Ёлинские петухи - Кузьмин Лев Иванович - Страница 4

Я так и закричал:

— Дай слово, Дементий-Дёмушка, что ты всё это не сочинил!

А Дёмушка даже руками развёл:

— Вот те на! Зачем сочинять, когда я и так, ещё до тебя, за этим кладом собирался. А теперь раз мы товарищи, то давай-ка прямо сейчас вот вместе и пойдём.

И я, конечно, опять закричал:

— Пойдём!

И я ринулся прямо туда, где всё ещё лило и плескало, да вдруг встал на пороге.

Дёмушка подбодрил:

— Дождя не бойся. Он ранний. А ранний гость — до обеда, говорит мама. Сапоги с плащом я тебе тоже раздобуду.

— Не в сапогах дело, а где коней возьмём? Все белые, как снежок, у каждого гребешок, да ещё и целых сорок!

— А Спиря на что? Спиря-Спиридоныч один за всех сойдёт. Он вон какой здоровенный. А кроме того, он знаешь у меня какой? Дрес-синро-ван-ный!

ТИП-ТИП, СПИРИДОНЫЧ!

Дёмушка выскочил под дождь, перебежал двор, скрылся в доме. Было слышно, как он там бегает, хлопает дверями то в сенях, то в комнате.

И вот он сам появился на крыльце в полной походной форме — в лёгком плаще-накидке, в ситцевом картузике и в красных резиновых сапожках, а для меня выволок из дому старый брезентовый дождевик и стоптанные сапоги-кирзачи.

Плюхнул ношу прямо на ступеньки, скомандовал:

— Примеряй! Это всё папкино.

Я стал напяливать на себя широченный дождевик, а Дёмушка вытянул из кармана штанишек не то ремённую кошёлку, не то собачий намордник. А потом полез в другой карман, добыл оттуда горстку пшеничных зёрен, присел и ласково заговорил:

— Тип-тип, Спиридоныч, тип-тип…

Спиридоныч, который совсем недавно орал с перепугу чуть ли не на всю деревню, выглянул теперь из хлева с любопытством и безо всяких яких припустил к Дёмушке. На бегу он лишь опасливо посмотрел на веник, но веник теперь не шевелился, и петух вспрыгнул к Дёмушке на колени, склюнул с ладони зёрнышко.

— Вот он у меня какой! Мы с ним с самой весны занимаемся. Как мамка стала на работу в поле уезжать, так и занимаемся. Ведь при мамке петуха не подрессируешь, скажет: «Не дело творишь…»

— А папка?

— Тот не скажет. Тот и сам бы с петухом позанимался, да ему некогда. У трактористов знаешь сколько дела? Ую-юй, брат! Выше головы.

Дёмушка ловко застегнул один ремешок у петуха на белой груди, другой ремешок застегнул под белым хвостом, и это оказался совсем не намордник, а шлейка с поводком. Очень и очень похожая на те шлейки, в которых водят на прогулку маленьких собачек городские жители.

Я удивился:

— Он что? Так вот рядом с нами на поводке и побежит?

— Ещё как! А если ему через каждые полчаса выдавать премию, два-три зёрнышка, то хоть куда с нами пошагает.

— Куд-кудах-тах-тах! — подтвердил Спиридоныч и, как мне показалось, глянул на меня теперь по-приятельски.

ДОБРАЯ ПРИМЕТА

— Итак, в поход! — сказал я весело и нахлобучил на голову брезентовый башлык.

— В поход! — сказал Дёмушка и добавил: — Выгляни сначала за калитку, не идёт ли мама. Если идёт, поход не получится.

Я выглянул. На улице за калиткой было пусто. Там только пузырились мутные лужи на дороге да зябко сутулились под дождём в палисадниках мокрые черёмухи и рябины. И всё там от дождя было серо и черно, лишь рядом с Дёмушкиным двором, словно теремок, блестела железною крышей новенькая, срубленная из свежих брёвен трансформаторная будка. Дождь шлёпал по крыше звонко, и крупные капли висели бусами на проводах.

«Ну что ж… Нам ничего… На нас теперь плащи, а вот как Спиридоныч по такому ненастью пошагает?» — подумал я и обернулся.

