Корабль судьбы (Книга 2) - Хобб Робин - Страница 4

Спал сатрап, естественно, тоже на койке, причем под обоими одеялами. Поскольку Малта делить с ним постель по-прежнему не желала, ее ложем был пол. Иногда ей везло, и, когда сатрап засыпал, ей удавалось вытянуть из-под его вялой руки одно одеяло.

Когда они с Касго впервые оказались здесь наедине и плотно закрыли за собой дверь, сатрап огляделся, и его плотно сжатые губы побелели от ярости.

«И это, — обратился он к Малте, — наилучшее, чем ты сумела нас обеспечить?»

У нее в тот момент еще гудело в голове: с нею произошло столько всего сразу — сперва ее чуть не изнасиловали, потом умерла Кикки, потом пришлось спешно перебираться с корабля на корабль.

«Я? Для нас?» — тупо переспросила она.

«Немедленно поди и скажи им, что я подобного обращения не потерплю! Немедленно!»

Вот тут он хватил уже через край. Малта ничего не смогла поделать с собой: слезы покатились у нее по щекам, как ни силилась она их удержать.

«Как, по-твоему, я должна это сделать? — спросила она. — Я же не говорю по-калсидийски! Да если бы и говорила, почем мне знать, к кому следует обратиться? И эти животные в любом случае меня не послушают! Если ты до сих пор не заметил, так знай, что калсидийцы женщин не то чтобы особенно уважают».

Он презрительно хмыкнул.

«Женщин вроде тебя они, конечно, не уважают. Будь здесь Кикки, она уж сумела бы им объяснить, что к чему! Это тебе следовало умереть, а не ей. Кикки по крайней мере знала, как делаются дела!»

С этими словами Касго самолично подошел к двери, распахнул ее и принялся орать, привлекая внимание, пока не появился какой-то матрос. Сатрап закричал на него по-калсидийски. Матрос долго смотрел то на Касго, то на Малту, явно не понимая, в честь чего столько шума. Затем он отдал весьма небрежный поклон — и только его и видели.

«Если он так и не вернется — виновата будешь ты!» — рявкнул на Малту сатрап, бросаясь на койку. Он завернулся в одеяла и сделал вид, будто ее здесь и не было. Малта устроилась в уголке на полу. Матрос же, как и следовало ожидать, не вернулся.

Тот угол до сих пор был ее частью каюты. Она и теперь там сидела, прижавшись спиной к доскам стены и разглядывая грязь у себя на ногах. Ей смертельно хотелось выйти на палубу, вволю надышаться свежим, холодным морским воздухом и более всего — выяснить, куда же они держат курс.

Галера, помнится, стремилась на север, в сторону Калсиды. Парусник же, что их подобрал, шел, наоборот, к югу. Но вот куда он направлялся теперь? Продолжил свое плавание или тоже повернул в Калсиду? Сидеть взаперти, понятия не имея о цели путешествия, было форменной пыткой. Принудительное безделье и соответствующая скука — вот из чего теперь состояли все ее дни!

Не удавалось ей добиться ничего вразумительного и от сатрапа. Пузатый корабль немилосердно качало, отчего у джамелийского самодержца постоянно была морская болезнь. Касго то и дело блевал, а в перерывах жаловался на голод и жажду. Когда приносили еду, он тотчас наедался до отвала — но лишь затем, чтобы, по народному выражению, «метнуть харчи» несколькими часами позже. С каждой порцией пищи калсидийцы присылали ему некоторое количество зелья для курения. Тогда в маленькой каюте становилось уже вовсе нечем дышать, у Малты начинала кружиться голова, а сатрап знай жаловался на скверное качество травки: и горло-то от нее горело, и на душе лучше не делалось. Тщетно девушка уговаривала его выйти на палубу и хоть немного проветриться. Он предпочитал валяться на койке и стонать. Либо требовал, чтобы она растерла ему то ноги, то шею.

Если для Касго подобное затворничество было добровольным, то для Малты — сугубо принудительным. Она нипочем не отважилась бы высунуться наружу одна. Ей вполне хватило опыта общения с калсидийскими матросами, приобретенного на галере, никаких повторений она не желала.

Сидя в углу, Малта время от времени терла глаза, красные и раздраженные из-за копоти от фонаря. Не так давно им принесли полуденную еду, и посуда была уже убрана. Предстояли бесконечные, ничем не заполненные часы до самого ужина. Сатрап в очередной раз пренебрег ее почтительными советами и как следует набил желудок едой. Теперь он попыхивал короткой черной трубкой. Вот извлек ее изо рта, сердито посмотрел на нее, опять затянулся. Выражение лица у него было недовольное, и это предвещало Малте очередную порцию неприятностей. Вот Касго беспокойно заерзал на койке. Потом громко рыгнул.

Малта негромко подала голос:

— Прогулка по палубе благотворно сказалась бы на твоем пищеварении, государь.

— Помолчи лучше, — был ответ. — Какая прогулка, когда от самой мысли об усилии, потребном для ходьбы, у меня в желудке судороги начинаются!

И, выхватив изо рта трубку, сатрап запустил ею в Малту. А потом, даже не взглянув, удалось ли попасть, перекатился лицом к стене, тем самым прекращая разговор.

Малта прислонилась к переборке затылком. Трубка пролетела мимо, но не хотелось даже думать о том, что будет, если сатрап в полной мере надумает сорвать на ней зло. Малта почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и постаралась заставить себя поразмыслить, что же ей делать дальше. Нет, плакать она не будет ни под каким видом! Она сжала зубы, стиснула кулаки и придавила ими веки. Никакой сырости! Она, Малта, — упрямая наследница поколений решительных предков. Она — дочь торговца из старинной семьи. Интересно, а как на ее месте поступила бы бабушка? Или тетка Альтия? Они же сильные. И умные. Они точно придумали бы какой-нибудь выход из этого положения. Вот только какой?

Малта поймала себя на том, что рассеянно ощупывает шрам на лбу, и поспешно отдернула руку. Там больше не было гноя, рана снова закрылась, но зажившая плоть была неприятной на ощупь, какой-то бугристой. Выпуклый рубец тянулся со лба в волосы на целую длину пальца. Не иначе, он разрастался. Малта попробовала представить, на что все это было похоже, и судорожно сглотнула.

Она подтянула колени к самой груди и обхватила их руками. Потом закрыла глаза, но не затем, чтобы уснуть. Уснуть значило увидеть кошмарный сон обо всем, о чем наяву она не позволяла себе думать. О Сельдене, сгинувшем под руинами. О матери и бабушке, которые, понятное дело, винят ее в его смерти. Еще ей снилась подружка Дейла и как она шарахается при виде ее изуродованного лица. И даже отец, глядя в сторону, отворачивался от обезображенной дочери.