Затмение луны - Ходжилл Пэт - Страница 22

– Я сделал выбор, и так тому и быть, – спокойно сказал Торисен, глядя на кендара снизу вверх. – Войско выступит, и когда это случится, пойдешь ли ты со мной, моим заместителем?

Харн уставился на него. В этот миг ветер сорвал ставень с окна и захлопал им. Кендар автоматически повернулся, потянулся к окну, но вместо того чтобы закрыть его, застыл, устремив невидящие глаза в грозу; струи дождя хлестали по его широким плечам, мгновенно расплываясь сплошным темным пятном на рубахе.

Калдан, лорд Каинрон, вернулся в свои покои после обеда и нашел там пришедшего раньше и продолжающего пить Нусара. Не обращая внимания на сына, он скинул алый камзол, а слуги осторожно облачили лорда в белый атлас, усеянный драгоценностями. Три зеркала в полный рост отразили его великолепие. Каинрон оглядел себя с меньшим удовольствием, чем обычно, отметив поредевшие волосы и располневшую фигуру, которую уже не могли скрыть никакие портняжные уловки. Как его выводит из себя этот Торисен с его утонченной, бессознательной элегантностью, словно он сошел с древнего знамени, тут не помогают даже распускаемые по приказу Каинрона слухи о том, что Верховный Лорд – в действительности плод незаконной связи лорда Ардета и одной из его женщин-кендаров.

В зеркале взгляд Каинрона пересекся с глазами Нусара.

– Вполне приемлемая еда, учитывая, откуда она взялась, – сказал он, жестом отпуская слуг. – Меня, однако, поражает, как это кое-кто может сглотнуть такое оскорбление и не подавиться.

Нусар вспыхнул:

– А разве у меня был выбор? Ты все равно не разрешишь дуэль…

– А ты, естественно, не можешь избавиться от врага менее публичным способом.

– Не я один, – угрюмо ответил Нусар, вновь наполняя чашу. – И ты тоже.

– Мой дорогой мальчик, когда я устраняю соперника, мне не нужно сбрасывать на него дома. Ах, что это такое у нас?

Маленькие светлые глазки блеснули из-под каминной полки. Каинрон собрал с рукава хлебные крошки, незамеченные слугой, и высыпал их на ладонь.

– До сих пор я просто играл с этим маленьким выскочкой лордом – а ты знаешь, что он выскочка, даже если он действительно Норф: сила этой ветви прервалась навсегда, когда мы изгнали Ганса.

Мышка робко вышла из укрытия, поводя носом. Голод сделал ее, полуприрученную каким-то кадетом, менее осторожной. Она застыла в дюйме от руки Каинрона.

– Его отец одурачил моего отца, и старый простофиля заплатил за это жизнью, сгинув в Белых Холмах. За это я уничтожил Серого Лорда Ганса. Мой сын, мой Генжер, погиб после Уракарна, и его имя очернено ложью Норфа. За это я сотру с земли сына Ганса.

Его пальцы сомкнулись. Раздались короткий писк и тихий хруст ломаемых маленьких косточек.

– Но я знаю свое время, милый мальчик; и я сделаю это так бережно, что ублюдок и не поймет, что он мертв, пока не начнет гнить. Сбить его на Совете слишком просто, слишком… грубо. Я предпочел бы более затяжной конец, но рок может вырвать шанс у меня из рук.

– Но ты уже ухватил его, – воскликнул Нусар. Каинрон стряхнул то, что осталось от мыши, в огонь и повернулся к сыну с вкрадчивой улыбкой.

– А ты думаешь, что это повысит твою цену? Дорогой мальчик, от тебя никогда не было пользы. У тебя нет задора для битвы и ума для интриг. С тех пор как мать Донкерри умерла при родах, опозорив тебя и его, ты даже не можешь прибавить мне внуков. Большее, что ты можешь сделать, если не убьешь Торисена, – это позволить ему убить тебя. О, вот это и впрямь пошло бы всем на пользу.

Нусар, побелев, отшвырнул бокал.

– Выбор, да, отец? Тогда я лучше затолкну эту чертову монету ему в глотку, это я должен, да? – Он схватил факел и выбежал из комнаты, захлопнув за собой дверь.

Калдан подобрал кубок и язвительно приподнял его, словно произнося тост:

– Благословляю тебя, сын мой. На что угодно.