Но петуха рядом с Дёмушкой уже не было. На крыльце теперь стояла корзина с плетёной крышкой, петух тихо сидел в ней.

— Сами сначала понесём, — объявил Дёмушка. — Он всё ж таки учёный. Выставлять зря его под дождь всё ж таки не годится.

Но шибко учёный Спиридоныч так крепко отъелся на пшеничных премиях, что Дёмушку корзина с ним тут же и перевесила. Пришлось эту драгоценную ношу нести мне.

Я шагал по деревне и всё боялся, как бы мой пассажир там, в корзине под крышкой, не зашумел.

Я боялся, что тогда по всей улице распахнутся окна и все жители станут смотреть на меня и, может быть, даже закричат: «Эй, дяденька! Ты куда это петуха потащил? На рынок, что ли? Так нынче день не базарный, не воскресенье!»

Но Спиридоныч помалкивал. Он был или в самом деле очень умён, или просто-напросто ему нравилось кататься.

И окошко ни одно не стукнуло.

Лишь у самой околицы, у самой крайней избы соскочила с крыльца босоногая белобрысая девчонка. Она запрыгала под дождём, зачастила взахлёб:

— Дёмка, Дёмка, с кладами котомка! Опять в лес пошлёпал? Опять, не спросясь, подался искать того, чего нету? Вот ужо я твоей матери скажу! Вот скажу! И отцу скажу тоже.

Перевела дух, сладенько допела:

— А возьмёшь меня, Дёмушка, — не скажу.

Дёмушка не смутился, даже шагу не прибавил.

Он всё так же не спеша перешагнул в своих красных сапожках грязную колею, поравнялся с девчонкой и, не задерживаясь, мимоходом, показал ей кукиш.

Кукиш получился смешной, крохотный, потому что и сам-то Дёмушка был куда как невелик, но девчонка всё равно обиделась, фыркнула, заскочила в избу, грохнула дверью изо всех сил.

А тут и деревня кончилась.

Прямо за околицей стояли большие мокрые ёлки. В ёлках укрывались от дождя хриплые грачи.

Они там нет-нет да и перелётывали с места на место, и тогда дождевые капли с еловых лап так и лились холодным водопадом.

А потом мы вышли по узкой тропинке на край хлебного поля к изгороди. Тучи над полем неслись быстрые и очень лохматые. Дождь припустил вдруг пуще, но и так же внезапно стал утихать. Возможно, тут начала сбываться тёти Манина примета, что утренний гость приходит ненадолго, а возможно, дождь взял да и послушался самого Дёмушку.

Пока я примерялся, как бы мне с корзиной со Спирей да в долгополом плаще перевалить через изгородь, Дёмушка очутился на ней верхом, закричал:

И дождь стал униматься. Да тут и тропинка кончилась. Она вывела нас опять на широкую, в жёлтых ручьях полевую дорогу.

Петух, наверное, тоже услышал, что по корзине стало барабанить реже, и завозился под крышкой.

— Не пора ли ему пешочком пройтись? — спросил я Дёмушку.

Дёмушка согласился:

— Прогулка ему теперь не повредит.

И вот хотите верьте, хотите не верьте, а только Дёмушкин петух Спиря-Спиридоныч из корзины вылез, отряхнулся, оглянулся, весело вскрикнул «Куд-куды!» и пошагал рядом с нами.

И совсем, совсем напрасно я сравнивал его недавно с собачкой-моськой.

Собачки-моськи в походе вести себя не умеют. Они то отстают, то забегают, то путаются у хозяина под ногами. Им непременно надо каждый кустик обнюхать, у каждого столбика задержаться, и тащить моську на поводке одна сплошная канитель.

А вот Спиря-Спиридоныч — попутчик совсем иной!

На Спиридоныча и посмотреть-то было приятно.

Поводок ему нисколько не мешал. Петух выступал так важно, так уверенно, что теперь не только я, а любой бы встречный сказал: «Ого! Вот это пешеход так пешеход. Молодчина, Спиря! Доброго тебе пути!»

А погодка тем временем совсем разгулялась.

Пузыри по лужам прыгать перестали; в поле, в мокрую рожь мелконький дождик сыпался теперь пополам с солнышком; в тучах посветлело, засинело — и всё небо вдруг над нами словно бы поднялось вверх.

Я обрадовался, закричал: