Человек после человека - Диксон Дугал - Страница 25

Через некоторое время Хват понимает, что он не умер. Тундровик не пробовал убивать его — он просто игнорирует его. Он опускался на землю, чтобы добраться до брошенной Хватом птицы, и теперь поедает её. Хват попался случайно.

Опускается ночь, а в складках пушистого жира тепло. Пока тундровик остаётся там, где он есть, Хват выживет; поэтому он очень доволен, что отдал свою добычу в обмен на это спасительное лишение свободы.

Этот путь ведёт на тот край снежной бури и воющей белизны. Где-то в том направлении есть уединённая лощина, покрытая нежной зеленью леса, полная ягод и орехов, с туманными лучами яркого солнечного света, пробивающегося сквозь листву и создающего пёстрые тёплые узоры, и расслабляющим щебетанием и свистом птиц, раздающимся на фоне журчания небольшого ручья, когда он плещется среди замшелых камней.

Как Хруша это знает? Она никогда не была здесь прежде. Она никогда даже не видела приветливый зелёный лес, не узнала бы ягоды и орехи в том, что там найдёт, и была бы встревожена странными звуками щебечущих птиц. Но всё же, так или иначе, она знает, что эти вещи можно найти в том направлении, в котором она идёт.

Её колония на побережье голодает. Более холодная погода в этом году означала, что меньше рыбы подошло к берегу и меньше трав растёт вдоль покрытой пеной гальки, которая отделяет серость океана от белизны ледяного покрова. Другие отправлялись в путешествие из колонии в обе стороны вдоль побережья, пробуя найти новые источники пищи; но возвратились немногие, а те, кто возвращался, не добились никакого успеха.

Homo mensproavodorum

Поскольку генные инженеры давно исчезли, не может быть никаких дальнейших искусственных изменений. Когда климатические пояса сдвинулись, изменяя местообитания, их жители в типичном случае должны приспосабливаться или эволюционировать, чтобы выжить. Но у лесовиков есть иная альтернатива.

Созданная посредством генетических манипуляций, но скрытая способность вспоминать далёкое прошлое появилась на поверхности благодаря климатическим крайностям. Группа Homo virgultis fabricatus стала людьми памяти.

Теперь вместо этого Хруша и её партнёр Васс пробовали идти вглубь суши: смелый и опасный выбор, но такой, о котором постоянно сожалеет Васс. В глубине суши нет ничего, кроме снега и льда.

Пока они бредут вперёд, снежная буря начинается, усиливается и превращает всё в кромешную белизну. Их зрение ослеплено непрекращающимся сиянием снега, их слух приглушён монотонным завыванием ветра, а их чувство осязания парализовано холодом.

Внезапно, когда её обычные чувства оказались притупленными волной дезориентирующей снежной бури, Хруша вспоминает что-то, что она, возможно, не могла переживать, и возбужденными жестами торопит Васса следовать за нею. Это уже слишком много для её партнёра, который сворачивает назад и пробует найти их следы, надеясь последовать по ним и своими силами дойти обратно к побережью.

Действуя по догадке, которая сильнее, чем её брачные узы, она бредёт в направлении, которое диктуют её чувства, дальше и дальше вглубь метущей и слепящей снежной бури, и внезапно снег расступается под ней. Она падает, кувыркаясь в комьях снега, и оказывается лежащей вниз лицом в небольшом сугробе. Когда она с усилием поднимается, она обнаруживает, что ветер стих, а она находится в защищённой, свободной ото льда долине. Тёмные камни торчат из чёрной мёрзлой почвы, а скованный льдом ручей извивается по дну долины. Наиболее примечательной особенностью пейзажа, однако же, являются громады мёртвых деревьев, чёрные и лишённые ветвей, мёрзлые и стоящие вертикально там же, где они умерли от холода невообразимое время тому назад.

Это и есть зелёная, шуршащая листвой лощина, которую она помнит, но изменённая временем и надвигающимися холодами. Как она может помнить это, когда деревья, которые она видит вокруг себя, очевидно, были мертвы ещё со времени отца отца отца её отца? Возможно ли такое? Мог ли увидеть этот пейзаж один из её отцов? Могла ли передаться ей память, подобно её характерным волосам и глазам? Насколько она знает, ни у кого из колонии прежде не было такого опыта. Конечно, у её партнёра Васса тоже не было.

