Повести об отважных - Попов Василий Алексеевич - Страница 11

— Здравия желаю, товарищ подполковник! — капитан Нелин обернулся к человеку в штатском. — А это наш бургомистр, Ганс Вернер.

Подполковник крепко пожал руку бургомистра и ощутил ее твердость и силу.

— Садитесь, товарищи! — пригласил подполковник. — Сейчас поговорим, потом пообедаем. Ведь вы, наверное, не успели пообедать?

— И позавтракать тоже не успели! — улыбнулся Ганс Вернер.

— Товарищ Вернер всю ночь проработал на электростанции, — пояснил капитан.

— Да, сегодня вечером мы дадим городу свет, — кивнул головой бургомистр.

— Так какие у вас дела? — спросил подполковник, обращаясь к капитану.

— Я не мешаю? — спросил Ганс Вернер.

— Конечно, не мешаешь, товарищ Вернер, — ответил Нелин. — У нас с тобой теперь одни, общие дела.

— У всех коммунистов всегда одни, общие дела, — улыбнулся бургомистр и достал из кармана пиджака прокуренную трубочку. — Тогда я буду курить, если мне разрешат.

— Курите, курите, — подполковник подвинул к Гансу раскрытую коробку “Казбека”.

Немец неторопливо достал две папиросы и вышелушил из них табак в свою трубку.

— Дела у нас невеселые, товарищ подполковник, — нахмурился капитан Нелин. — Сегодня ночью где-то в районе замка работала неизвестная радиостанция. Шифрованная передача продолжалась семь минут. Радиограмма пока не расшифрована.

— Так. — Лицо подполковника стало строгим. — Еще что?

— Ночью была совершена попытка нападения на мучной склад. Часовой убил двух нападавших автоматной очередью. Опознать их не удалось. Наверное, нездешние… — Капитан Нелин взял папиросу, щелкнул зажигалкой и жадно затянулся дымом. — Что за проклятый город мне достался! В других городах давно уже тишина и порядок. А в Эйзенбурге самая настоящая война.

— Осенью, перед смертью, мухи всегда злее, — сказал Ганс Вернер.

— Товарищ Вернер! — подполковник взглянул в глаза немца. — Мы поймали одну такую муху. Она пыталась насыпать стрихнину в пищу раненым. Надо разузнать, откуда она залетела. И, может быть, заставить ее разговориться.

— Я рад помочь, если смогу.

Подполковник распорядился привести диверсанта. Тот вошел с дерзкой ухмылкой на мальчишеском лице. Но, увидев Ганса Вернера, ссутулился, опустил голову.

— О, этот юноша мне знаком! — сказал Ганс Вернер. — Это сын нашего аптекаря Бротта, Эдуард. Хороший, очень хороший человек был старый Бротт. Он не раз выручал наших подпольщиков-антифашистов, прятал их у себя.

— Это ложь! — выкрикнул Эдуард.

— Нет, это правда, — спокойно возразил Ганс Вернер. — Если ты не веришь мне, спроси у своей матери. Кстати, она каждый день приходит ко мне, плачет и просит найти сына. Твоего отца, Эдуард, фашисты угнали на восточный фронт. Там он и погиб. У матери остался только ты.

— Теперь не станет и меня! — Эдуард всхлипнул. — Меня расстреляют?

— Я, пожалуй, во имя памяти твоего отца, буду ходатайствовать за тебя, — сказал Ганс Вернер. — Как вы на это смотрите, товарищ подполковник?

— Ну что ж, ваше поручительство имеет большой вес, товарищ Ганс Вернер. — Подполковник внимательно посмотрел в растерянное лицо мальчишки. — И, кроме того, Советская власть не мстит обманутым. Можешь вернуться к матери.

— Подожди меня внизу, Эдуард, — сказал Ганс Вернер. — Я сам отвезу тебя к твоей матери. Побудь дома, подумай. Если ты настоящий человек, то поймешь, как это подло сыпать яд в пищу раненым. Поймешь и расскажешь, кто поручил тебе совершить эту подлость… Иди, Эдуард!

Мальчишка закрыл лицо ладонями и, пошатываясь, вышел из комнаты.

Петр Захарович Ничипуренко проснулся как и наказывал сам себе — без четверти двенадцать. Сменять сержанта Коновалова на посту в склепе нужно было ровно в полночь.

Ничипуренко потянулся, зевнул и несколько минут протирал глаза. Очень хотелось спать. Отдохнуть удалось всего три часа.

