Янычар и Мадина - Бекитт Лора - Страница 16

Безжалостный солнечный свет окрашивал склоны холмов в цвет львиноитривы. Домики с плоскими крышами нависали друг над другом – казалось, они вот-вот скатятся вниз, к ярко-синему морю. Раскидистые деревья шумели и волновались над головой, душистый смоляной аромат кипарисов и туй был острым и горячим, от раскаленных камней мостовой исходил жар.

Мансур бежал вниз по улице, прижимая корзину к груди, по его телу струился пот, непокрытую голову напекло солнцем. Он чувствовал, как в сердце входит трепетная, горячая, как живая кровь, радость. Янычар летел как на крыльях, он был уверен в том, что теперь сердце Мадины наполнится если не любовью, то благодарностью и прощением.

Он ворвался во дворик дома сапожника и поспешил в беседку. Мадина приподнялась и протянула руки к корзине. Ее измученное, потухшее лицо вдруг стало прекрасным и светлым. Мансур тихо стоял в стороне, глядя, как она вынимает из корзины ребенка и самозабвенно прижимает к своей груди. В это мгновение он впервые пожалел о далеком, канувшем во тьму прошлом, в котором у него тоже были отец и мать, так же любившие его.

Мадина взялась за ворот рубашки, в которую ее успела переодеть жена сапожника, и искоса посмотрела на Мансура. Он вышел, мучительно размышляя о том, как заговорить с ней о будущем.

– О жилье нужно поспрашивать на рынке, – заявила словоохотливая супруга сапожника, когда молодой янычар стоял во дворе. – Там можно узнать все и обо всем. Я могу вам помочь – как раз собираюсь на рынок вместе со старшей дочерью.

Мансур знал, что ему давно пора вернуться в казарму, что его ждет суровое и справедливое наказание. Но он не мог уйти, не сказав и не узнав самого главного. Молодой янычар вдруг понял, что не привык и не умеет произносить слов благодарности, нежности, прощения и любви.

– Ты меня помнишь? – Робко спросил он девушку, когда ему позволили войти в беседку. – Узнала?

Черкешенка сухо кивнула, но не произнесла ни единого слова.

– Так получилось, – неловко промолвил Мансур. – Прости. Это был приказ. На самом деле мы не собирались нападать на аул. Мы шли воевать с иранцами. Ваши мужчины начали первыми.

Девушка снова кивнула и ответила:

– Наши мужчины считают, что молитвы рабов, покорившихся чужеземцам, не доходят до Бога. Свобода для них дороже ошибок жизни.

Наступила пауза. Лицо Мадины вдруг стало суровым, но в глубине глаз сиял возвышенный свет. Мансур был уверен в том, что она думает о том, другом. Он почувствовал, что его слова похожи на камни, которые катятся с гор и падают в пустоту.

– Ты еще слаба. Но тебе нельзя оставаться здесь. Я постараюсь найти подходящее жилье. Потом мне придется вернуться в казарму. Наверное, меня накажут, но все равно рано или поздно я приду к тебе.

Девушка встала и промолвила, нежно укачивая сына:

– Я не знаю, зачем тебе все это нужно, но если ты желаешь добиться от меня того, чего желали получить другие мужчины, то имей в виду: не важно, что у меня больше нет оружия – я перегрызу тебе горло зубами. Я не верю ни в твою искренность, ни в твое милосердие.

Мансур почувствовал, как лицо обдало волной нестерпимого жара. Если прежде о его слабостях знал только Бог, то теперь их увидела женщина!

Она смотрела на него как на ничтожество, как на раба, она даже не спросила его имени!

– Да, я хочу, чтобы ты стала моей, но не так, не силой… – начал он, и в его голосе зазвучали надежда и мука.

– Я никогда не стану твоей, – перебила Мадина.

– Почему?

– Потому что в моей жизни есть единственный мужчина, которого я люблю, кому навеки отдала и душу, и сердце, и тело! А ты, ты из тех, кто разрушил мой мир и украл мое счастье. Тебе понятно, янычар?

– Меня зовут Мансур, – бессильно промолвил он. Ее глаза сверкнули.

– Уходи, Мансур!

– Ты больше не хочешь меня видеть?

