Меморандум Квиллера - Холл Адам - Страница 1

Адам Холл

Меморандум Квиллера

1. Поль

Две стюардессы в аккуратных униформах Люфтганзы появились из-за стеклянной двери. Взглянув на группу летчиков, стоявших у бара, они разом повернулись на своих каблучках-гвоздиках к зеркалу и начали прихорашиваться. Летчики, высокие блондины, наблюдали за ними. Вошла еще одна девушка, коснулась рукой прически и принялась изучать свои ногти. Она бросила на стройных блондинов мимолетный взгляд и вновь опустила голову, в восхищении разглядывая ногти на растопыренных пальцах, словно это были цветы.

Один из молодых людей улыбнулся, взглядом приглашая товарищей за собой, но никто не откликнулся на его зов. Луч аэропортовского маяка то появлялся, то исчезал в окне. Девушки отошли от зеркала, снова посмотрели на летчиков и остановились, держа руки за спиной. Казалось, все чего-то ждут.

Первый молодой человек все же отважился сделать шаг в сторону стюардесс, но другой наступил ему на ногу, и тот остановился, пожав плечами и сложив руки на груди. Тишину вдруг нарушил рев взлетевшего реактивного самолета. Все, словно этого и ждали, с улыбкой обернулись друг к другу, глядя вверх и прислушиваясь.

Рев моторов был не слишком громок: я услышал, как позади растворилась дверь; полоска света скользнула по стене ложи и исчезла.

Сквозь большое окно видны были мигающие хвостовые огни воздушного лайнера; монотонно завыли реактивные двигатели. Летчики стояли сосредоточенные, а стюардессы сделали несколько деликатных шажков к двери, не отворачиваясь, однако, от молодых людей.

Я знал, что кто-то вошел в ложу и стоит позади меня, но не обернулся.

Летчики вышли на середину сцены, и одна из девушек протянула к ним руки и нетерпеливо воскликнула: “Кто собирается в полеты?”

Один из молодых людей ответил: “Я!”

Зазвучала музыка, и его друзья подхватили хором:

“Все мы! Все мы, пилоты!”

“Кто летит в просторы неба, в воздух голубой?” – запели девушки.

Человек, вошедший в ложу, сел в кресло и искоса разглядывал меня. Свет со сцены освещал одну сторону его лица.

– Виндзор, – представился он. – Извините, что помешал вам…

– Не имеет значения, – ответил я. – Помеха не велика. Пресса зря расхвалила представление.

Я пошел в театр, потому что завтра возвращался домой, и мне хотелось увезти с собой воспоминание, пусть очень тривиальное, о новой либеральной Германии, о которой так много разглагольствуют. Как считалось, “Новый театр комедии” являлся “средоточием молодой жизнерадостности” (“Зюддойче цайтунг”), где “новое поколение экспериментировало в области новой музыки, которую раньше не приходилось слышать” (“Дёр Шпигель”).

– Сожалею, что вам пришлось разочароваться в последний вечер пребывания в Берлине, – прошептал мой сосед. Он глянул вниз на сцену и бесшумно отодвинул кресло. – Может быть, мне удастся развлечь вас беседой?

На мгновение я подумал, что он собирается уйти, но ошибся. Кресло теперь стояло так, что лицо незнакомца оказалось в тени.

– Не соблаговолите ли вы придвинуть ваше кресло поближе, мистер Квиллер, чтобы мы могли побеседовать, не напрягая голоса, – мягко произнес он, наклонясь ко мне. И добавил: – Меня зовут Поль.

Я не двинулся с места.

– Кроме вашего имени, герр Поль, я ничего не знаю о вас. По-видимому, вы ошиблись. Я заказал ложу номер семь для себя. Ваша, наверное, номер один. Иногда путают эти цифры.

Девушки и юноши кружились по сцене, взмахивали руками, словно крыльями, наклоняясь в разные стороны, – все это должно было изображать, по словам прессы, “воздушный балет сложного рисунка, чарующий взор”. Огни на сцене померкли, у танцоров в руках появились маленькие электрические лампочки, которые то приближались, то удалялись друг от друга. Я почувствовал скорбь. Даже новое поколение не могло обойтись без того, чтобы не исполнить танец, напоминавший, пусть и помимо их воли, воздушный бой.

– Я пришел сюда потому, что здесь удобно побеседовать. Лучше, чем в кафе или в вашем отеле. Я пришел, никем не замеченный, и, если вы согласитесь отодвинуть ваше кресло назад, нас никто не увидит при таком освещении, – тихо произнес Поль.

