Чернобыльская молитва. Хроника будущего - Алексиевич Светлана Александровна - Страница 46

Вы уже иначе смотрите на мир… У моего любимого философа Константина Леонтьева недавно вычитал мысль о том, что результаты физико-химического разврата заставят когда-нибудь космический разум вмешаться в наши земные дела. А мы, воспитанные в сталинские времена, мы не могли в своих мыслях допустить существования каких-то сверхъестественных сил. Параллельных миров…Библию я прочёл потом… И женился на одной и той же женщине два раза. Ушёл и вернулся. Ещё раз встретились… Кто мне объяснит это чудо? Жизнь удивительная штука! Загадочная! Теперь я верю… Во что я верю? Что трехмерный мир уже тесен для современного человека… Почему сегодня такой интерес к иной реальности? К новым знаниям…Человек отрывается от земли… Он орудует другими категориями времени, не одной землёй, а разными мирами. Апокалипсис… Ядерная зима… В западном искусстве все это уже описали… Нарисовали… Сняли… Они готовились к будущему… Взрыв большого количества ядерного оружия приведёт к громадным пожарам. Атмосфера насытится дымом. Солнечные лучи не смогут пробиваться к земле, а там цепная реакция пошла – холодно, холоднее, холоднее. Эту мирскую версию о «конце света» внедряют со времён промышленной революции восемнадцатого века. Но атомные бомбы не исчезнут даже тогда, когда уничтожат последнюю боеголовку. Останутся знания…

Вы молчите… А я с вами все время спорю… У нас спор между поколениями… Вы замечаете? История атома – это не только военный секрет, тайна, проклятие. Это – наша молодость, наше время… Наша религия… Но теперь? Теперь мне тоже кажется, что миром правит кто-то другой, что мы со своими пушками и космическими кораблями – как дети. Но я в этом ещё не утвердился… Не твёрд… Удивительная штука жизнь! Я любил физику и думал: ничем, кроме физики, заниматься никогда не буду, а теперь хочу писать. К примеру, о том, что науку человек не устраивает, тёплый человек, он ей мешает. Маленький человек со своими маленькими проблемами. Или: как несколько физиков могут переменить весь мир. О новой диктатуре. Диктатуре физики и математики… Мне открылась ещё одна жизнь…

…Перед операцией… Я уже знал, что у меня рак… Я думал, что мне осталось жить дни, считанные дни, и страшно не хотелось умирать. Вдруг я увидел каждый листок, яркие цветы, яркое небо, ярчайше-серый асфальт, трещины на нем, а в них муравьи снуют. Нет, думаю, их надо обходить. Жалко их. Зачем, чтобы они умирали? От запаха леса у меня кружилась голова… Запах воспринимался сильнее цвета. Лёгкие берёзы… Тяжёлые ели… И все это я не увижу? На секунду, на минуту больше прожить! Зачем я столько времени, часов, дней просидел у телевизора, среди вороха газет? Главное – жизнь и смерть. Ничего другого не существует. Не бросишь на чашу весов…

Я понял, что смысл имеет только живое время… Наше живое время…"

Валентин Алексеевич Борисевич, бывший

заведующий лабораторией Института ядерной

энергетики академии наук Беларуси

"Мне надо кому-то высказаться… Чувства переполняют меня…

В первые дни… Ощущения были смешанные… Помню два самых сильных чувства – чувство страха и чувство обиды. Все произошло и никакой информации: власть молчит, медики ничего не говорят. Никаких ответов. В районе ждали указаний из области, в области – из Минска, а в Минске – из Москвы. Длинная-длинная цепочка… А на самом деле мы оказались беззащитными. Вот это было самое главное чувство в те дни. Где-то далеко… Горбачёв… И ещё несколько человек… Два-три человека решали нашу судьбу. Решали за всех. Судьбу миллионов людей. Так же, как и всего несколько человек могли нас убить… Не маньяки и не преступники с террористическим планом в голове, а обычные дежурные операторы на атомной станции. Наверное, неплохие ребята. Когда я это поняла, я испытала сильное потрясение. Я открыла для себя что-то такое… Я поняла, что Чернобыль дальше Колымы и Освенцима… И Холокоста… Ясно ли я выражаюсь? Человек с топором и луком или человек с гранатомётом и газовыми камерами не мог убить всех. Но – человек с атомом… Тут… Вся земля в опасности…

Я – не философ, не стану философствовать. Поделюсь тем, что помню…

Паника первых дней: кто-то рванул в аптеки и накупил йода, кто-то перестал ходить на рынок, покупать там молоко, мясо, особенно говядину. В нашей семье в это время старались не экономить, брали дорогую колбасу, надеясь, что она из хорошего мяса. Но скоро узнали, что именно в дорогую колбасу подмешивали заражённое мясо, дескать, раз она дорогая, её покупают понемногу, употребляют меньше. Мы оказались беззащитными. Но это все уже вам, конечно, известно. Хочу рассказать о другом. О том, что мы были генерацией советской.

