Корабль судьбы (Книга 2) - Хобб Робин - Страница 15

— А нагрянет джамелийский флот, что тогда? — осведомился Мингслей. — Наши послания, отправленные в Джамелию с почтовыми птицами, уведомили столицу о том, что от старинных торговцев следует ждать государственной измены. Теперь они смогут убедиться, что мы были тысячу раз правы в своих предостережениях! Это ты и твои друзья, старинные торговцы, отправили сатрапа на смерть!

Ее голос сделался холоден.

— Вот как? Значит, ты отважно признаешь свое участие в заговоре против сатрапа Касго — и тут же принимаешься угрожать мне последствиями? — Серилла с великолепным презрением покачала головой. — Если бы Джамелия вправду собиралась выставить против нас флот, это уже было бы сделано. Похоже, те, кто лелеял надежду отправиться на север и как следует пограбить Удачный, ныне заняты сохранением того, что сами имеют, — либо я ничего уже не понимаю! Но даже если предположить, что этот столичный флот, которым нас последнее время так часто стращают, все-таки явится, — ох не думаю, чтобы он оказался очень силен и велик! Видишь ли, я слишком хорошо знакома с состоянием джамелийской сокровищницы. И я знаю, что весть о гибели сатрапа и угроза междоусобной войны не очень-то поспособствуют тому, чтобы вельможи раскошеливались. Я догадываюсь, на что надеялись заговорщики. Вы полагали, что ваши столичные подельники явятся сюда с боевыми кораблями и выложат вам Удачный на блюдечке. Ну, и от калсидийцев вас оградят, если те начнут уж очень наглеть. Как оно, собственно, и произошло, только гораздо раньше, чем вы полагали!

Серилла слегка перевела дух и налила себе еще чаю. С вежливой улыбкой она указала чайничком на чашку Мингслея — дескать, не хочет ли он? — и решила истолковать его яростное молчание как отказ.

— Так вот, — продолжала она свой политический обзор, — если этот флот однажды все-таки покажется в здешних водах, его встретит дипломатически выверенная сердечность… и хорошо укрепленная гавань. Они увидят город, восстанавливающийся после ничем не оправданного калсидийского нападения. Я все это к тому, что неплохо бы тебе, Мингслей, взглянуть на положение своих собратьев, новых торговцев, под совершенно непривычным тебе углом. Вот скажи мне, к примеру, что вы намерены делать, если сатрап окажется жив? Ибо, если предположить, что драконица не солгала нам, утверждая, что Малта Вестрит не погибла, из этого следует, что и сатрап, вероятно, выжил с нею вместе. Какие неприятности это обстоятельство может вам принести? Особенно если учесть, что у меня есть собственноручно тобою написанное свидетельство о том, что против него существовал заговор новых торговцев. Нет, конечно, не то чтобы ты был лично замешан… — Она положила в мятный взвар ложечку меда и стала задумчиво размешивать. — В любом случае, допустим, появляется этот флот. И его встречает не демонстрация силы и подавно не зрелище бунта и беспорядков, а сугубо вежливое приветствие. Что ж, поживем — увидим. — Она наклонила голову и одарила Мингслея чарующей улыбкой. — Я, кажется, совсем забыла напомнить тебе, что, прежде чем добраться сюда, джамелийским кораблям придется миновать сперва Пиратские острова, а потом еще и так называемые калсидийские сторожевики, Я думаю, это будет все равно что прорываться сквозь рой разъяренных пчел. Так что, когда столичные суда все-таки окажутся здесь, они будут рады-радешеньки оказаться в мирной гавани, к тому же под защитой драконицы. — Она еще помешала ложечкой в чашке и невинно осведомилась: — Или ты уже забыл про Тинталью?

— Ты еще пожалеешь об этом, — уведомил ее Мингслей. И так резко вскочил, что со столика полетели и посуда, и столовые приборы. — Помогая нам, ты могла бы добраться до самых вершин власти! Ты вернулась бы в Джамелию богатой, обеспеченной женщиной и прожила остаток дней своих, наслаждаясь лоском столицы! А ты вместо этого предпочитаешь связать свою судьбу со здешним захолустьем, населенным грубой деревенщиной. Здесь же нисколько не уважают сатрапию! Ты здесь так и будешь никем! Просто независимой женщиной, живущей как все, вот и все!

И он вылетел из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь. «Будешь просто независимой женщиной, живущей как все, вот и все…» Знать бы Мингслею, какое благословение он призвал на ее голову, вместо того чтобы проклясть!

Кендри вернулся в гавань Удачного самостоятельно. С его парусами управлялась довольно-таки поредевшая команда, но корабль летел как на крыльях. Рэйн Хупрус наблюдал за его приближением, сидя на дырявой крыше обгорелого лабаза в порту. Тинталья описала над ними круг в небесах, блеснув серебром. Ее разум коротко соприкоснулся с сознанием Рэйна.

«Та, которую вы зовете Офелией… Она тоже идет домой».

Рэйн смотрел, как Кендри швартовался возле одного из уцелевших причалов. Сразу было видно, что живой корабль сильно переменился. Носовое изваяние — симпатичный мальчишка — больше не размахивало руками и не горланило, радуясь счастливому возвращению. Кендри крепко жмурил глаза, скрестив на груди руки. Рэйн догадывался, что с ним произошло. Должно быть, Тинталья поведала Кендри о том, кем он, бедняга, на самом деле являлся. И так уже, путешествуя на борту живого корабля, Рэйн смутно чувствовал присутствие дракона, таившегося в недрах личности Кендри, и ощущение было, прямо скажем, не из приятных. А теперь, когда его воспоминания, надо думать, полностью пробудились…

Рэйн почувствовал, как душу заливает медленная и неотвратимая жуть. Похоже, подобная перемена должна была произойти с каждым из живых кораблей и ему предстояло это увидеть. Он представил себе их потрясенные лица, их взгляды, обращенные в себя… Каждый станет живым обвинением ему, Рэйну, в том, что некогда совершили его предки. Пусть даже по незнанию совершили, но кому теперь от этого легче? В любом случае, они отняли у нерожденных драконов их настоящие жизни, а души обрекли на бескрылую и бесполую вечность в облике парусных кораблей.

Рэйн понимал, что должен радоваться хотя бы тому, что Офелия, по всей видимости, вышла победительницей из схваток с калсидийскими кораблями. Однако радости не было. Он лишь представлял себе, как Грэйг Тенира примчится на пристань приветствовать Офелию, которую любил всю жизнь, — и увидит перед собой глаза драконицы, злобно горящие на деревянном лице. Рэйну отчаянно не хотелось при этом присутствовать. Ибо тогда станет совсем очевидно, что его пращуры нанесли непоправимый ущерб не только драконьему роду. Ему достаточно будет взглянуть на друга, чтобы понять, какой удар обрушился на все старинные семьи Удачного, привыкшие гордиться своими семейными кораблями.