Ловко намотав портянки, старшина обулся, туго подпоясался широким ремнем с висящим на нем кинжалом в ножнах. Потом внимательно проверил автомат.

— Дядя Петя! — шепотом окликнул его с соседней кровати Коля.

— Ну, чего тебе? Чего не спишь?

— А я днем выспался… Можно, дядя Петя, я с вами пойду?

— Со мной? — старшина притворно строго нахмурил брови. — А чего ты там делать будешь?

— Вам помогать… Охранять боеприпасы… И еще читать. Книгу мировую я в полковой библиотеке сегодня взял. Называется “Крестоносцы”. Про этих самых рыцарей, как они над людьми издевались.

— Ну ладно, идем! — кивнул головой старшина — Вдвоем и, верно, лучше охрану нести.

Через несколько минут они уже стучали в запертую изнутри тяжелую, окованную железом дверь. Сержант Коновалов, узнав голос старшины, отодвинул тяжелый засов.

— Ну, как ты тут? — спросил Ничипуренко.

— Да не больно ладно, товарищ старшина. — Сержант покосился на дверь, ведущую во второй склеп и прошептал: — Кто-то возится за дверью. Дергает ее. Я уже помощь звать собирался.

— Может, почудилось? Там ведь нет ни входа, ни выхода.

— Нет, не почудилось. Кто-то через щель в дверях тросик пилить пытался. А как окликнул его, все стихло.

Старшина взял с могильного памятника стоявший там аккумуляторный фонарик и осветил двустворчатую железную дверь, ведущую в соседний склеп. На створках двери были толстые петли из кованого железа. Когда-то в эти петли вставляли дужку замка. А сейчас сквозь них был продет кусок толстого проволочного троса, концы которого соединялись причудливым морским узлом.

— Верно, кто-то с тросом шуровал! — проворчал Ничипуренко. — Две проволочки перепилены… Видать, никак покойнички фашистские не успокоятся… Ладно, иди, сержант! Уж мы с Николаем их успокоим.

Пока Петр Захарович запирал двери за сержантом, Коля с любопытством осматривал склеп — унылое, серое сводчатое помещение с узкой лестницей в углу.

“Это — в часовню”, — догадался Николай.

В каменный пол склепа в два ряда были вмурованы тяжелые гранитные надгробия.

На левой половине склепа надгробий не было. И там экипаж “катюши” сложил свое имущество — небольшой штабель ящиков со снарядами, три катушки телефонного провода, объемистую кружку с автолом, топоры, кирки и лопаты.

Осмотрев склеп, Коля подошел к надгробиям. Их было двенадцать. Мальчик, с трудом разбирая готический шрифт, все же понял, что надгробия были установлены на могилах фон Шлиппенбахов. Здесь было похоронено несколько поколений владельцев замка.

Пока Коля разбирал надписи на могильных плитах, Петр Захарович расстелил на пустых ящиках плащ-палатку и прилег.

— Закурить бы, — мечтательно проговорил он. — В сон клонит.

— А вы вздремните, дядя Петя, — посоветовал Коля. — Я же спать не буду. И как только кто-нибудь станет возиться за дверью, я вас разбужу. Спите, а я почитаю.

Петр Захарович заворочался на своем ложе, зевнул и согласился.

— Ладно, хлопец, неси вахту за старшину. День дюже хлопотной был… Устал я здорово. Как услышишь возню за дверью, так сразу же закрывай ладошкой мне рот. Я враз проснусь. Спать захочешь — тоже меня буди.

Коля повернул к себе фонарь, поудобнее устроился на пустом ящике и взялся за книгу.

Вместе с отважным польским воином Збышко он сражался с кичливым немецким рыцарем Лихтенштейном, пробирался через дремучие дубравы…

Ничипуренко сладко похрапывал. И это было единственным звуком в тишине склепа.

Коля не знал, сколько времени прошло. Но вдруг от внутренней двери послышался сначала шорох, потом чуть слышный скрежещущий звук.

“Пилят проволоку!” — вздрогнул Коля.

Осторожно, постепенно поворачивая луч фонарика, он осветил стену возле двери. Отблески света падали на темные створки дверей, и Коля заметил, как между этими створками появляется и исчезает светлая тонкая полоска металла.

Мальчик протянул руку и закрыл ею приоткрытый рот старшины. Храп оборвался. И сейчас же прекратился скрежещущий звук.

Петр Захарович вскочил со своего ложа, схватил фонарик, подошел к двери, подергал ее. Пока было перепилено только четыре проволочки из двадцати.