Коронованный на кресте - Ходаковский Николай Иванович - Страница 4

А у Эйшенбаха с Граалем происходит лишь подобие этого преображения, как бы пародия на него: он сам становится хлебом для своих рыцарей. Но поскольку это происходит без вмешательства Бога (уже говорилось о том, что облатка у Эйшенбаха имеет мало общего с христианским причащением), то и камень не перерождается, остается лишь камнем и не может стать символом «хлеба, сошедшего с небес».

На этом прервем, может быть, несколько утомительные для читателя философские и теологические рассуждения о Граале-камне. Для нас важно, что Я. Шамрей акцентирует внимание на понимании Грааля как камня и рассматривает различные мифологические аспекты магических свойств камня. Сам интерес мифологии к камню чрезвычайно интересен и важен для нашего исследования природы Грааля.

Вскоре после выхода в свет поэмы Вольфрама появляются новые произведения о Граале: «Разъяснение», «Дидот Персиваль», «Перлесвос», «Цикл Вульгата» и др. Авторы их остались нам неизвестны.

В XIII веке был составлен цистерцианскими монахами сборник «Поиски Грааля».

По истории Грааля много писали до 1225 года, но потом поток литературы внезапно прекращается.

В середине XV века появляется эпопея «Смерть Артура», написанная сэром Томасом Мэлори. Она послужила в дальнейшем отправной точкой для ряда опубликованных историй и даже фильмов. Мэлори представил идеализированное, облагороженное и христианизированное описание «единственного истинного поиска». Он описывал святую реликвию как «золотой сосуд», который подавала «прекрасная чистая дева» и который содержал немного чистой крови Иисуса Христа.

В отличие от Эйшенбаха, пишет Я. Шамрей, Мэлори дает вполне определенную характеристику Грааля: это — святой потир, евхаристическая чаша Христа, в которую потом Иосифом Аримафейским была собрана Его кровь. Само название «Святой Грааль», возможно, произошло от Sang Real («истинная кровь») или от греческого слова, означающего «большой сосуд для смешения вина с водой».

Тайны раскрываются у Мэлори как тайны Евхаристии, его описание проникнуто христианской мистикой.

Когда сэр Галахад с сэром Персифалем и сэром Босом, наконец, достигают Корбеника и остаются на священную трапезу, «представилось им, будто явился пред ними старец в сопровождении ангелов небесных, и был он словно бы в епископском облачении и в руке держал крест». Согласно надписи на челе, это был Иосиф Аримафейский. Затем описываются ангелы: «Два ангела держали восковые свечи, а третий — платок, четвертый же — копье, с которого чудесным образом бежала кровь, и капли падали в шкатулку, что держал он в другой руке. Вот поставили они свечи на престол, третий ангел опустил платок свой на священную чашу, а четвертый установил копье стоймя на крышке чаши». Так начинается месса, совершаемая епископом Иосифом, в которой присутствующие рыцари видели такие откровения, какие давались в истории только избранным святым. «И тогда епископ приступил к освящению даров, и поднял он облатку, наподобие хлебца. В тот же миг явилась фигура наподобие отрока с лицом красным и светлым, как огонь. И она вошла в тот хлебец, так что все видели, что хлебец тот из плоти человеческой. А затем старец поместил его обратно в священную чашу. И он проделал все остальное, что надлежит священнику во время мессы». Стоит сравнить это явление Грааля с его явлением в романе Эйшенбаха, где ему сопутствуют прекрасные девы, пишет Шамрей, и нет и намека на Евхаристию. Но и после такого «всецело христианского» описания Грааля у Мэлори мотив пиршества не снимается. Старец обращается к рыцарям:

«А теперь, слуги Иисуса, вы вкусите пищу за этим столом и утолите голод сладчайшими блюдами, каких никогда еще не отведывал рыцарь». Чудо напитания множества людей известно из Евангелия, но там оно состояло в неожиданно большом количестве обыкновенной пищи — хлеба и рыбы, а не в появлении изысканных яств. Кроме того, евангельское чудо совершилось не ради чуда самого по себе, не для изумления народа, а как бы по необходимости, как дарование хлеба насущного (как и ветхозаветная манна). То же можно сказать и о чуде в Кане Галилейской, где превращение воды в прекрасное вино было совершено из любви Христа к людям, из снисхождения к их слабостям. А у Эйшенбаха и Мэлори пища, даруемая Граалем, — роскошный пир, причем пир как утверждение или подтверждение силы и могущества Грааля, и устраивается он никак не для утоления голода рыцарей.

