Требуется дворник - Коршунов Михаил Павлович - Страница 9

Катя закрыла глаза.

— Ты что? — испугался Костя.

— Хочу представить себе синий «Геликон». — Потом глаза открыла: — Нет. Не могу. Не получается.

В воскресенье Катя, Глебка и Костя шли по улице Герцена.

— Пошатаемся по центру, может и набредем на что-нибудь интересное, — сказал Костя.

— Давайте набредем на пирожку, — предложил Глебка.

— Никаких пирожных до обеда, — сказала Катя.

— А на что брести?

— На морковь.

— Сама бреди.

— Что за тон, Глеб Корнеплодович, — покачал головой Костя. — Что за манеры?

— Сопротивление властям? — спросила Катя. — Директивам?

Глебка молчал. Он давно не верил в справедливость: стрелять прищепкой — запрещено, умываться без мыла — запрещено, ездить по льду на портфеле — запрещено, хотя ученики этим занимаются, еще начиная с ледникового периода. Глебка шел, перебирал в памяти запреты, варьировал. Расстегивать незаметно ранцы у девочек на спине и незаметно вкладывать в ранцы косы — запрещено, дразнить старух, которые сами первыми пристают, — запрещено, очень грустить — запрещено, очень веселиться — тоже. Невольник. Раб. Последнее открытие особенно поразило, и это сделалось заметным. Костя сказал:

— Пехота, не пыли.

— Что-то мне с вами скучно, мужички, — сказала Катя. — Ты мне что, Костя, обещал?

— Показать Москву.

— Хочу в Большой театр. Сегодня воскресенье, будет дневной спектакль.

— Если билеты с рук… — попробовал предложить Костя.

— На театр набрели, — недовольно сказал Глебка. — Лучше клоунов поглядеть в цирке.

— Клоунов нам достаточно с руками и ногами и почтовыми ящиками.

Глебка громко вздохнул и с надеждой спросил:

— А если меня не пустят?

— Сдадим на вешалку и в обмен получим бинокль.

— Вы билеты вначале получите.

Вышли к зданию Моссовета. Постояли в окружении озябших голубей, детских колясок, со спящими в них детьми, еще не ведающими, что такое А+В или К штук ульев. В одной из колясок рядом со спящим ребенком лежали свертки из магазина и были насыпаны лимоны.

— Что значит Москва? — спросила Катя.

— Место встречи, — не задумываясь, ответил Костя. — Меня с тобой. Только нас двоих.

— И со мной, — обиделся Глебка.

— И с чиновником Рожковым.

— А у вас есть родители? — спросил Глебка.

— У нас есть родители? — повторил Глебкин вопрос Костя.

— Есть — вдалеке.

— И у меня вдалеке, — сказал Глебка. — Маму зовут Макси.

— Странное имя, — сказала Катя.

— Это мое имя.

— Ты что-то запутался, Рожков.

— Это мое имя, — упрямо повторил Глебка.

Катя не стала больше ничего уточнять или доказывать, потому что почувствовала нарастающее сопротивление со стороны Глебки.

От Моссовета направились вниз к Столешникову переулку, самому бойкому переулку в Москве. Меха, вино, уральские самоцветы, табак, кондитерские изделия, кожгалантерея, сервизы, галстуки, книги, ювелирные изделия — чего здесь только не было. Поэтому кипел переулок, кипели страсти.

— Держитесь в моем фарватере, — сказал Костя.

Пробившись через Столешников, выбрались на широкую Петровку, свернули направо. Вышли к боковой стене Большого театра, миновали боковую стену и свернули к фронтону, к знаменитым колоннам. Глебка немедленно пересчитал колонны, из колонн вычел двери и прибавил окна. В глубине, около входа в театр, висела плоская рама с матовыми стеклами, на которых были написаны названия опер и балетов. Репертуар. Подсвечивался репертуар искусственным минеральным светом. Катя задержалась, прочитала названия опер и балетов. Глебка к окнам прибавил ступеньки, две скульптуры, которые стояли в углублениях в стене, и вычел репертуар. Подъехало сразу несколько иностранных автомобилей, из них вышли иностранцы и спокойно направились к входу в театр. Им не нужны билеты с рук, билеты всегда у них на руках. Глебка прибавил к окнам иностранные автомобили и вычел Костю, потому что Кости не было. Он ушел.

