Храм Фортуны II - Ходжер Эндрю - Страница 12

— Посмотри, кого этот олух привел сюда, — не разжимая губ, прошипела Ливия.

Тиберий вздохнул и оглянулся. Он невольно вздрогнул, увидев Сабина, но тут же взял себя в руки и даже бдительная императрица не заметила этого. Цезарь спокойно повернул голову и взглянул в глаза матери:

— Ну и что? — спросил он равнодушно.

— Как это что? Ты видишь, кто там сидит, справа, у колонны?

— Да, — все так же спокойно ответил цезарь. — Это трибун Гай Валерий Сабин.

Ливия чуть не задохнулась.

— Да ты что? Ведь это человек, который смертельно оскорбил не только меня, но и тебя. Человек, который принимал деятельное участие в мятеже и верно служил изменникам.

— Изменникам? — с иронией переспросил Тиберий. — Ты так считаешь? Что ж, в любом случае он был прощен. Ведь это ты подала идею объявить амнистию, чтобы стабилизировать обстановку, и теперь трибун Сабин является таким же полноправным гражданином, как и любой другой римлянин.

— Я не собираюсь сидеть рядом с ним, — резко заявила Ливия, кипя от бешенства.

— А что же ты сделаешь? — невинно спросил Тиберий. — Встанешь и уйдешь? И как это будет выглядеть?

— Не я, — отрубила императрица. — Ты сейчас прикажешь этому наглецу покинуть нашу ложу и больше никогда не попадаться нам на глаза. Я требую этого.

— Опомнись, матушка, — мягко сказал сын. — Разве может цезарь унизится до такой мелочной мести? Вспомни, что ты мне говорила о достоинстве правителя...

— Я требую, — повторила Ливия.

Тиберий вздохнул, несколько секунд пристально смотрел ей в глаза, а потом медленно повернул голову.

— Как поживаешь, трибун? — громко спросил он.

Сабин вздрогнул, его сердце учащенно забилось. Голос Тиберия звучал вполне доброжелательно.

— Благодарю, цезарь, — ответил он. — Неплохо.

— Надеюсь, игры тебе понравятся, — продолжал Тиберий. — Отсюда тебе будет лучше видно.

И он снова уткнулся в свою чашу. Ливия скрипнула зубами, резко дернула головой и демонстративно отодвинулась дальше от сына. Ее желтые пальцы впились в резные перила ложи так, что ногти побелели.

В этот момент вдруг взвыли трубы, возвещая о начале второго отделения. Трибуны ответили на это оглушительным ревом и свистом. Друз прервал свой спор с Флакком и махнул рукой распорядителю.

Тот важно вышел на середину арены и поднял руки. Шум стих. Люди ждали, что он скажет.

— Слушай, римский народ! — громко возвестил распорядитель. — Десять лучших гладиаторов Кампании бросили вызов десяти бойцам из Рима. Сейчас вы узнаете, кто из них сильнее.

Эти гордые слова: gladiatores primores Campaniae — десять лучших из Кампании — до предела завели публику. Трибуны отчаянно завопили.

— Какая наглость! — слышались голоса.

— Что эти провинциалы о себе думают?

— Римляне, покажите им!

Под несмолкающий рев из ворот вышли двадцать гладиаторов. Десять из них — кампанцы — были в доспехах самнитов, остальные экипировались как фракийцы. Все знали, что Друз любит фракийцев и всегда ставит на них.

Бойцы разошлись на две стороны и вскинули руки, приветствуя сначала сидевших в цезарской ложе, а потом и всех остальных зрителей. Те ответили восторженным воплем.

— Ну, — Друз повернулся к своим друзьям, — ставлю две тысячи на римлян. Кто смелый?

После секундного колебания Вителлий махнул рукой.

— Ладно, рискну. Хотя, конечно... Колумб сейчас в форме. Он один может с тремя справиться. Предлагаю ставку два к одному.

— Согласен, — кивнул Друз.

Он уже смотрел только на арену, его щеки пылали, ноздри раздувались, как у норовистой лошади. Сын цезаря был фанатиком гладиаторских боев, а уж если выступали фракийцы, вообще больше ничего кругом не замечал. Тиберий в очередной раз неодобрительно поморщился при виде такой невоздержанности, но промолчал.

На трибунах зрители тоже делали свои ставки, из рук в руки переходили навощенные таблички с именами гладиаторов и суммами закладов.

