Дорога шамана - Хобб Робин - Страница 24

Когда-то эти леса принадлежали нам, там мы охотились и добывали корм для своих животных. Кидона были богаты и счастливы. А потом в наши прекрасные леса пришел пятнистый народ. В теплое время года кидона спускались на равнину, под ослепительно яркое солнце, а они этого не могли, потому что их глаза и кожа не терпят дневного света. Они существа сумерек и теней. На равнине, у подножия гор, кидона летом пасли свой скот. Мы построили там города и дороги, возвели памятники. Зимой пастухи отводили стада в лес, под защиту деревьев. Мы процветали. Наши стада множились. Наши мужчины и женщины были полны жизни, и детей рождалось так много, что нам приходилось каждый год строить новые храмы, чтобы было где воспитывать их и обучать.

Все было бы хорошо, если бы пятнистые не поселились в лесах над нашими землями. Им не нравилось, что наши стада растут, и они старались помешать нам расширять пастбища и рубить деревья для строительства городов. Они говорили, что наши овцы и коровы слишком много едят, а талди вытаптывают лес, превращая узкие тропинки в широкие дороги. Они возмущались, когда мы расчищали землю под поля, и оплакивали каждое срубленное нами дерево. Они утверждали, что лес принадлежит только им, и хотели, чтобы он оставался в своем первозданном виде, словно под его сень никогда не ступала нога человека. А мы стремились к тому, чтобы нам не мешали рожать детей, охотиться и растить урожай так, как делали до нас наши предки. Мы спорили с пятнистым народом. А потом стали с ними сражаться.

Пятнистые отвратительный народ, хитрый и скользкий, словно желто-черные саламандры, живущие под гнилыми корягами. Мы не желали войны с ними, мы пытались торговать, но они всякий раз обманывали нас. Их женщины похотливы, точно бродячие кошки, к тому же они не считают нужным делить постель только с одним мужчиной, разводить скот и вести хозяйство, как положено женщине. Они разрушили жизнь многих наших молодых людей, соблазнив, а затем навязав им детей, хотя новоиспеченные отцы не были уверены, что это их дети. В результате между нашими воинами начались раздоры.

Мужчины пятнистого народа еще хуже женщин. Они не хотят сражаться в честном бою, используя «лебединые шеи» или копья, – нет, они наносят удар издалека, стреляя из лука или пращи, и душа воина, убитого ими, не попадает в земли богов. Если кидона застают врасплох, то он умирает в бесчестье, словно дичь, кролик или рябчик, – всего лишь кусок мяса на обед. Мы были против войны с пятнистым народом, но, когда они ее навязали, не стали отступать. Мы промчались по их деревням и убили всех, кто не успел убежать, и тогда они поклялись, что отомстят нам. И они наслали на нас ветер смерти – наши мужчины умирали, задыхаясь от страшного кашля и корчась в собственных нечистотах. Многие наши дети осиротели, но вместо того, чтобы взять их в свои семьи, пятнистые оставили их умирать. Они направили против нас болезни, как охотник спускает собак на раненого оленя. Такая смерть уничтожает душу мужчины – для того, кого предало собственное тело, загробной жизни не существует.

Девара замолчал, но его покрытая перьями грудь вздымалась от волнения. Повисла тяжелая, пропитанная бессильной и оттого еще более жгучей ненавистью тишина. Затем Девара снова заговорил, и голос его звучал тихо и как-то безжизненно:

– Воины твоего народа остановились на границе нашего леса, захваченного пятнистым народом. Они сильны. Они победили кидона, а ведь ни один другой народ равнин не смог нам противостоять. Я рассказал тебе о нашем самом страшном поражении, после которого мое племя покрыло себя несмываемым позором, чтобы ты понял – пятнистые не заслуживают милосердия вашего доброго бога. Вы должны поступить с ними так же, как поступили с нами. Используйте железное оружие, чтобы убивать их на большом расстоянии, и никогда не приближайтесь ни к ним, ни к их домам, иначе они обрушат на вас свою магию. Их следует растоптать, словно червей. Никакое унижение не может быть слишком страшным для них, никакое наказание – слишком жестоким. Никогда не жалей их, как бы ваши солдаты ни поступали с ними, ибо ты знаешь, что они сделали с нами. Они разрушили наш мост в мир мечты. – Его руки безвольно висели вдоль тела. – Когда я умру, моя сущность исчезнет без следа. Я не смогу пройти в земли, где родились духи моего народа.

