Источник жизни - Линьков Лев Александрович - Страница 3

Так каждая новая смена бойцов рассказывала Булатову о том, что творится наверху.

Ему сказали, что умер от солнечного удара снайпер Гавриков, что при смерти врач Карпухин и оба радиста впали в беспамятство, что опять поднялся ветер — не вернулся бы самум, что сдохли три лошади и в том числе ахалтекинец Булатова Алмаз.

И каждый спрашивал: «Может, вы подниметесь наверх?..»

А Шаров сидел за приемно-передаточным аппаратом и настойчиво выстукивал: «Пятерка», «Пятерка», вы слышите меня? Отвечайте… перехожу на прием».

Отвечает! Командир плотнее прижал наушники. Да, отвечает! «Пятерка» отвечает! Он лихорадочно стал записывать:

«Когда подойдем? — Шаров огляделся вокруг. — Не подойдем без воды», — с горечью подумал он и все же ответил: «В двадцать один час дайте сигнал двумя ракетами», потом подозвал комсомольца Сахарова.

— Сейчас ваша очередь спускаться в колодец. Передайте товарищу Булатову вот эту бумагу. — А сам обратился к окружавшим его бойцам: — Пограничники, от нас зависит спасение наших боевых товарищей, они бьются сейчас с бандой, расходуя последние патроны. Будем копать дальше… и быстрее…

Прочитав при свете зажженной спички радиограмму Джураева, Булатов с трудом написал на ней:

«Убежден, вода будет…»

— Обвал, товарищ секретарь! — испуганно воскликнул Сахаров.

Ветхий сруб не выдержал. Одно бревно поддалось под давлением песка, и он плотной струей брызнул на середину колодца.

Песок, как вода. Если вода прорвалась где-нибудь сквозь плотину самой маленькой струйкой, она все равно пробьет себе путь.

Булатов собрал все силы, поднялся и прижался спиной к стенке, закрыв отверстие.

— Копайте! — сказал он Сахарову и Забелину.

И они продолжали наполнять ведра песком, с тревогой поглядывая на еле державшегося на ногах секретаря партбюро.

— Разрешите я постою? — попросил было Сахаров.

— Копайте, копайте! — повторил Булатов и закрыл глаза.

Желтые, оранжевые и красные круги поплыли перед его глазами, и ему опять представились прохладное озеро, яркая зелень кустов, и он вспомнил семью, которая осталась в далеком оазисе. «Милые, родные мои!..»

Скоро, совсем скоро, — Булатов верил в это, — зацветут Кара-Кумы. Советские люди проложат здесь каналы, оросят бесплодную пустыню; и, может быть, вот в этом самом месте, где он и его товарищи с таким упорством и с такой яростью копают сейчас песок, чтобы добыть воду и скорее пойти в бой, возникнет новый оазис, раскинутся виноградники и хлопковые поля, зацветут тюльпаны.

Нет, он не упадет, не пустит в колодец проклятый сыпучий песок!

— Вода, товарищ секретарь! — не веря себе, радостно воскликнул Сахаров.

Воды еще не было, но песок опять стал влажным.

— Копайте, копайте! — прохрипел Булатов. Волнующая весть молниеносно облетела лагерь.

Люди с жадностью хватали прохладный песок, клали его себе на голову, подносили к губам.

— В бой, скоро пойдем в бой!..

Проводник Ислам ударил себя по чалме:

— Ай, какой я старый шайтан! Говорил, нет вода, Булатов сделал вода.

А Булатов все стоял, упершись ногами в песок и спиной в стенку колодца. Отхлебнув несколько глотков: больше нельзя себе позволить, — в таком колодце не может быть много воды, — он считал котелки:

— …Двадцать девятый, тридцатый…

Пятьдесят котелков! Каждому человеку по полкотелка. Но надо еще напоить лошадей. На сто лошадей по пять котелков — пятьсот котелков.

— …Триста седьмой, триста восьмой… — считал он котелки, наполненные водой.

— Выпейте еще, товарищ секретарь, — предлагали ему пограничники.

— Не хочу больше! — отвечал им Булатов.

