Морская соль - Жданов Николай Гаврилович - Страница 4

Вдруг откуда-то сбоку послышался топот ног, и двое старшеклассников вынеслись на тропу перед Дусей.

— До подъёма флага долго ещё, не знаешь? — спросил один из них, внезапно останавливаясь и с трудом переводя дух.

Дуся молчал. Он не имел понятия, что такое подъём флага.

— Ну, чего ты там, Раутский? — нетерпеливо торопил приятель. — Это же новичок, они ещё не знают, откуда и солнце всходит. Мы успеем выкупаться, вот увидишь.

И они оба устремились вниз к озеру, на ходу снимая бушлаты. Дуся ещё постоял немного в нерешительности и пошёл вслед за ними.

То, что все называли пирсом, оказалось большими плавучими мостками, с пришвартованными по бокам шлюпками. По обе стороны от него тянулись дощатые панельки, и с них, зачерпывая пригоршнями воду, прямо из озера умывались будущие моряки. Тропиночкина среди них не было видно.

Дуся умылся тоже и, заметив, что пирс быстро пустеет, поспешил обратно.

Кем-то оброненная записная книжечка валялась на тропе, поблескивая коленкоровой обложкой. Дуся поднял её и, выбежав из лесочка, сразу увидел перед собой знакомый домик. Все мальчики уже строились у крыльца в две длинные шеренги.

— Становитесь по росту! — крикнул ему вице-старшина Колкин, руководивший построением.

Дуся заметил Тропиночкина, знаками приглашавшего его к себе, и поскорее занял место в строю рядом с ним. В это время послышались сдвоенные удары склянок — один, второй, третий, четвёртый. С площадки, где стоял у мачты дневальный, разнеслись звуки горна и зазвенели над вершинами сосен.

— На флаг, смирно! — прогремела команда.

Все невольно замерли в строю, и белое полотнище морского флага как бы само собой взвилось к вершине мачты и распласталось на лёгком ветру.

Прошло не более минуты, звук горна замер в тишине, и чей-то звонкий голос певуче скомандовал:

— Вольно-о!

Все вокруг, словно очнувшись, опять задвигались, заговорили между собой, возвращаясь к прерванным занятиям.

С крыльца сошёл широкоплечий худощавый офицер в полной морской форме и остановился в нескольких шагах от строя.

— Смирно! — скомандовал вице-старшина Колкин и, бросив стремительный взгляд на шеренгу, шагнул к офицеру, вытянулся и звонко отрапортовал: — Товарищ капитан-лейтенант, первый взвод в количестве двадцати восьми человек выстроился по вашему приказанию. — Тут он сделал шаг вправо и, опуская руку, добавил: — Вице-старшина Колкин.

Стоя рядом с офицером, он едва достигал ему до пояса. Но офицер внимательно выслушал рапорт, спокойно приложил руку к козырьку, сказал: «Хорошо» — и, подойдя, ещё на шаг к строю, поздоровался.

Ребята дружно ответили ему. Затем Колкин крикнул:

— Вольно!

Приняв рапорт от старшины второго взвода, офицер прошёлся вдоль рядов.

— Почему двое в бескозырках? — спросил он.

Колкин растерялся.

— Это новенькие, — ответил он наконец.

— Понятно, — сказал офицер и, заметив, что Дуся и Тропиночкин торопливо сняли бескозырки, молча улыбнулся.

— Товарищ капитан-лейтенант, можно к вам обратиться? — спросил вице-старшина.

— Обращайтесь, — разрешил офицер.

— Вот когда мы по утрам стоим «На флаг, смирно!», то ведь в это время моряки на всех кораблях тоже встают «На флаг, смирно!». Верно это?

— Это совершенно верно, — сказал офицер. — Подъём военно-морского флага — одна из старых морских традиций. Когда я служил на корабле, мы все точно так же, как вы, каждое утро приветствовали подъём флага. И так делают повсюду на кораблях, где бы они ни находились: и на Балтийском море, и на Чёрном, и на Севере, и на Тихом океане. Так что, когда вы слышите команду: «На флаг, смирно!» — помните: вы не одни. С вами вместе отдают честь родному флоту все моряки страны. Понятно?

— Понятно, — с готовностью отозвался Колкин.

— Тогда ведите роту на завтрак!