Когда я был еще молодым, задолго до войны наших двух народов, я дал клятву, что снова открою эту дорогу. Я поклялся перед своими богами и всеми кидона. Я поймал и пролил кровь ястреба, чтобы между нами возникла связь. И она возникла. – Он показал на свою голову. – Я дважды пытался пройти на ту сторону. Я сражался с наводящим ужас стражем, которого пятнистые поставили у нас на пути. И дважды потерпел поражение. Но я не сдался и не отказался от своей клятвы. А потом твой отец выстрелил в меня железом, и магия вашего народа проникла мне в грудь, ослабив мою магию кидона. И тогда я понял, что не смогу сдержать слово. Я думал, что для меня все кончено.

Он замолчал и покачал головой.

– Я потерял надежду и смирился с тем, что после смерти мне суждено терпеть муки, на которые обрекают всех клятвопреступников. Но потом боги открыли мне свой путь. Вот почему они позволили, чтобы твой народ объявил войну моему и победил в ней. Вот почему твой отец разыскал меня и отдал тебя мне. Боги послали мне оружие. Я учил тебя и воспитывал. Ты владеешь магией железа, но ты принадлежишь мне. Я посылаю тебя открыть путь для кидона. Мне потребовалось исчерпать до дна жалкие остатки своей магии, чтобы привести тебя сюда. Дальше я идти не могу. Я вверяю тебе мою клятву, и наши имена будут прославлены в веках. Ты убьешь стража магией холодного железа. Иди. Открой нам путь.

– У меня нет оружия, – сказал я и вдруг почувствовал себя трусом.

– Сейчас оно у тебя появится. Смотри, как нужно призывать оружие.

Девара нетерпеливо нарисовал пальцем в пыли кривую линию. Затем наклонился и подул на присыпанный пылью камень, а когда она поднялась в воздух, я увидел сверкающую бронзовую «лебединую шею». Девара с гордостью показал на свое оружие и поднял его с земли. Очертания клинка остались на камне, словно отпечаток лошадиного копыта на мокром песке. Девара замахнулся и с силой вонзил сияющий клинок в синий камень у наших ног.

– Вот. Он будет удерживать этот конец моста кидона. А теперь ты должен призвать свое оружие, чтобы убить стража. Железо мне не подвластно.

Я постарался прогнать все сомнения, наклонился и нарисовал в пыли клинок, который так хорошо знал. Я делал это тысячу раз в детстве – изображал саблю офицера каваллы, гордую и прямую, с надежной рукоятью, украшенной кисточкой. Когда я водил пальцем по пыльной поверхности камня, я вдруг понял, как сильно хочу взять в руки эту саблю. А потом, когда подул на камень, сабля, оставленная в лагере Девара, вдруг появилась на земле у моих ног. Исполненный ликования и одновременно удивления, я поднял клинок с земли. Его след остался рядом с отпечатком «лебединой шеи». Когда я с гордостью взмахнул им над головой, Девара отскочил от меня и поднял щит, закрываясь от ненавистного железа.

– Бери его и уходи! – прошипел он, оставаясь в угрожающей позе птицы, приготовившейся атаковать врага. – Убей стража. И убери подальше от меня свое оружие, пока оно не ослабило магию, которая нас здесь удерживает. Иди. Мой клинок хранит этот конец моста. Твое железо укрепит другой.

Я до такой степени находился под его влиянием, что мне даже в голову не пришло сомневаться в его приказах. В этом месте и времени, в неверном и немного пугающем свете, я не мог и помыслить о том, чтобы ослушаться. И потому я отвернулся от Девара и пошел по каменному уступу к краю скалы. Передо мной лежала бездонная пропасть. Высоченные каменные столбы и ненадежные мостики, соединявшие их, были единственной возможностью попасть на противоположную сторону. Конец моего пути терялся вдалеке, словно окутанный туманом или легкой дымкой, и я практически его не видел.

Вершины башен были самого разного размера: одни казались не больше стола, в то время как на других мог бы без труда разместиться огромный дворец, а также отличались друг от друга глубиной сине-серого цвета, и я решил, что они сделаны из более твердого камня, нежели сами колонны, выточенные упрямым ветром из скал. Между краем уступа и первой башней не было никакого моста, и я понял, что должен прыгнуть. Расстояние не выглядело слишком большим, а площадка, куда я должен был приземлиться, казалась довольно широкой – примерно в две скамьи фургона. Если бы мне пришлось прыгать на земле, меня бы это не обеспокоило, но внизу раскрыла свою пасть бездонная пропасть.