Храм Фортуны II - Ходжер Эндрю - Страница 10

Проходя по ступенькам, он бросил взгляд на скамьи/ которые занимали почтенные сенаторы. Там царило полное спокойствие. Достойные отцы римского народа всегда на людях держались подчеркнуто невозмутимо, сохраняя дистанцию. Зато в курии Помпея — среди своих — они уже не стеснялись и заседания не раз заканчивались гневными перебранками, а то и самым обыкновенным мордобоем.

Друз увидел среди белых с пурпурными широкими полосками тог строгий профиль Квинта Гатерия, приятеля Гнея Сентия Сатурнина, которого недавно обвинили в государственной измене и арестовали прямо в курии. Согласно официальному сообщению, в тюрьме он скоропостижно скончался. Но никто не стал доискиваться, какая же болезнь сгубила Сатурнина. Сенаторы были напуганы этой расправой и предпочитали не ссориться с властью, которую все увереннее забирал в свои руки цезарь Тиберий, руководствуясь мудрыми советами императрицы Ливии и пользуясь поддержкой своего верного сторожевого пса — префекта преторианской гвардии Элия Сеяна. Этот негласный триумвират и вершил сейчас в стране суд и расправу.

Друз не стал подходить к сенаторам — нужны ему эти занудные старики. Хотя, конечно, он был консулом и элементарные правила приличия требовали от него поприветствовать коллег, но все уже давно и прочно привыкли к экстравагантному поведению цезарского сына, а потому сделали вид, что ничего страшного не произошло.

Лишь Курций Аттик и Плавтий Сильван — два главных прихлебателя Ливии и Тиберия — сорвались с мест, радостно улыбаясь при виде столь достойного и почтенного гражданина, как Друз. Тот вяло качнул головой им в ответ и прошествовал дальше.

Чтобы попасть в сектор, где сидели дамы, ему надо было преодолеть еще ряды, предназначенные для всадников. Друз настойчиво пробирался сквозь толпу, раскланиваясь со знакомыми и выслушивая очередные комплименты. Тут его поспешно догнали двенадцать ликторов — почетный эскорт, положенный консулу. Это Тиберий вспомнил о них и приказал им не отходить от сына. Надо же соблюдать традицию. Что он себе думает, этот мальчишка? Бродит в толпе, словно обыкновенный плебей из Субурры. Подрывает авторитет и величие цезарской семьи, семьи Божественного Августа!

Друз, оглянувшись на запыхавшихся телохранителей, только скривился, но ничего не сказал и продолжал свой путь.

Внезапно он резко остановился и посмотрел на человека, который сидел на скамье, задумчиво опустив голову и глядя себе под ноги. Это был высокий, правильного сложения мужчина лет тридцати, немного сутулый, с длинными сильными руками воина.

— Кого я вижу! — громко воскликнул Друз, хлопнув себя ладонями по бокам и широко улыбаясь. — Лопни мои глаза, если это не трибун Гай Валерий Сабин!

Мужчина медленно поднял голову. Действительно, это был Гай Валерий Сабин. Правда, за последние месяцы лицо его несколько осунулось, возле рта пролегли морщины, а на висках появилась легкая седина, но взгляд карих глаз остался прежним — скептическим и упрямым.

— Как поживаешь, приятель? — радостно спросил Друз и положил руку ему на плечо. — Давненько я тебя не видел. Ты, значит, не на службе?

Трибун покачал головой. Выражение его лица совершенно не изменилось, лишь чуть дрогнули уголки губ.

— Приветствую тебя, достойный Друз, — ответил он немного хриплым голосом. — Ты прав, я действительно больше никому не служу. Наконец-то у меня появилось время заняться изучением трудов греческих философов, к чему в свое время всячески склонял меня мой покойный отец.

Друз хмыкнул.

— Советую начать с Эпикура, — сказал он весело. — Это единственный толковый человек среди всей своры старых зануд. Послушай-ка...

Он озабоченно огляделся по сторонам и вновь посмотрел на трибуна.

— Знаешь, я так рад тебя видеть, что не собираюсь расставаться с тобой в ближайшее время. Сейчас я приглашу еще несколько друзей и мы пойдем ко мне, в ложу. Места там хватит.

Сабин горько улыбнулся и покачал головой.

— Благодарю тебя, но не думаю, что цезарь и достойная Ливия горят желанием меня увидеть.