Она садится перед замёрзшим ручьём, разбивает тонкую корочку льда и пьёт из-под неё холодную воду. Конечно, этот опыт может быть полезным. Конечно, она должна быть способной вспомнить другие вещи, которые видели и знали её предки — вещи, которые помогут колонии в её трудные времена. Она должна думать.

Где здесь есть пища?

Откуда вытекает ручей, приходит ей ответ, в озере, полном рыбы, озере, которое никогда не замерзает даже в самую суровую из зим. Теперь она вспомнила это.

Утомлённая своим путешествием, но теперь полная надежды, Хруша поднимается и тяжело шагает вниз по мёрзлой почве долины, следуя изгибам ручья среди тёмных скалистых берегов. В конце концов, долина заканчивается и перед нею расстилается равнина. Снежная буря стихла, и теперь она может взглянуть на некоторое расстояние вдаль. В середине равнины есть белое пространство совершенно ровного снега, которое может быть только озером. Сейчас оно замёрзло, но лед весьма тонок, и вполне вероятно, что рыба всё ещё живёт там.

Именно это должна знать колония. Она поворачивается, чтобы проделать заново своё путешествие к побережью, и вдалеке она видит фигуру, приближающуюся к ней, фигуру, которую она, кажется, узнаёт. Это не Васс, верно? Нет. Васс не обладает знанием, которое привело её сюда. Это должен быть кто-то ещё, кто может помнить это место задолго до того, как они родились. Кто-то ещё, у кого есть способность — способность, вытолкнутая на свет опасностью для колонии. Теперь фигура приблизилась, и она видит, что это Крофф, сын её двоюродного брата, человек, которого она всегда игнорировала, так как они оба никогда не имели ничего общего.

Теперь это должно измениться. Если Крофф обладает знанием, то он намного более подходящий брачный партнёр для неё, чем когда-либо был Васс. Это стоит серьёзно обдумать.

На вершинах деревьев тропического леса есть множество плодов, так что здесь не о чем беспокоиться. Подобно вымершим мелким и человекообразным обезьянам, древесный житель (у него недостаточно ума, чтобы расценивать себя как индивидуума, не говоря уже об имени) поднимается по вертикальному стволу сквозь яркую зелень полога леса и бежит на четырёх ногах по широкой ветви, разделяющейся на более тонкие веточки, и, наконец, по тонким раскачивающимся в воздухе прутьям, чтобы добраться до места, откуда заманчиво свисают гроздья плодов. Повиснув затем вниз головой, он тянется вниз своими тонкими цепкими пальцами и аккуратно отрывает гроздь от её стебля. Некоторые плоды отрываются, падая с затухающим где-то внизу «шлёп, шлёп» сквозь слои листьев и ветвей под ним, далеко в глубину леса. Они тут же забыты, потому что он собрал достаточно для своих потребностей.

В этом вся его жизнь. Ему всё равно, что экваториальный пояс тропических лесов Земли теперь более узкий, чем он был в любое время на протяжении последнего миллиона лет, потому что более прохладные климатические пояса вторглись с севера и юга, принося с собой ветреные травянистые равнины и бесплодные пустыни. Единственное, что имеет для него значение — тот факт, что, когда он находится в мраке нижних ветвей, он часто видит в подлеске процессии странных существ, целеустремлённо передвигающихся в определённом направлении. Поскольку так или иначе он редко рискует спускаться вниз, в подлесок, он лишь игнорирует их.

Потерянные плоды, смятые и ушибленные от их падения сквозь ветви, в итоге мягко шлёпаются в гниющий растительный материал лесной почвы. Группа измождённых длинноногих жителей равнин, чувствующих себя стеснёнными и неуместными в этом странном местообитании, но изгнанных со своих полей усиливающимся холодом и стаями прожорливых диких существ, вздрагивает от внезапного шума. Затем, когда они видят упавший плод, сразу четверо из них бросаются к нему, царапая и раня друг друга в своих попытках добраться до него первым.