Спящий в песках - Холланд Том - Страница 7

– Это место, – ответил он, широко взмахнув рукой, – ныне известно как Эль-Амарна, но в давние времена оно называлось Ахетатон. Некогда, правда всего в течение пятнадцати лет, здесь располагался город – столица Древнего Египта, резиденция фараонов.

– Вот как? А они, стало быть, раскапывают этот город? – спросил я, указав на рабочих.

Мистер Ньюберри кивнул, и я приметил в его глазах возбужденный блеск.

– А кто ими руководит? – не унимался я.

– Мистер Петри, – последовал ответ.

– Мистер Флиндерс Петри?

– Он самый.

Услышанное чрезвычайно меня заинтересовало, ибо имя этого выдающегося, чрезвычайно авторитетного в своей области археолога было известно мне еще до приезда в Египет, а за те несколько дней, которые я провел в Каире, мне даже посчастливилось встретиться с ним и выслушать его суждения по некоторым вопросам египтологии. Он поразил меня сочетанием глубоких познаний, редкой проницательности и изрядной эксцентричности, и я, разумеется, был рад возможности увидеть столь примечательную личность за работой.

Когда мы подъехали к кучке глинобитных хижин, Ньюберри позвал Петри по имени. В проеме одной из дверей возникла запомнившаяся мне с первой встречи фигура. Черная борода четко выделялась на фоне жарких песков.

Надо признать, появление незваных гостей особого энтузиазма у археолога не вызвало: он довольно-таки резким тоном осведомился о цели нашего визита, при этом всем своим видом давая понять, что мы отрываем его от дела. Ньюберри ответил, что его привлек сюда отчет о последней находке, и Петри хмыкнул.

– Ну что ж, – проворчал он, – раз уж вы притащились сюда через пески, вам стоит пойти и посмотреть, что да как.

Правда, первым делом мистер Петри потребовал, чтобы мы спешились: одной из его причуд было категорическое нежелание ездить верхом Впрочем, с моей стороны это требование было встречено с одобрением: я был рад возможности сойти наконец с опостылевшего животного. Мы побрели к каким-то отдаленным холмам, выслушивая при этом сетования Петри на происки французов. Это был его любимый конек. Тогда, как и теперь, Слркба древностей Египта находилась под полным контролем французских властей и, как утверждал археолог, при каждом удобном случае старалась препятствовать осуществлению его планов.

– Вы только представьте себе, – бормотал он, – они едва не отказали мне в предоставлении концессии на раскопки. Мне, Флиндерсу Петри! И даже получив ее, я не могу вести работы нигде, кроме этой равнины.

Я обратил внимание, что при этих словах Ньюберри побледнел и воззрился на утесы так, словно опасался увидеть на них полчища французов. Там, конечно, никого не было. Однако его поведение вновь заставило меня задуматься, ибо Ньюберри явно испытывал к этому месту раскопок особенное, пока непонятное для меня пристрастие.

Очень скоро мне предстояло выяснить, что его интересовало и что он надеялся найти, однако сейчас я, к сожалению, вынужден прервать свой рассказ. Оказывается, час уже поздний, а завтра с утра меня ждет напряженная и кропотливая работа. Обещаю, однако, что, если только грядущие труды не вымотают меня окончательно, завтра же вечером я вернусь к своим бумагам и продолжу повествование.

Итак, продолжаю. Место действия – Эль-Амарна.

По мере нашего приближения к месту назначения Петри постепенно ускорял шаг и под конец едва ли не бежал рысцой.

– Когда-то здесь стоял Большой дворец! – возгласил он, взбегая по краю насыпи. Вернувшись к нам, Петри неожиданно схватил меня за руку и спросил: – Картер, вы ведь художник?

Не дождавшись ответа, археолог все так же поспешно потащил меня куда-то. Мы миновали несколько невысоких холмиков и остановились перед дощатой дорожкой, чрезвычайно тщательно и аккуратно освобожденной от песка и поднятой на поверхность. Мне сразу вспомнилось, что еще в Каире Петри говорил о долге археолога перед прошлым, о том, что истинный ученый обязан не только искать и находить, но и тщательно сберегать следы древних цивилизаций.

– Сюда, – пригласил он, так и не выпустив моей руки.