— Сыграем, трибун? — предложил Сабину Помпоний Флакк. — Я готов поставить на самнитов. Гилас из Капуи тоже неплохо знает свое дело и имеет опыт. Предлагаю пятьсот ауреев один к одному.

Сабину не очень-то хотелось рисковать, но — положение обязывает. Ладно, деньги у него пока есть, поместье приносит доходы.

— Хорошо, — ответил он коротко.

Пропели трубы, и бой начался.

В первом же столкновении кампанцы потеряли двоих; они — разозленные реакцией толпы на их вызов — слишком рьяно бросились в атаку и поплатились за это. Фракийцы, руководимые знаменитым Колумбом, четко встретили их своими искривленными короткими мечами и добились определенного успеха. Трибуны ревели от восторга, подбадривая своих.

Небольшая группа болельщиков из Капуи и Помпеи пыталась было поддержать земляков, но в нее тут же полетели апельсины и яблоки, так что пришлось вмешаться вигилам. А схватка, тем временем, продолжалась.

После первого неудачного наскока кампанцы стали действовать осторожнее и, повинуясь командам многоопытного Гиласа, выстроились полукругом, отгородившись от противника большими овальными щитами и выставив вперед короткие обоюдоострые мечи. Фракийцы нападали, но пока безрезультатно.

Друз, с горящими от азарта глазами, выкрикивал советы, которые его фавориты, конечно, не могли услышать.

Увлеченные зрители бесновались, подскакивая на своих местах. Даже нежные девственные весталки покрылись румянцем и выкрикивали что-то воинственное.

— Бей его!

— Нападай!

— Промазал, растяпа!

Бой становился все более ожесточенным. В один момент показалось было, что вот сейчас фракийцы прорвут оборону соперников и уничтожат их, но лидер кампанцев Гилас спас ситуацию. Его меч молниеносно пронзил горло ближайшего римлянина и тут же другой самнит обрушил свой тяжелый щит на голову самого Колумба. Тот попятился и упал на песок, оглушенный.

Торжествующий крик гостей из провинции утонул в горестном вопле трибун. Теперь самниты перешли в контратаку.

Но фракийцы сумели отстоять своего предводителя, им даже удалось вывести из строя еще одного противника. Инициатива снова перешла к хозяевам арены. Двое самнитов получили раны и опустились на песок, не в состоянии продолжать бой. Потом рухнул еще один, сраженный насмерть. Пострадал, правда, и один из фракийцев.

На скамье, предназначенной для всадников, сидел грузный черноволосый мужчина, а радом с ним — шестилетний мальчик, его сын. Они специально приехали из Этрурии, чтобы посмотреть игры.

Мальчик еще никогда не видел такого зрелища, и теперь ему было страшно. Он зажмурился и отвернулся. Отец заметил это.

— Смотри, сынок, — сказал он твердо, беря ребенка за худенькие плечи и разворачивая лицом к арене. — Смотри, как умеют сражаться и умирать эти люди. А ведь они всего-навсего презренные рабы, жалкие гладиаторы. Насколько же выше, сильнее, храбрее должен быть римлянин. А ты римлянин, сынок. Смотри же и учись. И никогда не забывай этого.

Мальчик беззвучно всхлипнул, сжал зубы и открыл глаза. Больше он их не закрывал, хотя иногда так хотелось...

Мальчика звали Тит Флавий Веспасиан. Через пятьдесят пять лет он станет цезарем и именно он начнет строительство знаменитого Колизея, величайшего амфитеатра всех времен.

А когда, уже на ложе смерти, он почувствует приближение кончины, то вспомнит слова отца и скажет слабым прерывистым голосом:

— Поднимите меня. Римский цезарь должен умирать стоя.

А бой продолжался, хотя исход его был уже практически предрешен — римляне добивали кампанцев под аккомпанемент несмолкающего рева трибун.

— Давай! Давай! — орал Друз, перегнувшись через перила ложи.

Сабин искоса взглянул на Флакка, но тот, казалось, вовсе не был огорчен проигрышем.

— Хороший бой, — сказал он с уважением. — За такой и денег не жалко. Не то что смотреть, как избивают бедных страусов.

Но Друз не услышал насмешки, он весь был там, на арене.

Да, самниты были побеждены, но оставалась еще одна интрига. Вот лицом к лицу сошлись лидеры двух команд — Гилас и Колумб.