– Вы принимаете меня за кого-то другого. Не вынуждайте меня пригласить капельдинера, – ответил я.

– Ваше отношение ко мне понятно, так что я не в претензии, – сказал он.

Я придвинул свое кресло к нему.

– Слушаю.

“Виндзор” было секретным словом, произносимым при вступлении в контакт. Особая группа “С” действовала с первого числа этого месяца, дав нам для пароля четыре слова: “Виндзор”, “соблаговолите”, “пригласить” и “претензия”. Я мог бы довериться ему уже по слову “соблаговолите”, так как он знал, что меня зовут Квиллер, знал номер моей ложи и что это был мой последний вечер в Берлине, но я бросил ему “пригласить” в надежде, что он не пришел на связь, а просто по ошибке попал в чужую ложу и слово “соблаговолите” произнес случайно. Однако в ответ я услышал слово “претензия”. Я не желал больше никаких контактов, никаких заданий. Мне осточертело шестимесячное пребывание в Германии, и я мечтал об Англии, как никогда в жизни.

К сожалению, я ошибся. Он пришел на связь.

Не слишком вежливо я попросил его объяснить, каким образом он узнал, где я нахожусь.

– Я следовал за вами, – ответил он.

– Чушь, – отрезал я (я всегда знаю, когда за мной следят).

– Правильно, – согласился он. Значит, это была проверка: он хотел узнать, замечаю ли я, умею ли замечать слежку за собой.

– Нам стало известно, что вы зарезервировали эту ложу, – сказал он.

Я заказал ложу по телефону, именно ложу, не желая сидеть с кем-нибудь рядом. Ложу я заказал на имя Шульца, так что если бы он даже просмотрел весь список зарезервированных лож, то не обнаружил бы моей фамилии. Следовательно, оставалось только одно.

Мы расставили друг другу несколько быстрых ловушек.

– Значит, вы обратились в театральную кассу, – сказал я.

– Да.

– Не проходит. Я воспользовался чужой фамилией.

– Мы это знали.

– Подключились к моему телефону?

– Правильно, – кивнул он.

Мне не нравилось это слово. Он уже воспользовался им дважды: оно было из лексикона учителя. Уж не думает ли он, что я новичок, только что окончивший курс в учебном центре?

Сложный аэробалет на сцене кончился, зажглись огни. Раздался гром аплодисментов.

– Мне не хочется лезть в петлю из-за незнакомого связного, – сказал я. – К тому же после выполнения задания. Кроме того, я не люблю, чтобы мой телефон прослушивался. Как долго это тянулось?

– А как вы сами считаете? – вкрадчиво спросил он.

Свет в зале казался особенно ярким после мрака, и я как следует разглядел его. Карие глаза за очками в роговой оправе с простыми стеклами, которые не увеличивали и не уменьшали ни на йоту, но делали свое дело, превращая его лицо в заурядное лицо школьного учителя. Каштановые волосы. Ничего, на чем можно было бы задержать взгляд. Если бы я захотел запомнить этого человека, то должен был бы увидеть его походку. Но в этом не было необходимости. Завтра я буду в Англии, поэтому черт с ним!

– Мой телефон давно не прослушивался, иначе бы я услышал щелканье в трубке, – тихо произнес я, так как аплодисменты прекратились.

Он заговорил, приложив руку ко рту, чтобы направить звук голоса только в мою сторону:

– Я вылетел из Лондона сегодня утром с приказом тайно связаться с вами. Мне не было разрешено встретиться с вами в отеле или в другом людном месте, так что у нашей разведки возникла тяжелая задача. Ваш телефон начали прослушивать незадолго до полудня в надежде узнать, как вы намерены провести день, и обеспечить мне связь с вами. Мне повезло, вы заказали ложу в театре.

– Влип, как последний болван.

Мне доставляло удовольствие видеть огорченное выражение его лица. Я действовал, как бунтарь, как ученик, которого завтра выпускают из школы и поэтому сегодня он может говорить дерзости кому угодно. Что ж, на его несчастье, Поль попался мне под горячую руку. К тому же он был мне незнаком, может быть, даже являлся какой-нибудь шишкой в Центре, но здесь он был инкогнито, а коли так, то я могу дерзить, пока он не назовет себя. В конечном итоге, представление оказалось не таким уж плохим.