Мои друзья – врачи, учителя. Местная интеллигенция. У нас был свой кружок. Собрались у меня дома. Пьём кофе. Сидят две закадычные подруги, одна из них врач. У обеих маленькие дети.

Первая:

– Завтра еду к родителям. Увезу детей. Вдруг заболеют, потом никогда себе не прощу.

Вторая:

– В газетах пишут, что через несколько дней обстановка станет нормальной. Там – наши войска. Вертолёты, бронетехника. По радио сообщали…

Первая:

– Тебе тоже советую: забери детей! Увези! Спрячь! Случилось… Что-то страшнее войны… Мы даже не можем себе представить – что?

Неожиданно они перешли на высокие тона и кончилось ссорой. Взаимными обвинениями:

– Где твой материнский инстинкт? Фанатичка!

– Ты – предательница! Что бы с нами было, если бы каждый поступал так, как ты? Победили бы мы в войну?

Спорили две молодые красивые женщины, безумно любящие своих детей. Что-то повторялось… Знакомая партитура…

И у всех, кто там был, моё, в частности, ощущение: она вносит тревогу. Лишает нас равновесия. Доверия ко всему тому, чему мы привыкли доверять. Надо дождаться, пока скажут. Объявят. Она – врач, знала больше: «Собственных детей не способны защитить! Вам никто не угрожает? А вы все равно боитесь!»

Как мы её в те минуты презирали, даже ненавидели, она испортила нам вечер. Я ясно выражаюсь? Не только власти обманывали нас, но мы сами не хотели знать правду. Где-то там… На глубине подсознания… Конечно, сейчас мы не хотим в этом себе признаться, нам больше нравится ругать Горбачёва… Ругать коммунистов… Это они виноваты, а мы – хорошие. Мы – жертвы.

На следующий день она уехала, а мы нарядили своих детей и повели на первомайскую демонстрацию. Могли идти, а могли и не идти. У нас был выбор. Нас никто не заставлял, не требовал. Но мы посчитали это своим долгом. Как же! В такое время, в такой день… Все должны быть вместе… Бежали на улицу, в толпу…

На трибуне стояли все секретари райкома партии, рядом с первым секретарём – его маленькая дочка, она стояла так, чтобы её видели. На ней – плащ и шапочка, хотя светило солнце, а на нем – военная плащ-палатка. Но они стояли… Это я помню… «Загрязнена» не только наша земля, но и наше сознание. И тоже на много лет.

Я изменилась за эти годы больше, чем за всю свою прежнюю жизнь – сорок лет. Мы в зоне заперты… Отселение прекратилось. И мы живём как в ГУЛАГЕ… Чернобыльском ГУЛАГЕ… Я работаю в детской библиотеке. Дети ждут разговора: Чернобыль везде, он вокруг, у нас выбора нет – надо научиться с ним жить. Особенно старшеклассники, у них вопросы. А как? Где об этом узнать? Прочесть? Нет книг. Фильмов. Даже сказок нет. И мифов. Я учу любовью, я хочу победить страх любовью. Стою перед детьми: люблю нашу деревню, люблю нашу речку, наши леса… Самые-самые… Самые! Лучше их для меня нет. Я не обманываю. Я учу любовью. Ясно ли я выражаюсь?

Мне мешает учительский опыт… Я всегда говорю и пишу немного выспренно, с немодным сегодня пафосом. Но я отвечаю на ваш вопрос: почему мы бессильны? Я бессильна… Есть культура до Чернобыля и нет культуры после Чернобыля. Живём среди идей войны, краха социализма и неопределённого будущего. Нехватка новых представлений, целей, мыслей. Где наши писатели, философы? Я уже не говорю о том, что наша интеллигенция, больше всех ждавшая и подготавливавшая свободу, сегодня отброшена в сторону. Нищая и униженная. Мы оказались не востребованы. Не нужны. Я не могу купить даже необходимых книг, а книги – моя жизнь. Мне… Нам… Как никогда нужны новые книги, потому что вокруг новая жизнь. Но мы в ней чужие. Не в силах с этим смириться. Все время во мне вопрос – почему? Кто будет делать нашу работу? Телевизор детей не научит, учить детей должен учитель. Но это – отдельная тема…