Приключения пчёлки Майи - Бонзельс Вальдемар - Страница 22

— Безумцы! — закричала Майя таким страстным и громким голосом, каким никогда еще не кричала ни одна пчела в мире. — Безумцы! Малейшее промедление — и царица не проснется больше никогда! Смерть несется по моим следам! Пустите меня, пустите меня скорее к царице!

Крик ее звучал так властно, что испуганные часовые повиновались.

Один из них повел Майю по знакомым ей дорожкам и ходам внутрь улья.

— Я дома! Я дома! — взволнованно шептала она.

В приемном зале она чуть не потеряла сознание. Часовой поддержал ее, в то время как стражник зала отправился с докладом в покои царицы. Часовой понял наконец, что произошло что-то необыкновенное.

Несколько пчел уже занимались приготовлением воска. Они с любопытством просовывали в зал свои головки: весть о необычайном происшествии уже распространилась по улью.

Из придворных комнат вышли два офицера. Серьезно и молча они заняли места у двери и, не обращая внимания на Майю, застыли в ожидании. Через несколько секунд в зал вошла царица.

Она была без всякой свиты, в сопровождении лишь двух фрейлин и адъютанта. Увидев Майю, она сделала по направлению к ней несколько быстрых шагов, но, заметив ужасное состояние и волнение пчелки, остановилась, причем строгое и суровое выражение лица царицы сменилось более мягким.

— Ты пришла с важными вестями? — спросила царица. — Кто ты и откуда?

Майе трудно было говорить.

— Шершни! — смогла лишь крикнуть измученная Майя.

Царица побледнела, но сохранила самообладание. Ее спокойствие подействовало на Майю ободряюще.

— Государыня! — воскликнула она. — Прости, что я нарушила мой долг верноподданной. Я расскажу тебе потом, в чем моя вина, и повергну к твоим стопам мое раскаянье. Но в эту ночь я чудом вырвалась из крепости шершней, где была в плену. Там я случайно подслушала, что сегодня, на рассвете, готовится нападение на наш город.

Трудно описать впечатление, которое произвели эти слова. Фрейлины царицы громко завопили, а стоявшие у входа офицеры побледнели как снег и приготовились бежать, чтобы поднять тревогу. Адъютант пробормотал: "Господи, Боже мой!" — и посмотрел вокруг себя в сильном волнении.

Но совсем иначе приняла эту страшную весть царица. Ничто не изменилось в выражении ее лица. Она лишь слегка выпрямилась, и фигура ее, полная силы и мужества, дышала глубокой верой в силу и храбрость своих солдат. Майя дрожала, взирая с почтительным страхом на это поистине редчайшее присутствие духа.

Кивком головы царица подозвала офицеров и решительным голосом сделала ряд распоряжений.

— Даю вам минуту на исполнение приказов, — закончила она речь. — Вы отвечаете головой за любое промедление или упущение.

Но оба офицера не нуждались в этом грозном дополнении. С молниеносной быстротой устремились они выполнять приказы.

— О, ваше величество! — пролепетала в восторге Майя.

Царица нагнулась к пчелке и посмотрела на нее своим властным взглядом, в котором сквозила любовь ко всем ее поданным.

— Благодарю тебя, — сказала она. — Какова бы ни была твоя провинность, сейчас ты нас спасла. А теперь ступай и отдохни, дитя моя. У тебя очень усталый вид, и руки твои дрожат.

— Я хотела бы умереть за тебя, — прошептала Майя.

— Не беспокойся за нас, — ответила царица. — Среди множества пчел, населяющих улей, не найдется ни одной, которая не мечтала бы отдать жизнь за спасение своих близких и за мое… Спи спокойно.

Она наклонилась к Майе, поцеловала ее в лоб и, кивнув фрейлинам, приказала им позаботиться о пчелке.

Обессиленная, но счастливая Майя покорно дала себя увести. Ей казалось, что она пережила самый прекрасный миг в своей жизни. Как во сне, слышала она громкие сигналы и гул придворных и сановников, толпившихся у покоев царицы; затем донесся глухой звон, быстро наполнявший весь улей.

