Странствия убийцы - Хобб Робин - Страница 62

— Баррич? — Голос ее был полон надежды. Снова я был потрясен, но потрясение утонуло в ее благодарности и облегчении, когда он появился на пороге.

— Это только я, к тому же насквозь промокший. Я не смог достать тебе сушеных яблок, сколько бы ни предлагал за них. Городские магазины пусты. Надеюсь, хоть мука не промокла. Я бы вернулся раньше, но этот шторм… — говорил он, входя, мужчина, вернувшийся домой из города. Сумка висела у него за плечом, вода текла по лицу и капала с плаща.

— Началось, время пришло, — в отчаянии проговорила Молли.

Баррич выронил свою сумку, захлопывая и запирая дверь.

— Что? — спросил он, вытирая лицо и отбрасывая мокрые волосы.

— Ребенок. — Теперь ее голос был странно спокойным. Он бессмысленно смотрел на нее несколько секунд, потом твердо сказал:

— Нет. Мы считали, ты считала. Этого не может быть. — Внезапно голос его зазвучал почти сердито. Баррич отчаянно хотел, чтобы он был прав. — Еще пятнадцать дней, может даже больше. Повивальная бабка, с которой я сегодня разговаривал и все уладил, сказала, что придет посмотреть тебя через несколько дней.

Он затих, когда Молли снова схватилась за край стола. Она сморщилась от напряжения. Баррича как обухом по голове ударило. Я никогда не видел его таким бледным.

— Мне вернуться в поселок и привести ее? — тихо спросил он.

Прошла целая вечность, прежде чем Молли заговорила:

— Думаю, у нас нет времени.

Баррич словно прирос к полу, капли скатывались с его плаща. Он не входил в комнату и стоял неподвижно, как будто она была опасным животным.

— Может, ты ляжешь? — спросил он неуверенно.

— Я пробовала — очень больно, когда лежишь и начинаются схватки. Я кричу.

Он кивал, как марионетка.

— Тогда, наверное, тебе лучше стоять. Конечно. — Он не двигался.

Она с мольбой посмотрела на него.

— Ведь не такая большая разница, — сказала она, тяжело дыша, — жеребенок или теленок…

Его глаза стали совсем круглыми. Он свирепо затряс головой.

— Но, Баррич… больше мне никто не поможет. А я… — Она закричала и наклонилась над столом, стукнувшись лбом о твердую поверхность. Низкий крик был полон страха и боли.

Он осознал, как ей страшно, и быстро тряхнул головой, как бы пробуждаясь.

— Ты права. Никакой разницы. Я делал это сотни раз. То же самое, я уверен. Ладно. Сейчас. Ну-ка, посмотрим. Все будет хорошо. Дай мне только… ох. — Он стащил с себя плащ и бросил его на пол, поспешно убрал с лица мокрые волосы, подошел к ней и опустился на колени.

— Я собираюсь пощупать тебя, — предупредил он, и она еле заметно кивнула, соглашаясь.

Потом его уверенные руки оказались на ее животе, осторожно, но твердо спускаясь вниз. Я видел, как он делал это, когда у кобыл бывали затруднения и ему хотелось помочь им.

— Теперь скоро, осталось уже немного, — сказал он. — Ребенок совсем близко. — Баррич внезапно обрел уверенность, и я почувствовал, как Молли приободрилась от его тона. Он продолжал держать руки у нее на животе. — Вот и хорошо, вот и правильно.

Я сотни раз слышал, как он произносил эти успокоительные слова в конюшнях Баккипа. Между схватками он обнимал Молли, приговаривая, что она славная, умная, хорошая девочка и собирается родить отличного ребенка. Я сомневаюсь, что кто-то из них понимал смысл его слов. Все дело было в тоне его голоса. Один раз он встал, чтобы достать одеяло, и положил его на пол рядом с собой. Без лишних слов он поднял ночную рубашку Молли, чтобы она не мешала. Я видел, как сократились мышцы, и потом Молли внезапно закричала, а Баррич говорил с ней.

— Давай, давай, вот и мы, вот и мы, давай, вот и отлично, — тихо ободрял Баррич Молли, вцепившуюся в край стола. — И что у нас тут такое, кто тут у нас?