Под большим навесом из новых брёвен и досок рядами стояли белые, свежеструганые столы и скамейки. Почти все столы были уже заняты старшими воспитанниками, и только два крайних оставались ещё свободны. По команде Колкина все разместились за этими столами. Дежурный раздал ложки, поставил тарелки с хлебом и миску с топлёным маслом — для каши, которую тоже скоро принесли. Она была рассыпчатая, горячая. Дуся с удовольствием ел кашу, потом пил сладкий чай с молоком и булкой.

— Встать! — раздалась команда.

Старшие уже вышли из-за стола и строились в две шеренги.

Дуся жадно следил за их правильным, чётким строем.

— Напра-во! — послышалась команда.

И тут Дуся заметил, что позади всех, отступая на два шага от общего строя стоит высокий нахимовец, странно хмурится и глядит всё время в сторону.

— Кто это? — шёпотом спросил Дуся у Тропиночкина.

— Тише! — зашипел на них Колкин. — Это двоечник по дисциплине. Видите, у него даже погоны сняты. Он и ходит сзади всех, пока не исправится.

В это время двоечник повернулся в их сторону. Лицо у него было насупленное, а тёмные глаза смотрели на Дусю внимательно и печально.

— Разобраться по четыре! — крикнул Колкин.

Новички стали быстро строиться.

А старшая рота уже двигалась впереди них по дороге. Дуся, сразу посерьёзнев, смотрел вслед шедшему позади всех двоечнику. «Наверное, ему тяжело теперь», — думал Дуся, стараясь шагать в ногу со своими новыми товарищами.

ДЕНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

До начала учебного года оставалось менее двух недель, и у новичков на это время не было никаких других обязанностей, как только познакомиться друг с другом да привыкнуть к распорядку и новым условиям.

К концу дня Дуся довольно ясно представлял себе расположение лагеря, узнал от других новичков, в какой стороне море и где стоят крейсеры; один мальчик залезал на высокое дерево и сам отлично видел их оттуда.

Этот мальчик сразу понравился Дусе. Он был очень живой, ловкий, на его смуглой весёлой рожице умно и лукаво поблёскивали узенькие чёрные глазки. Все звали его Япончик. Но он сказал Дусе, что на самом деле он совсем русский, и даже офицер-воспитатель капитан-лейтенант Стрижников запретил ребятам так его называть. Правда, они всё равно называют, потому что очень похож, и он вовсе не обижается.

— Вот посмотри: так я ещё похожее, — сказал Япончик.

Он сел на кочку, ловко подобрал под себя ноги и, откинув в сторону локти, пальцами рук оттянул кожу у себя на висках. От этого глаза у него сделались совсем узенькие, и так как он ещё немного покачивался, то стал совершенно похож на игрушечного японского божка.

— Здорово! — изумился Дуся. — Научи меня так.

— У тебя не выйдет, — сказал Япончик, поднимаясь с земли. — У тебя лицо совсем не такое.

Япончик всё знал и охотно делился самыми ценными сведениями. Так, он сообщил, что мичман Гаврюшин, тот самый, с которым Дуся и Тропиночкин прибыли в лагерь, оказывается, был не раз в самых дальних плаваниях и даже обошёл на корабле весь земной шар.

— Он даже был в Сингапуре! — сказал Япончик. — И в Аргентине!

— В той самой? — спросил Тропиночкин. — «Где небо южное так сине…»?

— Конечно! — тотчас подтвердил Япончик. — Он был в Рио-де-Жанейро и в Буэнос-Айресе. А уголь они брали в Порт-Саиде. Это на краю карты, у конца полушария… Не веришь?

Но Дуся ничего не ответил. Он был смущён. Почему-то именно эти географические названия: Порт-Саид, Рио-де-Жанейро, Сингапур — всегда волновали его. Они были такими далёкими и такими заманчивыми, что казалось невероятным увидеть человека, который когда-либо был там. Он был уверен, что такой человек должен и выглядеть по-особенному, не как все люди. А мичман Гаврюшин ехал с ними на грузовике как ни в чём не бывало. Ходит в поношенном кителе, и никто даже не догадывается о том, какой это удивительный человек.

— Это верно, Япончик? — спросил он. — Почему же он… — Дуся невольно замялся, подыскивая слово.

Но Япончик сразу его понял.

— Потому что он скромный, — сказал он. — А вот «папа-мама» — храбрый.