100 великих узников - Ионина Надежда Алексеевна - Страница 19

Пылкая натура итальянца требовала деятельности, и он обратился к царю с челобитной, прося позволения заняться чертежами. Иван III прекрасно понимал, что все доставленное Фиораванти в тюрьму здесь же и останется, и согласился. Узник получил все нужное для чертежей и письма, даже взялся было за работу, но новые проекты теперь его уже не занимали. Он жаждал мести и целыми днями писал на итальянском языке воспоминания, шаг за шагом рассказывая о своем путешествии в Россию, пребывании в Москве и о тех случаях из жизни русского царя, в которых сказывались его чрезмерная жестокость, коварство и безграничный произвол. Фиораванти изображал Ивана III лишенным совести тираном и чувствовал приятное удовлетворение при мысли, что, может быть, его записки попадут в руки какого-либо иноземного посла, и тот увезет их на Запад. И тогда вся Европа оценит русского царя по заслугам… Но странно: чем дальше шла работа, тем меньше черных красок выливалось из-под пера Фиораванти. Обвинения, которых так много было в начале записок, теперь исчезли без следа, и узник подолгу задумывался, пытаясь вызвать в памяти подробности «позорных» деяний царя. «Да, он действительно был суров и своеволен, без всяких колебаний попирал законные права других людей. Но тот же Иоанн создал из княжества Московского огромную державу, в одно государство сплотил бессильные уделы, сломил строптивость отдельных городов и княжеств. А что порой был суров и жесток, то вынужден был карать своевольных бояр и князей, которые были недовольны, что их лишили былой славы и значения».

Фиораванти иногда казалось, что он рабски оправдывает своего безжалостного господина, и тогда из-под пера узника вновь лились потоки злых нападок и упреков. Но взрыв минутной злобы проходил, и итальянец вновь задумывался… В башенных бойницах с завыванием проносился ветер и гулко ударял по медным языкам колоколов. В темнице было холодно и сыро, пламя светильника колеблющимся тусклым светом озаряло его стол, заваленный исписанными бумагами, и седую голову склоненного над ним старика. Но в темные углы свет не проникал, и там всегда царил густой мрак. Ни один отзвук житейских и государственных дел не проникал в глубину кремлевских тайников, и заключенный в них строитель их как бы ушел из жизни. Он не ждал себе спасения и только пытался бесстрастно рассказать о делах давно минувших дней. Сделать это было трудно, ведь последним случаем, запечатлевшимся в его памяти, стала бессмысленная казнь несчастного Леона.

Но однажды Фиораванти вдруг вздрогнул, отложил перо и стал к чему-то прислушиваться. В коридоре, по ту сторону дубовой двери, ясно слышались шаги и лязг оружия. Пораженный до глубины души узник поднялся, дрожа всем телом. Загрохотали тяжелые замки, с визгом отодвинулись засовы, и двери, скрипя на ржавых петлях, широко распахнулись. Ослепленный ярким светом факелов, Фиораванти на мгновение закрыл глаза, а когда снова открыл их, то увидел перед собой нескольких стрельцов, стоящих позади молодого боярина. Тот с любопытством оглядел сначала темницу, а потом уж и самого узника. Когда Фиораванти сообщили, что государь Иоанн Васильевич умер и царствует теперь сын его – Василий, узник долго не мог понять этих слов. Он только молча смотрел на незнакомого боярина, который говорил: «Государь всея Руси Василий, по смертной воле Иоанна, повелел тебя оповестить, что все твое добро тебе обратно отдается и волен ты отныне на Москве век свой доживать или в земли дальние отъехать».

Радость была так велика и неожиданна, что Фиораванти пошатнулся, судорожно взмахнул руками и без чувств упал на пол…[10]

Неукротимый Савонарола

В 1495 г. монах-доминиканец Савонарола по приглашению Медичи переехал во Флоренцию и, став приором в соборе Святого Марка, с еще большим рвением взялся за исправление людских нравов.

