ОЧЕНЬ Петербургские сказки - Зинчук Андрей Михайлович - Страница 6

Глава первая. УГРОЗА

"…вночали всего были одне камни. Потом одне камни привратились в деревья и воды. Другии камни стали звездами. Третти камни привратились в Людей. А четвертые камни сделаллись Духами…"

На краю Колдовского леса расположилось живописное болото, заросшее осокой и камышом, с кочками, упавшей Березой, комарами и всем прочим, что встречается на болоте. На Березе сидели двое: странные, неожиданные, фантастические существа.

– …а сам такой черный-черный. И такой прямо страшный. Днем еще ничего, а ночью ужас! – негромко рассказывал один, с плоской головой и грустными зелеными глазами, телом худой до такой степени, что аж просвечивает – словно на крестовину кинули сушиться сеть с застрявшими в ней желтыми осенними листьями.

– Ужас, говоришь? – тихо спрашивал другой, чудной не менее первого, с огромной лысой головой и большими немигающими глазами, телом плотный, весь какой-то надутый, темный, будто резиновый.

– Ох и ужас!

– И сильно страшный?

– Ох, страшный!

Они помолчали. Подумали каждый о своем.

– Главное – он землю ест! – громко, для того чтобы окончательно поразить воображение собеседника, наконец сказал первый, через которого видно.

– Ну? Землю? Землю – это ты крепко загнул, Листик. Такого даже у нас в Колдовском лесу не бывает! – ответил ему на это второй, плотный и темный – будто резиновый.

– Сам видел! Не веришь? Вот так ест… – И первый, названный Листиком, широко загреб рукой в воздухе, как бы стараясь ухватить огромный воздушный пузырь. – Да еще вот так. Ест – не наестся!

– А что глаза? Глаза у него? – осторожно поинтересовался второй.

– Ну! Глазищи прямо огнем хлещут!

– Хвост? Хвост какой у него? Заметил?

– Вот хвоста я не видел, – вздохнул Листик. – А лапа только одна! Наверное, вторую кто-нибудь ему за это оторвал!…

Они опять помолчали. Слышно было, как где-то поблизости в воздухе звенело тонкое комариное облачко.

– Много, ох и много нашей земли он уже поел… – горестно начал Листик. – Помнишь, Болотик, Земляничную поляну, где мы прошлой осенью в прятки с Грибабушкой играли?

– Ну? – насторожился Болотик.

– Нет ее больше!

– Как нет? Нашей Поляны, где ручей? Съел? – вытаращил свои огромные глаза Болотик.

– Начисто. От Поляны только пень остался! Представляешь? От целой Поляны – один пень!… А какой славной Поляна была! И какой замечательный, чистый ручей… А опушка, где ландыши летом цвели?!

Услышав это, Болотик даже вскочил с Березы.

– Стой! – воскликнул он. – Стой, молчи. Молчи и трепещи! Ни слова! Что, опушка? Это моя любимая!

– Не стало ее прошлой ночью… – с грустью ответил Листик, несмотря на строгую просьбу молчать.

– Как же это так, опушки не стало? – не понял Болотик. Огромные глаза его стали еще больше. И он опять застыл – тяжело задумался. Да так и остался стоять с широко открытыми глазами. – Ну да… Слышал я под утро шум… Я думал – колдовской он, сонный, – наконец проговорил он и помрачнел. – Ясно. Он что же, значит, и ночью ест?

– Ночью-то он особенно налегает! Поэтому я к тебе посоветоваться: может быть, это… мокрой клюковкой его жахнуть, а? Как думаешь? – Листик постарался заглянуть в глаза друга поглубже.

– Ну, скажешь тоже! Клюковка – это, считай, самое распоследнее средство, – отвел глаза в сторону друг-Болотик. – А если вдруг это кто-нибудь из наших, из колдовских, в него так неудачно обратился? – сделал он неожиданное предположение и подсел обратно к Листику на Березу.

– То есть? – не понял тот. – Как это… из наших? Кто?!

– Откуда я знаю – кто именно. Я ведь в болоте живу, мне отсюда не видно, что там в лесу у вас делается!

Они вновь помолчали.

– Тогда, может быть, это Пачкун? Пачкун таким вернулся? – робко спросил Листик.