Потом, когда ребенок оказался у него — голова в одной мозолистой руке, сложенной горстью, тельце в другой, — Баррич внезапно сел на пол и выглядел таким изумленным, как будто он никогда раньше не видел новорожденных. Из слышанных мной разговоров женщин я представлял себе долгие часы криков и лужи крови. Но на ребенке почти не было крови, и он смотрел на Баррича спокойными голубыми глазами, и все было тихо, если не считать тяжелого дыхания Молли.

— С ним все в порядке? — наконец спросила Молли дрожащим голосом. — Что-нибудь не так? Почему он не кричит?

— С ней все в порядке, — тихо сказал Баррич, — все в порядке. И, раз уж она такая красавица, зачем ей кричать? — Он долго молчал, потом неохотно положил ребенка на одеяло, прикрыв уголком. — Тебе придется еще немного поработать, девочка, прежде чем мы закончим, — сказал он Молли грубовато.

Но очень скоро он уже посадил ее в кресло у огня и накинул на Молли одеяло, чтобы она не простудилась. Он подождал немного, потом перерезал пуповину, завернул ребенка в чистую ткань и вручил Молли. Та немедленно развернула девочку. Пока Баррич прибирался в комнате, Молли изумленно изучала маленькое существо, ахая над гладкими черными волосиками и изящными ушками, тонкими пальчиками с крошечными ноготками на руках и на ногах. Баррич взял у Молли ребенка и отвернулся, чтобы она могла надеть чистую ночную рубашку. Я никогда не видел, чтобы он с таким вниманием рассматривал жеребенка или щенка.

— У тебя будет лоб Чивэла, — тихо сказал он малышке, улыбнулся и коснулся ее щеки одним пальцем.

Когда Молли вернулась на свое место у огня, он отдал ей ребенка и сел на корточки возле кресла. Молли поднесла дочку к груди. Малютке понадобилось сделать несколько попыток, чтобы найти и удержать сосок, но когда она наконец радостно зачмокала, Баррич сделал такой глубокий вдох, что я понял, как он боялся, что девочка откажется от груди. Молли видела только ребенка, но я заметил, как дрожали руки Баррича, когда он тер себе лицо и глаза. Он улыбался такой улыбкой, какой я никогда у него не видел.

Молли подняла глаза, и лицо ее было светлым, как солнечный луч.

— Нальешь мне чашечку чая? — спросила она тихо, и Баррич кивнул, глупо улыбаясь.

Я проснулся за несколько часов до рассвета и даже не понял, когда перешел от сна к бодрствованию. Я заметил только, что глаза мои открыты и я смотрю на луну. Невозможно было описать мои чувства в тот момент. Но постепенно мои мысли стали обретать форму, и я понял сны Скилла о Барриче, которые видел раньше. Теперь многое объяснилось. Я видел его глазами Молли. Все это время он был рядом и заботился о ней. Это она была другом, которому он собирался помочь, женщиной, которой нужна была мужская сила. Он был с ней, пока я скитался в одиночестве. Внезапно я почувствовал ярость. Он не сказал мне, что Молли носит моего ребенка. Но это быстро прошло, когда я понял, что он, возможно, пытался. Что-то привело его назад в тот день. Я снова задумался о том, что же он решил, обнаружив пустую хижину. Что все его худшие опасения подтвердились? Что я одичал и никогда больше не вернусь?

Но я вернусь. Как будто распахнулась дверь, и я внезапно понял, что могу это сделать. На самом деле ничего не стояло между Молли и мной. Не было в ее жизни другого мужчины, только наш ребенок. Я внезапно улыбнулся. Я не позволю такой мелочи, как моя смерть, встать между нами. Что такое смерть в сравнении с жизнью ребенка? Я пойду к ней и объясню. На этот раз я расскажу ей все, и на этот раз она поймет и простит меня, потому что больше между нами не будет никаких тайн. Я не стал медлить, сложил в темноте свой тюк, который использовал как подушку, и пошел. Вниз по реке идти гораздо легче, чем вверх. У меня было несколько серебряных монет, я сяду на какое-нибудь судно, а когда деньги кончатся, отработаю проезд. Сначала по медленной Винной реке достигну Турлейка, а потом по стремительной Оленьей реке доберусь домой. К Молли и нашей дочери.

Иди ко мне. Я знал — это не был призыв Верити. Это отметина, оставленная во мне мощным ударом его Скилла. Я был уверен, что, если бы он знал, почему я должен вернуться, он велел бы мне спешить и не беспокоиться о нем, потому что с ним будет все в порядке. Все будет хорошо. Я только должен продолжать идти.