила грузовик под дверью сенохранилища, таким образом, все, что ей требовалось сделать, это толкнуть тюк к открытой двери и стараться, чтобы он попал в кабину грузовика. Толкать сено было не легко, тюки весили не менее ста фунтов каждый. Тогда как сама Мишель весила не больше семнадцати, а сейчас, наверное, и того меньше. Последнее время она сильно похудела, а если продолжит терять в весе, ей уже точно не справиться с тюками весом за сотню фунтов. Некоторые из них весили еще больше, и она могла сдвинуть их всего на дюйм.

Мишель вновь уселась за руль грузовика, пора была проверить пастбище. Услышав шум грузовика, скот завертел головами, темно-коричневые глаза рассмотрели знакомый грузовик, и все стадо направилось к ней. Мишель остановила машину, и вылезла наружу. Тюков было мало, следовало заготовить еще, поэтому она принялась собирать сено, бросая его в большую тележку. Когда та была полной, она высыпала сено в грузовик, и снова принялась собирать сено. Она делала это, пока не наполнила кузов, и к тому времени как закончила, плечи невыносимо ныли от боли, а мышцы всего тела словно горели в огне. Если бы стадо не было таким малочисленным, она, возможно, и не пыталась бы справиться с этим. Но если бы стадо было большим, напомнила она себе, ее положение не было бы таким отчаянным. Когда она вспоминала, сколько работников обычно требуется для ранчо, чтобы все содержать в должном виде, волна безнадежности захлестывала ее. Она понимала, что одной ей никак не справиться. Но что толку в логике перед лицом жестокой действительности? Она должна делать все сама, потому что больше никого нет. И нет возможности нанять помощников. Иногда она думала, что этот жестокий урок, который решила ей преподнести судьба за избалованное детство. Сейчас она могла положиться только на себя, Мишель никому не могла доверять, ей не на кого было опереться, поддержать, дать возможность хоть немного передохнуть. Временами она впадала в отчаяние от ощущения пустоты и одиночества, ее отец умер, а больше у нее не было ни одного близкого человека.

«Но были и положительные стороны», - подумала Мишель.

Она ничего не ждала от людей, значит, не было и разочарований, и ей не нужно было стараться, чтобы соответствовать их ожиданиям. Она просто делала что могла, и продолжала это делать, как бы тяжко ей не приходилось. По крайней мере, сейчас она была свободна, и больше не боится просыпаться каждый день.