Она ничего не ответила и отвернулась. Мансур немного постоял, потом вышел из беседки. Последний раз он плакал более десяти лет назад, когда был еще ребенком и его больно высекли за какую-то провинность. Его никто не успокоил; напротив, старшие мальчишки безжалостно посмеялись над ним. С тех пор Мансур ни разу не проявлял подобной слабости. Не заплакал он и сейчас. И все же молодой янычар чувствовал, как тайные слезы, слезы отчаяния, стыда, слезы неразделенной любви больно жгут его душу.

Глава VII

1661 год, аул Фахам, Кавказ

Высоко над землей дул резкий ветер, от которого щипало глаза и горели щеки. Небо было по-осеннему пасмурным. Далеко внизу чернела извивающаяся змеей тропа. Временами клочья тумана скрывали противоположную сторону ущелья и Айтеку казалось, будто он тонет в незнакомом, призрачном мире.

В последнее время он часто ходил на охоту – не ради добычи, а потому что здесь, под облаками, среди тишины было легче переносить одиночество. Айтек часто глядел на гигантскую пропасть ущелья, на громады облаков, на гребни гор, почти касающиеся неба, и думал – всегда об одном и том же: может, надо было искать Мадину, пусть бы для этого пришлось обойти половину света?

Он вспоминал, как его невеста любила рассуждать о том, что там, за горами, возможно, есть какая-то иная жизнь, иной мир. Сам Айтек был другим – он жил тем, что видел и знал, и не мечтал о далеких краях.

Молодой человек подошел к краю пропасти и посмотрел вниз, затем устремил свой взор в небо. Если бы можно было взлететь и обозреть всю землю! Тогда он, наверное, нашел бы Мадину!

Он посмотрел на тропу. Подумать только, если бы больше года тому назад по этому пути не проследовали турки, они с Мадиной уже были бы женаты и, скорее всего, растили бы ребенка! А теперь в его сакле холодно и пусто, как в пещере! Так будет всегда. Айтек был уверен в том, что никогда не женится. Ни одна из девушек аула не могла сравниться с его невестой ни красотой, ни живостью, ни умом. Да и если б могла… Айтек навсегда отдал сердце Мадине, и она забрала его с собой, туда, в неведомые края.

Внезапно молодой человек заметил, что по тропе кто-то идет. Женщина, вернее, молодая девушка. В ее походке ему почудилось что-то до боли знакомое. Айтек наклонился вперед и напряг зрение. В одной руке девушка несла корзину, другой прижимала к груди охапку травы. Она была одета в красное платье, на голове красовалась золотистая шапочка. Это была… Мадина! Ее фигурка, ее походка, ее наряд! Он не мог ошибиться!

Айтек едва не свалился вниз. Его сердце бешено заколотилось. Он знал, что этого не может быть, и все же верил в то, что чудо свершилось! Молодой человек тщетно искал глазами спуск. Жаль, но придется вернуться назад тем путем, каким он пришел сюда. Айтеку казалось, что, если он выпустит девушку из виду, она исчезнет, растает без следа, словно дивный сон!

Он старался успокоиться. Это не могло быть видением, и он не сошел с ума. Не успеет девушка дойти до аула, как он будет внизу и встретит ее… Неужели это и впрямь Мадина?! Неужели она вернулась?! Тогда почему она не прибежала к нему? Девушка выглядела так, будто пришла домой не день и не два назад, так, словно она… вообще никуда не уходила! Неторопливая походка, новый красивый наряд…

Спускаясь вниз, Айтек старался быть внимательным и привычно примерялся глазом к каждому выступу и впадинке в скале, рассчитывал малейшие движения тела. Будет скверно, если он разобьется именно теперь, когда сердце поет от счастья! Очутившись внизу, он ненадолго остановился, чтобы передохнуть. Вдоль крутого берега вилась узкая тропа. Сколько раз он проходил по ней вместе с Мадиной, сколько раз встречал ее здесь! Может, все вернется и они вместе шагнут в будущее, позабыв этот кошмарный год, когда он каждый день умирал от тоски, а она…

Девушка появилась внезапно – она вышла из-за поворота скалы и резко остановилась, то дм от неожиданности, то ли от испуга. Айтек бросился вперед и впился взглядом в ее лицо. И тут же бессильно опустил руки, уже готовые обнять ее. Это была не Мадина, а ее сестра Асият. Он не встречал Асият очень давно, наверное, полгода, и не навещал родителей своей невесты, хотя, возможно, это было неправильно.