Повинуясь, я взошел следом за ним на дорожку.

– Вот! – Петри ткнул пальцем вниз. – Если вы действительно художник, то скажите: что вы об этом думаете?

Я проследил за его жестом и не без трепета увидел расчищенную мостовую, покрытую удивительно изящной росписью. В ней господствовали природные мотивы: рыба, плавающая в заросших лотосами прудах, скот, пасущийся на сочных лугах, коты с зажмуренными от удовольствия глазами, вальяжно развалившиеся на солнышке... И птицы. Великое множество птиц – сидящих на ветвях деревьев, парящих, раскинув крылья, в небе или взмывающих ввысь.

Именно они главным образом и привлекли мое внимание, ибо я мигом понял, что могу идентифицировать почти каждую. Там были ласточки и зимородки, гуси и утки, ибисы и удоды – словом, все многообразие пернатых, обитающих в долине Нила И какой живостью, какой удивительной точностью отличались эти изображения! Конечно, мой опыт общения с египетским искусством был скромен, но никогда доселе мне не удавалось видеть древние творения, в которых натурализм так примечательно сочетался бы с утонченной изысканностью стиля.

– Как можно называть такие изображения фантастическими?! – воскликнул я, обернувшись к Ньюберри. – Это же настоящее чудо реалистичности!

– Естественно, – хмыкнул Петри. – Перед вами самое совершенное художественное творение, какое мне когда-либо удавалось раскопать.

Ньюберри медленно кивнул.

– Пожалуй. Но это наводит на мысль о том, что и фараон, заказывавший подобные произведения, фараон, пожелавший жить в таком месте, был человеком еще более выдающимся и необычным, чем мы думали. Ибо – вы только посмотрите! – здесь нет никаких колесниц, никаких войск, никаких сцен войны и насилия. Лишь... – Глаза его расширились. – Лишь богатство и великолепие жизни.

Пребывая в восхищении, он не отрывал глаз от росписи, и даже Петри, похоже, проникся его настроением, выражение мрачной неприветливости на его лице уступило место улыбке, вызванной гордостью за выдающееся открытие.

– Да, он явно был человеком экстраординарным.

– Кто? – спросил я, воззрившись на археолога.

– Как это – кто? Фараон, конечно. А кто же еще?

– Какой фараон?

Брови Петри полезли на лоб.

– Это что же получается, Ньюберри? – удивленно воскликнул он. – Выходит, вы держите своего помощника в неведении? Неужели вы и словом не обмолвились ему об Эхнатоне?

– Он в Египте совсем недавно, – извиняющимся тоном пробормотал Ньюберри. – А вы прекрасно знаете, что я не склонен рассказывать о моих надеждах, связанных с этим местом, каждому встречному.

– Ваших надеждах? – рассмеялся Петри. – На сей счет могу сказать одно: вы попусту теряете время.

– Я отказываюсь этому верить, – возразил Ньюберри.

– Отказываетесь? Да разве вы не знаете, что все концессии на проведение раскопок там, – Петри махнул рукой в сторону кольца утесов, – находятся в руках французов. Они – а не вы – в конце концов и доберутся до столь милой вашему сердцу гробницы.

– До какой гробницы? – осмелился подать голос я. – О какой гробнице идет речь?

Ньюберри посмотрел на меня с сомнением.

– Пожалуйста! – теперь уже взмолился я. – Тот, кто увидел и оценил эту красоту, – я указал на расписной пол, – просто не сможет и дальше оставаться неосведомленным. Я должен узнать больше! Если тут замешана какая-то тайна, то я обещаю вам свято ее хранить!

Петри неожиданно рассмеялся и похлопал меня по плечу.

– Я вижу, вы славный юноша и искренне увлечены нашим делом. Ну что ж, так и быть, если вас и вправду интересует история царя-вероотступника, то я, пожалуй, расскажу вам все, что смогу, – точнее, все, что в настоящий момент уже является достоянием гласности.

– История царя-вероотступника? – недоуменно переспросил я, на самом деле сгорая от нетерпения ее услышать.

– Да, его самого, – подтвердил Петри. – Ибо нет никаких сомнений в том, что фараон Эхнатон был самым настоящим бунтарем.