— А-а, — протянул Друз, что-то припоминая. — Да, мне говорили. Ты же оказался замешанным в дело этого раба, Клемента. Как тебя так угораздило?

Сабин промолчал, не желая развивать эту тему.

— Ну, ладно, — решил Друз. — Все равно идем. Плевать мне, что им понравится, а что нет. Сегодня я тут главный. Да и к тому же, помнится, цезарь после всей этой заварухи объявил амнистию. Надеюсь, тебя она тоже коснулась?

— Да, — ответил Сабин. — Я получил официальное извещение.

— Ну, вот видишь. Идем скорее, а то скоро уже пора открывать второе отделение. Эти бедняги-гладиаторы, наверное, совсем запарились в своих доспехах.

Трибун еще пару секунд колебался, но потом поднялся на ноги.

— Я готов, — сказал он твердо.

Амнистия, объявленная Тиберием после подавления мятежа, действительно вернула Сабину гражданские права и сняла ответственность за участие в антигосударственном выступлении. Он мог жить теперь совершенно спокойно, но это-то и угнетало его. О нем словно все позабыли, одиночество стало его уделом.

Не было уже рядом Гнея Сентия Сатурнина, не было Скрибония Либона и Агриппы Постума, даже верный лентяй-Корникс покинул своего бывшего хозяина. Правда, сражался еще где-то в Германии Кассий Херея и однажды Сабин даже решил бросить все и ехать к нему, на фронт. Однако на его запрос из военной канцелярии ответили вежливым отказом.

Вот и сидел он теперь дома на Авентине или в полученном по наследству поместье в Этрурии, читал книжки, пил вино, играл сам с собой в кости и думал. Много думал.

Его открытая честная натура не могла дольше выносить мук неизвестности. Что ж, с прошлым покончено: Постум мертв, завещание Августа сгорело. И цезарь Тиберий сейчас олицетворяет собой законную власть. А он, Гай Валерий Сабин, римлянин, он воспитан как римлянин и хочет служить своей стране там, где он больше всего нужен.

Да, его не бросили в тюрьму, не казнили, не сослали. Его, похоже, просто вычеркнули из жизни. И это было самое страшное. Он даже не знал, чего ему ждать, на что надеяться. Неизвестность сводила его с ума.

И вот, кажется, подвернулся хороший случай. Он, Гай Валерий Сабин, свободный римлянин, сейчас войдет в цезарскую ложу, воспользовавшись приглашением устроителя игр Друза. И посмотрит в лицо Тиберию. Пусть цезарь даст прямой ответ. Нуждается ли он и государство в услугах бывшего трибуна. А если нет, найдется другой выход. Все что угодно, лишь бы только не это подвешенное состояние.

И он решительно шагнул вслед за Друзом, который продолжал свой путь, пробираясь к местам для женщин.

— Сейчас еще навестим наших дам, — бросил он через плечо. — Жена не простит мне, если я не поприветствую ее в амфитеатре на глазах у всех. И дома устроит мне сцену. А я последнее время плохо их переношу.

Сабин вздрогнул. Сейчас они подойдут к скамьям патрицианок... А ведь там сидит и та зеленоглазая золотоволосая красавица, которая своим взглядом когда-то пронзила его сердце. В последнее время, правда, Сабин не так часто вспоминал очаровательную Эмилию, другие заботы вытеснили из его памяти внучку Божественного Августа. Но чувство это лишь задремало, а вовсе не умерло, и резким рывком сердца ожило сегодня, когда, придя на трибуны и оглядываясь по сторонам, он вдруг заметил знакомое и дорогое лицо.

Девушка вместе с другими дамами заняла отведенные для них места и уселась, весело улыбаясь кому-то. Но ее прекрасные глаза, хотя и бегали бойко по сторонам, все же не выделили из толпы ничем не примечательную среди других эквитов фигуру Гая Валерия Сабина.

Да где там! Она, наверное, его уже и не помнит. Сколько всяких щеголей каждый день бывает во дворце. Нужен ей скромный бывший трибун Первого Италийского легиона,

С такими грустными мыслями и сидел Сабин на своей скамье, когда его заметил молодой Друз. И вот теперь он с дрожью в коленях приближался к той, которая пленила его душу.

Патрицианки встретили Друза радостными восклицаниями и кокетливыми улыбками.