— Солдаты! Наши солдаты! — прошептали спутницы.

Последнее, что услышала Майя в маленькой, тихой каморке, где ее уложили спать фрейлины, был мерный топот проходивших мимо войск. Где-то далеко звучала бодрая команда, и, уже сквозь сон, до слуха Майи донеслись слова старой военной песни пчел:

16. БИТВА

В улье царило необычайное возбуждение. Даже в дни бунта в нем не было такого жужжания и гудения. Все пчелы, от первой до последней, были охвачены великим гневом и пламенным желанием дать достойный отпор смертельному врагу. Но ярость не вносила в подготовку к обороне ни малейшего замешательства или беспорядка. Войска приготовились к бою с поразительной быстротой, а через несколько минут и остальные обитатели улья уже были каждый на своем месте. Всякий знал, где он может быть полезнее всего, каждый ясно осознавал свой долг и обязанности.

И это было своевременно — один за другим возвращались разведчики с известиями о приближении неприятеля. Добровольцы, по призыву царицы изъявившие готовность быть первыми защитниками города, выстроились тремя сомкнутыми рядами у входа в улей, где тотчас же воцарилась ватная тишина. Все напряженно ждали. Только в тылу армии еще слышались команды офицеров, формировавших резервы. Снаружи могло показаться, что улей спит глубоким сном, если бы не дюжина пчел, лихорадочно залепливающих воском все входы и выходы из улья и сужающих до предела главные ворота. Через несколько минут, словно по волшебству, на месте входов выросли толстые стены, для разрушения которых самым сильным шершням пришлось бы потратить немало времени.

Царица заняла внутри улья центральное место, откуда она могла следить за ходом битвы. Ее адъютанты шмыгали взад-вперед.

Вскоре прилетел еще один разведчик. Он свалился в изнеможении и, с трудом переводя дух, произнес:

— Я последний… Все остальные убиты…

— Где находятся шершни? — спокойно спросила его царица.

— У лип… — ответил он и вдруг испуганно воскликнул: — Вон они, вон! Слышите? Воздух дрожит под напором их гигантских крыльев…

Но никто ничего не слышал. Со страху ему, должно быть, все еще казалось, что его преследуют.

— Сколько их? — строго спросила царица. — Отвечай, только тихо.

— Я насчитал четыре десятка, — пробормотал разведчик.

— Ни один из них не вернется домой живым, — громко и твердо сказала царица, хотя и ее испугала численность неприятеля.

Солдаты и офицеры, понявшие эти слова как предсказание гибели врага, еще больше воспрянули духом.

Через несколько мгновений в тихом утреннем воздухе послышалось сперва отдаленное, затем все более явственное жужжание. Свет во входе в улей вдруг померк и многие отчетливо расслышали страшный гул свирепейших среди насекомых грабителей и убийц. Лица отважных пчел слегка побледнели, словно их неожиданно озарил бледный свет. Они смотрели друг на друга глазами, в которых уже отражалась смерть: не пройдет и минуты, как многие из них расстанутся с жизнью.

Но тут с высоты прозвучал спокойный и ясный голос царицы:

— Пусть разбойники проникнут в улей один за другим. Не двигайтесь с места до моего приказа, после чего первые ряды, около сотни бойцов, устремятся на врага, а задние закроют выход. Таким образом мы раздробим силы неприятеля. Вы, сражающиеся впереди других, помните, что от вашей стойкости и отваги зависит благополучие государства. Ждите спокойно шершней: в полумраке они не заметят, что мы подготовлены, и слепо полезут в западню.

Она вдруг умолкла. В воротах показалась голова первого разбойника очевидно, разведчика. Медленно и очень осторожно поводил он во все стороны своими усиками, его страшные челюсти широко раскрывались и закрывались; могучее, как у тигра, тело с сильными крыльями тихо продвигалось вперед. Панцирь шершня сверкал от падавшего снаружи рассветного сияния.

По рядам пчел пробежала дрожь, но ни одна из них не издала ни звука.