Действия Грааля вызывают различные реакции: удивление, восхищение его возможностями, но не умиление перед кротким снисхождением Божества к людской немощи. Пир никуда не ведет; в отличие от священной трапезы, совершенной Иисусом и Его учениками на Тайной Вечери, пир замкнут, весь его смысл заключен в нем самом. Это относится в большей степени к роману Эйшенбаха, но и у Мэлори сохраняется самодовлеющий характер Грааля. Грааль, будучи у Мэлори посредником между рыцарями и Христом, становится почти адекватным Его заменителем, как бы втягивает в себя Христа, так как до определенной поры предметом поклонения является именно он.

Пир внутренне не затрагивает его участников; являясь не более чем декларацией магического могущества Грааля, благодать которого остается бессмысленной по отношению к духовной жизни рыцарей, он ничего не изменяет и ничего не привносит. Подобный пир — безусловно языческий мотив, который более ярко выражен в романе Эйшенбаха, у которого явление Грааля, собственно, для этого и происходит:

Но эта мотивация появления Грааля, подчеркивает Шамрей, сохраняется в достаточно явной форме и у Мэлори. Когда Грааль является первый раз невидимым образом рыцарям Круглого Стола, «наполнилась зала сладостными ароматами, и перед каждым рыцарем оказались яства и напитки, какие были ему более всего по вкусу». Единственное, что добавляется у Мэлори, по сравнению с Эйшенбахом, — это то, что чудо происходит в день Пятидесятницы, и говорится, что перед появлением Грааля рыцарей «осветила благодать Духа Святого», а после таинственного появления яств они благодарят Иисуса Христа (у Эйшенбаха же все восхищение относится к самому Граалю). Но и в этом благодарении опять звучит мотив чудесного ради чудесного: «…нам надлежит горячо возблагодарить Господа нашего Иисуса Христа за чудеса, которые Он сподобил нас увидеть…». Характерно и напоминание Кэя сенешалю Артуру, сделанное еще перед обедом: «…если мы теперь усядемся прямо за ваш пиршественный стол, мы тем нарушим древний обычай вашего двора, ибо прежде никогда не садились вы в этот день за обед, не увидев какого-нибудь чуда». Таким образом, чудо превращается в любопытную диковинку, своего рода развлечение короля и его рыцарей, придворный обычай, исполнения которого ждут как должного. И все же помимо чудесного и роскошного пира в романе Мэлори встречаются и эпизоды «истинно божественной» заботы Грааля о своих рыцарях (в смысле подачи необходимого): питание Ланселота благодатью Святого Духа на корабле в течение месяца, который он проводил в молитве, и питание заточенных в темнице Галахада, Персиваля и Борса.

Я. Шамрей справедливо отмечает, что с мотивом Грааля связаны сопутствующие ему священные предметы — копье и меч. Остановимся на этом подробнее.

Мотив меча гораздо более подробно дан в романе Мэлори. Сила и действенность меча зависит от веры рыцаря и его нравственных достоинств, причем эта зависимость иногда доходит до внешней парадоксальности. Так, надпись на мече гласит: «Кто всех больше будет мной дорожить, всех меньше найдет во мне проку… И случится это лишь однажды». Речь здесь идет, считает Шамрей, как и во многих других местах романа, о том, что упование на Творца должно быть больше упования на оружие, и тем самым меч становится истинным мечом, только став мечом духовным — словом Божиим. Таким образом, можно установить связь этого предмета с пониманием знаменитых слов Христа о том, что Он принес на землю не мир, но меч. «Меч в этом месте — слово Божие или учение Христа. Принес Господь на землю этот меч, то есть слово Своей проповеди, чтобы мы ежедневно боролись с дьяволом и пороками нашей природы». Поскольку в средневековье человек не ощущал разрыва между мирами видимыми и невидимыми, то и борьба с дьяволом и грехами могла получить вполне буквальную интерпретацию.