Наконец вода иссякла. На дне колодца осталась только мутная жижа.

— Командир приказал подниматься, — сообщили Булатову. Но он уже не слышал. Он потерял сознание и упал, ударившись головой о стенку.

Его осторожно вытащили наверх, обмыли ему лицо, с трудом сквозь стиснутые зубы влили в рот воды, а он бредил и звал кого-то. Он не мог видеть две сигнальные ракеты Джураева, которые взметнулись далеко-далеко над барханами как предвестие победы.

«ПОСТ СЕМИ ГЕРОЕВ»

К рассказам не принято писать предисловий, но события, о которых речь будет ниже, требуют объяснения некоторых обстоятельств.

В Киргизии многие знают историю этого высокогорного пограничного поста, и, рассказывая ее, каждый добавит, что на том месте, где стоял пост, давно пора воздвигнуть памятник и высечь на граните имена семи комсомольцев-пограничников. Они жили во имя будущего и, не помышляя о славе, обрели ее.

Если тебе, читатель, доведется побывать в тех местах, обнажи голову, суровым молчанием почтя память героев и спроси свое сердце, так ли преданно бьется оно, как бились их пламенные сердца.

Дорога к «Посту семи героев» идет по крутым горам, через Алайскую долину.

По ту сторону долины, на юге, в дымке утреннего тумана, могучей скалистой стеной возвышается Заалай. За хребтом — граница. Она извивается по ущельям, падает в пропасти, пересекает стремительные пенистые холодные реки, взбирается на недоступную ни человеку, ни зверю высоту и идет по гребням гор.

В апреле 1927 года район этот, охраняемый Алай-Гульчинской пограничной комендатурой, подвергся нападению перебравшихся через границу крупных басмаческих банд Барбаши Мангитбаева и Джаныбека-Казы.

Сотни басмачей, вооруженных английскими карабинами, напали на немногочисленные гарнизоны пограничных застав, чтобы прорваться в глубь Советской Киргизии, грабить и сжигать мирные кишлаки.

Тогда-то и совершили свой подвиг семь комсомольцев — пограничников высокогорного поста Кашка-Су.

О появлении басмачей первым сообщил на пост Кашка-Су вернувшийся из разведки боец Иван Ватник:

— По Черному ущелью продвигается банда сабель в двести.

Необходимо было возможно скорее предупредить соседние заставы Ой-Тал и Ишик-Арт. Старшина поста Андрей Сидоров решил в Ой-Тал поехать сам, а в Ишик-Арт послать Ивана Ватника.

За час до рассвета они оседлали лошадей.

Миновав спящий кишлак, пограничники простились. Отсюда пути их шли в разные стороны.

Неожиданный конский топот заставил старшину оглянуться и скинуть с плеча винтовку. У ручья его нагнал всадник. Сидоров с удивлением узнал в этом лихом джигите старого чабана Сулеймана, с которым познакомился два года назад, когда пограничники учили киргизов косить траву и заготовлять на зиму сено, С тех пор Сулейман называл себя вечным другом «Зеленых шапок»: овцы не гибнут больше от страшного джута![2]

Старик жил в кишлаке Сары-Бай, и, если он прискакал за пять верст, значит стряслось недоброе.

Не слезая с разгоряченного коня, Сулейман рассказал, что ночью в кишлак приехали неизвестные люди; они раздали манапам[3] английские ружья и по сотне патронов. Сегодня манапы ждут в долине курбашей[4] — Мангитбаева и Джаныбека-Казы.

Сидоров поблагодарил старика и посоветовал переждать день-другой на посту.

— Седая борода не сделала Сулеймана трусливым козлом! — гордо ответил чабан и круто повернул обратно.

Сидоров направил свою низкорослую лошадь-киргизку в горы: теперь на дороге могли оказаться басмаческие засады.

Едва утих звук копыт, как приподнялся полог крайней юрты. На пороге появился человек в ватном халате, с черной острой бородкой и отекшими веками. Приостановился, прислушался. В рассветной тишине тонко звенел ручей.

Человек подошел к пасущимся за юртой стреноженным лошадям, распутал одну из них и наметом поскакал за Сулейманом…