Требуется дворник - Коршунов Михаил Павлович - Страница 12

Соню Петровну обещали выписать из института, но только после Нового года, чтобы у Сони Петровны не было бы соблазна сразу резко нарушить диету. «Праздничный стол — бич для тучных больных», — сказал врач. Тем более, Соня Петровна работает поваром и умеет готовить всякие соблазны.

На Косте был спортивный пиджак и галстук, на котором были нарисованы старинные самолетики. Костя нарисовал их сам. И когда Катя спросила: «Почему самолетики?» — Костя ответил, что видел такой галстук на одном счастливчике, который приезжал к ним в Тулу из Москвы и поэтому называл себя «центровым парнем». Так чем он, Костя, хуже теперь этого центрового парня? Катя сказала, что ничем не хуже и тоже, может быть, ему заготовлена в жизни удача. Косте хотелось сказать, что самая, может быть, у него в жизни большая удача — это встреча с Катей, но промолчал. Должна же будет все это, в конце концов, понять сама Катя.

На Кате самолетиков не было. На ней было длинное платье теплого красного цвета. Она достала его из дорожной сумки, сказала, что была в нем на свадьбе. И туфли надела на очень высоком каблуке. Тоже достала из сумки. Сделалась высокой, на каблуках и в длинном платье, и чужой, нездешней. Глебку заставили надеть свежевыглаженную рубаху и новую курточку.

Катя подарила Косте зажигалку, и Костя беспрерывно доставал ее из кармана, чиркал и смотрел на огонек. Глебка получил в подарок пистолет. Когда спросил: «Чем стрелять?» — Катя ответила: «Пока стрелять не надо». И патроны не отдала. Глебка не расставался с пистолетом, как и Костя с зажигалкой, носил пистолет в кармане и чувствовал его приятную тяжесть. Вооружен и опасен. В ответ подарил Кате бумеранг, чтобы она охотилась у себя по месту жительства, а Косте — два своих самых любимых цветных карандаша, чтобы Костя нарисовал ими что-нибудь выдающееся и сделался бы знаменитым художником. От Кости Глебка получил в подарок клюшку и шлем. А вот что Костя подарил Кате? Загадка. И для Глебки и для самой Кати, потому что Костя сказал: подарок есть и в то же время его нет. Пока что. Вот и сиди, ломай голову, варьируй.

Дворнику предоставляется бесплатно электроосвещение на одну световую точку в 40 ватт, 2 куб. м. дров при печном отоплении и радиотрансляционная точка.

Так шел, продвигался в дворницкой к заветной полуночи новогодний вечер. Костя периодически сбивал вилкой с канделябра нагар. Канделябр оплыл стеарином и приобрел заморский вид.

— Ты педант, — говорила Катя, подперев ладонью щеку и наблюдая за мятущимися от Костиной вилки огоньками свечей.

— Не хочу, чтобы копоть испортила красоту вашей чести.

Катя сидела под огромным зонтом, с которого свешивалась мишура со звездами. Волосы Катя термобигудями превратила в большие колокольчики, а губы помадой сделала цвета карамели. Огоньки свечей отражались в Катиных глазах, освещали ее щеку и ладонь, которую она держала на щеке. Катя была празднично красивой, необычной.

— Ты о чем думаешь?

— Вспоминаю фасолевый день. А ты?

— Я? О тебе. Мне нужны новогодние воспоминания. — И Костя поднес огонек зажигалки, максимально усилив его регулятором, к канделябру, и получилось, что горит еще одна свеча, самая яркая. — Ты сегодня какая-то…

— Какая? — спросила Катя.

— Пронзительная.

— Ио-го-го, веселись как черт! — заорал со своего места у телевизора Глебка.

— Что с тобой? — спросила Катя Глебку.

— Праздник.

Глебка опять заорал, и вместе с ним заорал и Костя:

— Приятель, веселей разворачивай парус! Ио-го-го!..

— Ты давал ему вина? — серьезно спросила Катя.

— Он пьет лимонажку.

— А что, — сказал Глебка, — холостяки поют. — И Глебка на четвереньках пошел по комнате.

Катя встала, подошла к телевизору и подняла с пола бутылку «Буратино». Понюхала. Глебка на четвереньках добрался до стола, потянулся к банке с тянучкой, но Катя опередила его: вернулась быстро к столу и поймала Глебку за руку, но, устыдившись, подняла с пола Глебку и усадила за стол. Придвинула банку и дала ложку:

— Ешь.