Хотя Флоренцию, как и всю разъединенную Италию XV в., тоже сотрясали внутренние раздоры, но в городе процветали ремесла, она вела оживленную торговлю чуть ли не со всем миром, и оттого здесь скапливались огромные богатства. Горожане умели не только работать, но и веселиться, карнавалы длились по несколько дней, и богачи, чтобы ублажить простой народ, не скупились на вино и угощения. Наравне с ремеслами в городе процветали искусства, философия, литература; здесь творили великие Данте, Д. Боккаччо, А. Микеланджело, Н. Макиавелли и т. д. А Савонарола в этом граде веселья и благоденствия выступал с обвинениями против священников, которые проповедуют пустое тщеславие, отцы и матери дурно воспитывают детей, князья давят народы, купцы думают только о наживе, женщины – о пустяках, крестьяне воруют, солдаты богохульствуют…

Грозный монах не только обличал людские пороки, но и пророчествовал о скорой смерти Лоренцо Медичи, тогдашнего правителя Флоренции, грядущих мятежах в городе и нашествии иноземцев на Италию. Его безыскусные, но пламенные проповеди и религиозное рвение привлекали толпы народа, ведь требуя исправления духовенства, Савонарола одновременно требовал и свободы политической. Влияние смелого монаха усилилось при Пьетро Медичи, которого признали достойным занять место отца, хотя он и не достиг положенного возраста. Но Савонарола выступил «против», так как думал упрочить свободу Флорентийской республики союзом с Францией. После изгнания Медичи из Флоренции Савонароле поручили представить Синьории проект новой формы правления в республике. Став силою обстоятельств признанным лидером Флоренции, он на время оставил проповеди и занялся переустройством законодательства, созданного еще семейством Медичи, но в новых условиях уже непригодного.

Свой проект он зачитал в кафедральном соборе Флоренции. Раздраженный папа Александр VI отлучил Савонаролу от церкви. Однако тот объявил это отлучение ничтожным, так как оно противно соборным постановлениям, и сразу же издал в свою защиту книгу «Триумф веры». Он послал королям Испании и Англии письма, в которых умолял их в интересах церкви созвать вселенский собор для низложения верховного понтифика, недостойного занимать святой престол. Для переговоров с французским королем Карлом VIII, приближавшимся к Пизе, Савонарола отправился сам. Король прекрасно знал, каким влиянием пользуется монах не только в самой Флоренции, но и за ее пределами, и потому встретил делегацию с почетом. При встрече с монархом Савонарола вдохновенно говорил и о том, что короли – орудие в руках Господа. «Он послал тебя, чтобы освободить Италию от страданий и чтобы поднять церковь, поверженную в прах. Но если ты забудешь милосердие и справедливость, если не будешь уважать свободу, жизнь и честь населения, то гнев Божий испепелит тебя».

Савонарола

Никто другой не осмелился бы так говорить с королем, которого признала уже вся Северная Италия. Но Карл VIII выслушал Савонаролу с глубоким почтением и торжественно обещал принести на землю Италии милость и справедливость.

По проекту Савонаролы во Флоренции был учрежден «Великий Совет», в состав которого вошли все правоспособные граждане, достигшие 29 лет и предки которых когда-либо занимали почетные выборные должности. В «Великий Совет» вошли 3200 человек: они разделились на три группы, каждая из которых по очереди заседала шесть месяцев. Кроме того, в состав «Великого Совета» вошли еще 60 человек, лично правоспособных, но не имевших заслуженных предков, и 24 юноши, достигшие 24-летнего возраста. Затем был создан «Совет восьмидесяти», члены которого избирались среди наиболее почетных граждан не моложе 40 лет. Этот совет играл роль верховной палаты, просматривал и окончательно утверждал законы, выработанные «Великим Советом». Даже по этой краткой схеме видно, что во Флоренции вводилось конституционное самоуправление.

Еще до первых выборов в оба совета Савонарола убедил старейшин, в руках которых оставалась власть, объявить полную амнистию всем заключенным, кроме совершивших тяжкие преступления. Из мрачных казематов были выпущены сотни людей, заточенных туда по проискам врагов, и это еще больше подняло авторитет Савонаролы. Но одновременно усилилась и злоба его врагов, которые в новом порядке правления не видели для себя ничего хорошего. Особенно разозлились монахи различных орденов, и больше всего францисканцы. Раньше они видели в настоятеле монастыря Святого Марка только неприятного конкурента, обличавшего в своих проповедях и личным примером их тунеядство. Теперь же они лишались многих льгот, захваченных без всякого на то права. К монахам присоединились и некоторые представители духовенства, за которыми пошли и приверженцы Медичи.