Легион хаоса - Хольбайн Вольфганг - Страница 13

Где-то в глубине здания пробили часы. Сильный, низкий звук гонга прозвучал десять, одиннадцать и, наконец, двенадцать раз и затем стих с вибрирующим эхом.

И в тот же самый момент Шэннон почувствовал чужое воздействие.

Это было так же, как утром, только сильнее, значительно сильнее. Ему показалось, что воздух внезапно наполнился неприятным запахом и что-то случилось со светом.

Шэннон замер, поднял руку и на долю секунды закрыл глаза.

Когда он их снова открыл, то увидел линии. Пульсирующие линии, натянутые по всему коридору, словно огромная паутина.

В конце этих линий что-то шевелилось. Какая-то фигура.

Худая, светлая и мерцающая, как мираж.

А потом он услышал крик. Пронзительный, невероятно ужасный крик, который страшным образом разорвал царившую в доме тишину.

Шэннон со всех ног бросился прочь.

Видимо, я просидел перед камином несколько часов, уставясь невидящим взором в пустоту, так как, когда я очнулся от своего похожего на транс состояния, у меня от напряжения болели все мышцы, а глаза горели.

Я снова был не один.

Говард опять вернулся в библиотеку. Беззвучно открыв дверь, он остался стоять на пороге. Я спросил себя, сколько времени он вот так стоял здесь и наблюдал за мной.

— Ты в порядке? — спросил он, уловив мой взгляд.

Я кивнул, встал и сделал шаг в его сторону, но потом снова остановился.

— Все… снова в норме, — сказал я. — Боюсь, я наговорил довольно много глупостей. Мне очень жаль.

— Не стоит извиняться, — сказал Говард, и это прозвучало искренне. — В этом, видимо, есть и моя вина. Мне следовало тебя предупредить в своем письме. Но когда я его отправлял, все выглядело не так уж и плохо.

— Ты думаешь, они нападут на нас? — тихо спросил я. — Здесь?

Говард пожал плечами, сдвинулся со своего места перед дверью и подошел ближе. Я увидел, что в руках он держал трость, как будто собрался на прогулку.

— Не знаю, что и думать, — признался он. — Наши противники думают и планируют свои действия не как люди. Но что-то произойдет, это я чувствую. И наверняка ничего хорошего.

Говард вздохнул и протянул мне трость.

— Вообще-то я пришел только для того, чтобы отдать тебе вот это, — сказал он. — Я собирался отдать тебе ее уже при нашей встрече, но…

Он замолчал и смущенно улыбнулся. Я взял трость из его рук и с любопытством осмотрел ее.

Это был превосходный экземпляр: необычно длинная трость, изготовленная из неизвестного мне черного дерева, а ее набалдашник, на вид чуть великоватый, сверкнул, как таинственный кристалл, когда я поднес его к огню.

Внутри кристалла находился какой-то темный, плохо различимый предмет. Возможно, просто какая-то тень.

— Поверни его налево, — сказал Говард.

Я повернул. Блестящий кристалл набалдашника вращался с легким сопротивлением, потом что-то щелкнуло, и из черного дерева выскользнул клинок острой как бритва шпаги. Восхищенный увиденным, я полностью вынул его и повернул. Оружие оказалось очень легким, даже по этому чувствовалось, какой крепкой была выглядевшая столь хрупко сталь. Казалось, клинок так отточен, что мог бы разрезать волос.

— Она принадлежала твоему отцу, — сказал Говард. — Я взял ее на хранение, когда он поехал в Нью-Йорк, чтобы найти тебя. Я… должен был дать ему обещание хорошенько следить за ней, пока он не вернется. Но, полагаю, он бы не возражал, против того, что ты ее получишь.

В его голосе прозвучали странные нотки, когда он произносил последние слова. Я вставил клинок назад в деревянные ножны, положил трость на стол и поднял голову.

— Мне очень жаль, что я наговорил тут много всякой чепухи, Говард, — сказал я еще раз. — Если бы я мог, я попросил бы у него прощения.

Говард улыбнулся.

— Он это знает, Роберт, — сказал он. — Он знал это еще до того, как ты появился здесь. Попытайся помочь нам в нашей борьбе, если хочешь действовать в его духе.