Костя сбегал в кассы. Там тоже повсюду иностранно одетые люди. Доносились негромкие голоса: «Для пресс-атташе с супругой», «Для торгового советника с супругой». Костя тоже негромко сказал одной из кассирш:

— Для дворника с подругой.

Не поняли. Прогнали. Костя пожалел, что не сказал: «Для прынца сардынского».

Костя вернулся печальный.

— Пойдем отсюда, — сказала Катя. — Я не хочу в театр.

— Ты не хочешь, потому что ты бедная, — вдруг сказал Глебка.

— А ты злой, — Катя выпустила из своей руки Глебкину руку.

— Но я же сказал — хочешь, разобью для тебя яблоко! — закричал Глебка. — У меня есть сбережения. Хочешь? Хочешь? — Глебка волновался. — Я деньги положил в яблоко.

Костя не вмешивался. Ему казалось, что здесь опять необходима только Катя.

— Смотри, деньги. — Катя достала из кармана три рубля. Медленно разорвала их на мелкие кусочки и выбросила в снег. — Я бы хотела, чтобы ты запомнил это на всю жизнь.

Они постояли еще немного молча, все, как чужие случайные люди.

Костя сказал:

— Он запомнит.

— Пошли, — сказала Катя.

— Возьми меня за руку, — попросил Глебка. — Деньги я коплю на билет.

— На какой билет?

— Чтобы уехать к маме.

Вечером Глебка опять пропал, но Катя сразу догадалась, где он: она нашла его на квартире тетки. Он сидел один в темной квартире и, казалось, ждал, когда за ним придут.

Катя пришла и забрала его.

Инвентарь, находящийся в ведении старшего дворника, — записная книжка и карандаш, топор, приставные лестницы, типовые ограждения, поливочный шланг, тележки-тачки.

Только что вернулись с базы коммунально-бытовых предприятий: конец года и, как сказала Фокасьева, надо было выбрать фонды. Фонды выбрали — песок для присыпки, типовые ограждения, приставные лестницы, брезент, метлы, совки, фонари «летучая мышь», цепь, которой перегораживают въезд в подворотни, и даже нагрудный знак дворника и свисток. Выбирать фонды, так уж выбирать до нагрудного знака и свистка включительно. В нагрудном знаке Костя теперь ходит. Свисток прикарманил Глебка — учится на нем играть. Если что и не получается, то все-таки Глебка свистит лучше, чем Надька в наперсток.

Для доставки фондов взяли жэковскую повозку на больших резиновых колесах с водительской кабиной сзади. Такие повозки обычно применяются на работах в садах и на огородах. За руль сел Толя Цупиков, рядом усадили Глебку. Костя и Катя устроились впереди на новеньких свежих метелках, из которых Костя сделал просторный диван.

— Я обещался показать тебе Москву?

— Обещался.

— Фаэтон к твоим услугам.

Костя сидел небрежно, нога на ногу. Катя строго, в своей белой с черным плотным шнуром вокруг шапочке, надвинутой на лоб, и в белых с черным перчатках. Пиши портрет — «Неизвестная».

Повозка бодро катилась по городу. Вращались большие резиновые колеса, попахивало соляркой. Милиционеры пропускали вне очереди. Троллейбусы и автобусы, обгоняя, сигналили.

Глебка мечтал — въехать бы в школу, прямо в учительскую, и пусть видят — Глеб Рожков труженик, почти трактором управляет. Смотрите на его руки: совершенно новые пятна, не школьные. Глебка работяга. Так уважительно его назвал Цупиков. Разрешил положить руки рядом со своими на руль, и Глебка чувствовал, как руль поворачивает колеса, ведет трактор.

Костя дал знак Цупикову — ударь по тормозам. Толя остановился. Костя соскочил, зачерпнул полный совок песку и направился к девушке, которая занималась присыпкой тротуара из старого ведра.

— К Новому году! — И Костя приподнес новенький совок с песком.

Девушка поблагодарила, приняла подарок. Костя вернулся, и фаэтон поехал дальше.

— И все лишь потому, что у коллеги солнышко из-под бревнышка?

На голове девушки был повязан клетчатый шарфик, из-под которого она выпустила светлую прядь волос.