Глебка погрузил ложку в содержимое банки, потом полную ложку густого и сладкого содержимого заправил в рот и так и продолжал сидеть неимоверно тоже счастливый, с торчащей изо рта ложкой. В уголках губ появились коричневые пятна: начала таять во рту тянучка.

— В детстве обожала тянучку, — призналась Катя.

— Он не заболеет?

— Я не заболела. Всегда была здоровенькой. И веселой.

— А теперь?

— Что теперь?

— А теперь ты какая? — настаивал на ответе Костя.

— Капризная: все чего-то жду.

— Или кого-то?

— Или кого-то.

— А ты не прозевала?

— Не прозевала.

— И не ошиблась? — Костя как будто бы что-то выпытывал.

— Я же тебе сказала — я капризная. Это мое любимое занятие — капризничать.

— А ты перестань капризничать.

— Когда?

— Теперь.

Катя воспользовалась случаем, что Рожков у телевизора, и убрала со стола тянучку. Рожков сидел и пил «Буратино». Катя тоненько намазала хлеб маслом и положила на то место, где сидел за столом Глебка.

— Будет неприятная неожиданность, — сказал Костя.

— Да, мой поступок вроде диетологов из института. Неожиданность действительно была, когда Глебка с ложкой вернулся к столу.

— Ты меня обманула!

— Передохни на хлебе с маслом.

Рожков проявил великодушие, но не безвозмездно:

— Спать не заставишь раньше двенадцати?

— Нет.

— А после двенадцати?

— Гуляй, сколько ноги смогут.

Глебка промолчал. Начал есть хлеб с маслом.

Костя погасил канделябр. Остался гореть только фонарный столб.

— Зачем ты погасил свечи? — спросила Катя.

— Надоело снимать нагар.

— Разрушил иллюзию беседы при свечах.

А Косте представилось — сидят они с Катей где-то на бульваре летом у фонарного столба, а рядом с бульваром на какой-то большой северной реке вот-вот загудит ночной буксир, который толкает баржу с лесом или с чем-то там еще. И едят они, конечно, кедровые орешки. И вдалеке поет хор типа Пятницкого. И конечно, они счастливы.

— Где ты живешь, есть река? — спросил Костя.

— Реки нет.

— Мне казалось, что есть. Обидно.

— Комары есть, — улыбнулась Катя.

— Я не страшусь комаров. В армии я служил в Полесье.

— Ты по какому предмету не прошел в институт? — спросила Катя. Вопрос не был случайным — она давно хотела его задать и задала.

— По сочинению.

— Недобрал в запятых?

— Нет. Слишком раскрыл тему.

— Знаю. Ты поэт и не понят временем.

— Но у них все еще впереди.

— У кого?

— У приемной комиссии. Чтобы понять.

— Да. Ты все-таки забавный.

— Единство содержания и формы. Первым мне об этом сказал помстаршины, когда выдал обмундирование.

— Кем ты был в армии?

— Прости, рядовым.

— Ты всюду рядовой.

— Не стал от этого хуже, — в голосе Кости прозвучала некоторая обида.

— Неужели ты так плохо обо мне думаешь? — покачала головой Катя.

— Я думаю о тебе замечательно. И это было правдой. — А ты обо мне?

— Тоже замечательно, потому что ты сказал, что я замечательная. — Катя улыбнулась. Но я еще и пронзительная, ты сказал.

— Ты капризно-пронзительно-замечательная.

— Не будет слишком с твоей стороны? усомнилась Катя.

— Не будет. В самый раз, я думаю. А ты как думаешь обо мне?

— Начнем все сначала?

— Новый год — все сначала.

— А меня нет, — вдруг сказала Катя. — Ты разбил меня на асфальте… При встрече.

— Потому что ты явилась настоящая, — не сдавался Костя. — Предстала тихо за спиной.

— В хоккей можно сыграть? — напомнил о себе Глебка. Ему надоел этот длинный и бесплодный, с его точки зрения, разговор.

— Можно, — разрешила Катя.

Но Глебка не сдвинулся с места, остался при банке молока: вопрос о хоккее был чисто формальным, чтобы на Глебку обратили внимание. Но внимания не обратили.