— Но я же не могу, Говард, — сказал я с мукой в голосе. Почему он меня не понял? Пойми же ты! — продолжал я почти умоляюще. — Я пытался, Говард. За последний год я узнал о магии и оккультизме больше, чем другие за всю свою жизнь. Я пытался привыкнуть к силе, которую я унаследовал, но не смог. Да и не хочу. Я не хочу жить всю жизнь с сознанием того, что людям, которых я встречаю, я приношу лишь горе и смерть!

Где-то в доме начали бить часы, медленно и монотонно, и их глухое звучание, казалось, зловещим образом оттеняло мои слова.

— Но ведь это не так, — мягко возразил Говард. — Ведь это в твоей власти, что ты сделаешь со своим наследием.

Бой часов прекратился, как бы подтверждая его слова.

— А если я недостаточно стоек? — спросил я. — Если я не справлюсь и поддамся соблазну власти, как другие, которые убили моего отца?

Говард хотел ответить, но не успел. Где-то под нами часы пробили последний, двенадцатый раз.

И произошло нечто жуткое.

Свет замигал. Сильный, ледяной ветер ворвался в комнату, выбил искры из камина и потушил одну из трех газовых ламп, освещавших библиотеку. И одновременно свечение двух других ламп окрасилось в зеленый свет.

— О боже! — воскликнул Говард. — Что это такое?

Комната внезапно наполнилась ужасной вонью. Нечто темное, бестелесно кружащееся, казалось, появилось из ничего над столом, и голос Говарда потонул в зловещем шипении.

Жуткое зеленое свечение усилилось, и вдруг в центре стола заплясало пятно — бледное, бесформенное, как прозрачный туман. Говард вскрикнул и отпрянул назад. Его рука потянулась к трости, но он промахнулся и сбросил ее со стола. В отчаянии он нагнулся и попытался поймать ее.

Но я этого почти что не видел, а продолжал смотреть на пляшущее таинственное нечто, клубившееся над столом. Внезапно стало холодно, невыносимо холодно, и на меня пахнуло затхлым смрадом, как из могилы.

Потом туман сжался, мгновенно превратился в двухметровую белую колонну… и приобрел черты человеческой фигуры!

У меня по спине побежали мурашки, когда я узнал лицо.

— Присцилла! — сдавленным голосом воскликнул я. Весь дрожа, я стоял, кричал не помня себя и изо всех сил пытался не сойти с ума, не отрывая взгляда от мерцающей, полупрозрачной фигуры девушки.

Присцилла — моя Присцилла! Девушка, которую я любил и которой меня лишила жестокая судьба. Присцилла сошла с ума — во всяком случае, так считали врачи, — и находилась далеко, далеко отсюда, в одном из санаториев Англии. И вот… она здесь!

Фигура подняла невесомые руки. Ее черные волосы до плеч развивались словно от порывов ветра, а потом с ее губ слетели слова, полные бесконечно глубокого страдания.

— Роберт! — простонала она. — Помоги… мне… помоги же мне… Они… идут. Они хотят мою… душу… Пожалуйста, помогите! Помогите мне.

Потом произошло нечто ужасное.

Под фигурой, где-то внутри массивной крышки стола, появился бесформенный ком сверкающих предметов, которые переворачивались, дергались и дрожали. Из него, как блестящая змея, вырвалось черное щупальце, покрытое слизью, проникло в туманную фигуру девушки и разорвало ее в клочья, так быстро и внезапно, как порыв ветра разрывает утренний туман.

На долю секунды мне показалось, что я слышу крик, такой наполненный ужасом и страхом крик, который мне не приходилось слышать никогда в жизни. Туманная фигура и черный ком в крышке стола исчезли, и внезапно свет снова стал обычным.

Но только на мгновение.

Потому что зеленое свечение вернулось снова, а от ужасной вони у меня буквально перехватило дыхание.

И над крышкой стола во второй раз появилась мерцающая туманная фигура.

Но она изменилась!

Ее тело странным образом скрючилось, сморщилось и усохло, и теперь напоминало скорее карикатуру на человеческое существо. Только что бывшая белоснежной шелковая ночная рубашка покрылась черными пятнами, а волосы забрызгали кровь и грязь.

С криком я отпрянул назад, потерял равновесие и споткнулся о стул.

Но я даже не почувствовал боли. Мой взгляд был прикован к мерзкой карикатуре на мою возлюбленную, к этому страшному, безобразному порождению мрака, в которое превратился ее светлый образ. И который продолжал изменяться…