– Может быть, ему, Пачкуну твоему, скорую помощь идти оказывать надо? – тут же подхватил Болотик. – А ты ему под нос – мокрую клюковку: на, жуй! Что он тебе потом, после обратного обращения, скажет? А? То-то же. Я сам колдовал в позапрошлом году, сбился, обратился невесть во что – просто в свист. Всем лесом меня расколдовывали – целую неделю по всему лесу свист стоял! Помнишь? И ведь как замечательно расколдовали!… А если бы мне тогда под нос – мокрую клюковку? Много ли бы теперь от меня осталось? Сам ведь знаешь: дело наше колдовское нелегкое, всякое случается…

– Да, ты прав, – вздохнул Листик и почесал рукой там, где у него предполагался затылок. – Даром, что ли, голова у тебя большая? Об этом-то я и не подумал. Вдруг и в самом деле это кто-то из наших? Вдруг Пачкун? Я его, конечно, не очень люблю, но все-таки он нашей породы, колдовской. Жаль будет, если пропадет.

И они опять замолчали. Было слышно, как за их спинами в болоте что-то утробно заурчало и завозилось и при этом шумно вздохнуло. После чего из болота вырвался на поверхность воздушный пузырь. Листик насторожился. Но Болотик остался спокоен. Для него все это было привычным.

– Раки возятся, – сказал он. – Опять поссорились. Вот что, Листик… Дело это проверить надо, – наконец продолжил он "о деле". – Ты ворон запускал?

– Как же! Семь штук да от семи осин в разные стороны с наговором… – Листик оживился.

– Что было?

– Ветер прошел, Березу, видишь, завалило.

Болотик заглянул под себя, на поваленную Березу, на которой они сидели.

– Эту, что ли? Негусто. Еще что пробовал?

– Освистал его, Однолапого, семью свистами и черным словом наоборот семь раз выругал.

– Ну?

Листик вскочил с Березы и с азартом, так, будто хотел начертать что-то в воздухе, взмахнул рукой:

– В небе!…

– Ну?! – на всякий случай одновременно испугался и восхитился Болотик.

– В небе… навроде молнии прочертило!

– А он?… Он что?

– Зарычал он страшно и как ни в чем не бывало опять в кусты полез. – Проговорив это, Листик посмотрел на своего друга так, будто не решался его о чем-то спросить. Потом осторожно предложил:

– Может быть, ты, Болотик, пойдешь, скажешь ему сердито свою букву "Же"? Ужасно ведь опушки жалко!

Болотик отвернулся и кисло посмотрел на топкий противоположный берег болота. Потом с явной неохотой ответил Листику так:

– Ну, Листик, букву "Же" мы ему всегда сказать успеем! Дел у меня невпроворот – лягушачью икру по всему болоту пересчитать нужно. Лягушата выведутся – чем я их кормить буду? Щучий капкан кто-то ночью поставил, нужно заговорить, чтобы не сработал. То-се, и к вечеру едва ли управлюсь. Землю, говоришь, ест? Значит, голодный. А рычит от отчаяния. Ты, Листик, если не знаешь, как поступить, – поступай по нашему лесному закону: накормить и утешить. Вот тебе мой совет: ты подкатись к нему, к этому… к Пачкуну, то есть… издалека: с разговорцем, с распросцем… Или ГрибАбушку попроси поколдовать. Для нее такое дело – одно удовольствие!

– Голова ты, Болотик, ох и голова! – вздохнул Листик. – Только ведь Грибабушка уже три месяца лежит, не встает. Одни мы с Елочкой у Грибабушки остались. И я боюсь. За себя боюсь и за Елочку. И за тебя, Болотик, тоже боюсь. Может, конечно, он и из нашей породы, только он твое болото обязательно съест!

– Неужели в самом деле съест? – испугался Болотик.

– Съест непременно. И думать нечего! – заключил Листик.

– Ну, тогда я рассержусь и скажу ему свою букву "Же"! – пригрозил Болотик.

– Испугался он твой буквы "Же", как же! – решил немного поддразнить его Листик.

– Видать, ты давно ее не слышал. Ну так вот! Хочешь послушать?

– Когда? Сейчас?! – тут уже настала очередь не на шутку испугаться Листику. Вместо ответа Болотик с шумом начал надуваться:

– Вот я тебе ее скажу! – страшным, на вдохе, мертвым голосом пообещал он. – Погоди. Смотри у меня! Куда ты? Стой!!! – прокричал он Листику, удирающему от него во все лопатки по краю болота.

– Пошутил я, не надо! – издалека ответил Листик. – Я пошутил!