Комнаты Каинрона располагались на третьем этаже южной стороны старого замка. Нусар намеревался добраться до Норфа через пару минут, но каким-то образом заблудился. Хмель успел на треть испариться, пока он осознал это. Ему даже показалось, что он вовсе и не в Тентире. Поначалу он списал все на вино, но когда злость отступила и разум до некоторой степени очистился, он забеспокоился всерьез.

Потом за спиной раздались шаги. Нусар чуть не кинулся назад, надеясь на встречу с провожатым, но шарканье и скрежет заставили его приостановиться. Его будто преследовал тот, кто не мог идти ровно. И Нусар устремился вперед, все быстрее и быстрее. Шаги не отставали. Иногда одурманенному рассудку казалось, что звуки раздаются сзади, иногда – сбоку, так что он даже думал повернуть, иногда – со всех сторон сразу, но они неизменно становились ближе. «Меня преследуют», – в панике решил он. Нусар попытался определить, где находится, куда броситься, какой зал приведет его туда, где сидит отец, – в ненавистное, но безопасное помещение. Но мозг не работал. А, вот короткий коридор, и в конце его – дверь. Шарканье наполнило все пустое пространство за спиной и будто подтолкнуло его ко входу. Он открыл дверь и проскользнул внутрь, тихо затворив ее за собой. Засова не было. Шаги снаружи все приближались. Нусар попятился в глубь комнаты, спотыкаясь о пыльную мебель, пока нога неожиданно не наткнулась на что-то мягкое.

Оно двигалось.

Нусар отскочил с криком. Факел вылетел из его руки и, все еще горя, приземлился в углу. Высокорожденный попытался подняться, но не смог. Что-то серое и слизкое обвилось вокруг лодыжки. Оно ползло по нему, Нусара начало тошнить, и мир, казалось, раскололся на части. Он не мог вспомнить, где он и почему лежит на полу. Комната, заполненная прыгающими тенями, кружилась перед глазами.

Дверь медленно растворилась. На пороге возникло нечто белое. Нусар дико отшатнулся и постарался сконцентрироваться на видении, но смог вспомнить только атласную одежду Каинрона:

– Отец?

Фигура захромала вперед, вырастая на ходу. Нусара почти обволокло колышущимися складками и знакомой насмешливой улыбкой.

– Милый мальчик, – проговорило оно голосом, почти похожим на голос Каинрона. – Мне пришлось идти за тобой. Я внезапно осознал, насколько недооценивал тебя все эти годы. Из всех моих сыновей только ты достоин называться наследником. Я объявлю об этом по приезде в Готрегор, в чем клянусь на крови. Дорогой, дай мне твой нож.

Все было не так. Нусар понимал это на глубоком, подсознательном уровне, и не имеет значения, что твердят его отравленные чувства, но ему так отчаянно хотелось верить. После целой жизни в качестве отверженного, поносимого последними словами – услышать все-таки наивысшее признание!

– Да, – выдавил он, почти не дыша, вытаскивая нож и протягивая его рукояткой вперед. – О да.

Клинок приняли, а его руку сжали. Боль пронзила Нусара, но пришла она, как мороз по коже, слишком резко. Опустив глаза, он увидел не ладонь, а струю крови.

– М-моя кисть! – заикаясь, простонал он. – Ты отрезал мне кисть!

– Ничего, вреда не будет, – бледные глаза встретили его взгляд, забирая боль. – Ты все еще желаешь этой чести?

– Д-д-да…

Переврат нагнулся и стал жадно пить. Нусар чувствовал, как жизнь вытекает из его вен, и все было неправильно, неправильно…

– Нет! – прохрипел он, слабо попытавшись вырвать руку из железной хватки.

Тело переврата содрогнулось. Каждая косточка в нем трепетала, и мускулы наливались под заблестевшей от пота кожей. Он глубоко вдохнул, поднял голову – и Нусар заглянул в собственное лицо, обрамленное космами белых волос с мутными, торжествующими глазами.

– Слишком поздно, глупец. Ты добровольно отдал, а я взял то, что мне было нужно. Теперь я дам тебе то, что больше всего надо тебе, – шанс стать действительно полезным.

Он отпихнул Нусара и распахнул его камзол. Не обращая внимания на попытки сопротивления, переврат аккуратно приставил нож к груди юноши и воткнул его под ребра. Когда тело перестало дергаться, он снял с него одежды и натянул их на себя. В кармане обнаружилась монета Торисена. Переврат протиснул ее между зубов Нусара так, чтобы золотой краешек поблескивал у обескровленных губ.