Париж 100 лет спустя (Париж в XX веке) - Верн Жюль Габриэль - Страница 8

Вот таким было это семейство, эта троица домашнего масштаба, к кому молодой Дюфренуа оказался вынужден обратиться за помощью и покровительством.

Г-н Дюфренуа-старший, брат г-жи Бутарден, напротив, обладал кротостью чувств и изысканной деликатностью, всеми качествами, которые у его сестры оборачивались острыми углами. Бедный артист, музыкант великого таланта, рожденный для лучшей судьбы, он умер молодым, не выдержав жизненных лишений и оставив сыну в наследство лишь свой поэтический дар, свои способности и устремления.

Мишель знал, что у него где-то есть еще дядя, о коем никогда не упоминалось, один из тех образованных, скромных, бедных и примирившихся с судьбой людей, которые заставляли краснеть состоятельных родственников. Мишелю запрещалось видеться с ним, да наш молодой человек, не будучи с ним знаком, не мог желать с ним повстречаться.

Положение нашего сироты в обществе было, таким образом, строго предопределено: родной дядя, не имеющий возможности помочь ему, с одной стороны, и с другой — семейство, богатое теми достоинствами, что чеканятся на монетном дворе, а в сердце нуждавшееся ровно настолько, насколько необходимо, чтобы проталкивать кровь в артерии.

Так что благодарить Провидение оснований не находилось.

На следующее утро Мишель спустился в кабинет дяди Бутардена, в высшей степени внушительный, со стенами, затянутыми строгой материей. Там его ждали банкир, его супруга и сын. Церемония обещала быть торжественной.

Г-н Бутарден, опершись о камин, одна рука в кармане жилета, заговорил так:

— Месье, прошу вас крепко запечатлеть в вашей памяти слова, которые вы сейчас услышите. Ваш отец был художником. Этим все сказано. Я хотел бы думать, что вы не унаследовали его злополучные наклонности. Но я обнаружил в вас завязи, которые необходимо уничтожить. Вы охотно путешествуете по зыбучим пескам идеального, и по сию пору наиболее очевидным результатом ваших усилий стал тот приз в латинском стихосложении, что вы позорно заработали вчера. Подсчитаем баланс. У вас нет состояния, что можно расценить как оплошность; еще немного, и вы рисковали остаться без родственников. А я не потерплю поэтов в своей семье, зарубите себе это на носу! Я не потерплю здесь субъектов, что плюются рифмами людям в лицо. У вас есть богатая семья, так не компрометируйте ее. Ведь артист недалеко ушел от кривляки, которому я бросаю из своей ложи сто солей,[25] дабы он позабавил меня после обеда. Вы слышите? Никаких талантов, только способности. Поскольку я не заметил в вас никакой специальной пригодности, я решил, что вы будете служить в банке «Касмодаж и K°» под просвещенным началом вашего кузена. Берите с него пример, старайтесь стать практичным! Помните, что в ваших жилах течет и кровь Бутарденов, а чтобы лучше помнить мои слова, позаботьтесь никогда не забывать их.

Как видим, в 1960 году порода Прюдомов[26] вовсе не исчезла; они успешно поддерживали свои превосходные традиции. Чем мог ответить Мишель на подобную тираду? Ничем, и он слушал молча, в то время как тетка и кузен согласно кивали головами.

— Ваши каникулы, — продолжил банкир, — начинаются сегодня утром и заканчиваются сегодняшним вечером. Завтра вас представят главе банкирского дома «Касмодаж и K°». Вы свободны.

Когда молодой человек вышел из кабинета дяди, глаза ему застилали слезы, но он собрался с силами, чтобы превозмочь отчаяние.

— Мне достался лишь один день свободы, — сказал он себе, — по крайней мере, я воспользуюсь им так, как мне нравится. У меня есть несколько солей: начнем с основания собственной библиотеки, с книг великих поэтов и знаменитых авторов прошлого века. Вечерами они будут вознаграждать меня за невзгоды прошедшего дня.

Глава IV

О некоторых авторах XIX века и о том, как трудно добыть их книги

Мишель поспешно вышел на улицу и направился к Дому Книги Пяти Частей Света, огромному пакгаузу, расположенному на улице Мира; директор магазина был крупным государственным чиновником.

— Здесь, должно быть, хранятся все творения человеческого ума, — говорил себе юноша.

Он оказался в обширном вестибюле, посередине которого размещалось центральное Бюро заказов, связанное телеграфом с самыми удаленными хранилищами. Кругом безостановочно сновал целый легион служащих; они поднимались к верхним рядам стеллажей на подвесных платформах, приводимых в движение противовесами, скользящими по проложенным в стенах шахтам; носильщики сгибались под тяжестью книг.

Ошеломленный, Мишель напрасно пытался пересчитать бесчисленные тома, вздымавшиеся вверх по стенам к потолку, взгляд его терялся в бесконечных галереях этого императорского учреждения.

«Мне никогда не прочитать все это», — думал он, занимая очередь в Бюро заказов. В конце концов, он оказался перед окошком.

— Что вы желаете, месье? — спросил начальник Отдела заявок.

— Я хотел бы полное собрание сочинений Виктора Гюго, — ответил Мишель.

Чиновник широко раскрыл глаза.

— Виктора Гюго? — переспросил он. — А что он написал?

— Он был одним из величайших поэтов XIX века, даже самым великим, — ответил, краснея, юноша.

— Вам известно это имя? — обратился чиновник к коллеге, начальнику Отдела поиска.

— Никогда не слышал о нем, — ответил тот. — Вы уверены в написании имени? — спросил он Мишеля.

— Абсолютно уверен.

— По правде говоря, — продолжил чиновник, — нам здесь редко приходится продавать литературные произведения. Но, в общем, раз вы уверены… Рюго, Рюго…, — повторял он, телеграфируя.

— Гюго, — поправил Мишель. — Я просил бы вас заодно затребовать Бальзака, де Мюссе, Ламартина.

— Это ученые?

— Нет, писатели!

— Живущие?

— Умершие век тому назад.

— Месье, мы сделаем все возможное, чтобы удовлетворить вашу заявку, но, боюсь, поиски займут много времени, если вообще не окажутся напрасными.

— Я подожду, — ответил Мишель.

Он отошел подальше, его словно оглоушили. Так что же, всей этой великой славы не хватило даже на одно столетие! «Восточные мотивы», «Раздумья», «Первые стихотворения», «Человеческая комедия» — все забыто, потеряно, утрачено безвозвратно, кануло в Лету, никому неизвестно!

Между тем гигантские паровые краны опускали в различные залы целые груды книг, а центральное бюро по-прежнему осаждали покупатели. Но одному была нужна «Теория трения» в двадцати томах, другому — «Обзор трудов по проблемам электричества», третьему — «Практический трактат по смазке ведущих колес», еще одному — «Монография о последних открытиях в области рака мозга».

— Ну вот, — говорил себе Мишель. — Науки! Промышленность! Здесь, так же как и в коллеже, гуманитарным искусствам — ноль внимания! А я, как умалишенный, спрашиваю беллетристику, может, я действительно сошел с ума?

Мишель погрузился в раздумья на добрый час; тем временем поиски продолжались, телеграф трещал беспрестанно, то и дело просили подтвердить имена авторов; обыскивали подвалы, чердаки, но все напрасно. Пришлось смириться.

— Месье, — обратился наконец к молодому человеку еще один чиновник, начальник Отдела ответов, — у нас их нет. Без сомнения, эти авторы были мало известны в свое время, их сочинения, очевидно, не переиздавались…

— «Собор Парижской богоматери», — заметил Мишель, — был издан тиражом в пятьсот тысяч экземпляров.

— Готов вам поверить, месье, но если говорить о старых авторах, переиздаваемых в наши дни, то у нас есть только Поль де Кок, моралист прошлого века; кажется, это довольно здорово написано, и если вы желаете…

— Я поищу в другом месте, — возразил Мишель.

— Что ж, вы обегаете весь Париж и ничего не найдете. Если чего нет у нас, этого нет нигде.

— Посмотрим, — бросил Мишель, направившись было к выходу.

— Но месье, — остановил его чиновник, чье усердие вполне могло бы сделать честь приказчику из бакалейной лавки, — может быть, вы желаете приобрести современные литературные произведения? У нас есть несколько изданий, достаточно нашумевших в последние годы; для поэтических сборников они не так плохо расходились…