Хождение за два-три моря - Пелишенко Святослав - Страница 14

ДАНЯ (глядя в бинокль): Вроде вижу… Вроде парус!

Пауза

Я (осторожно): Рыжий?

СЕРГЕЙ (из каюты, голосом громче человеческого): Что, «Мечта»?! Где?! Меня подождите! (Показывается в люке.) Где «Мечта»?

Данилыч морщится. Все вопросительно смотрят на Даню.

ДАНЯ: Вообще-то не рыжий… ше такое?? Вообще-то черный…

САША (в позе «лотос»): Черных парусов не бывает.

ДАНЯ: Ну серый… Ой, знаете ше? (Смеется.) Это ж не парус! В жизни не догадаетесь!

Я (выражая общее мнение): А мы и не собираемся.

ДАНЯ: Я ж за парус принял рубку, честное слово! Подводная лодка это. (Весело.) Прямо на нас прет!

Теперь и невооруженным глазом был виден стремительно растущий стальной плавник. Корпус угадывался по ореолу пены. Никогда не думал, что в непогруженном состоянии подводные лодки способны передвигаться с такой скоростью.

— Атакующий кашалот анфас… — пробормотал Сергей.

— У кашалотов на спине плавника нет… — это, конечно, Саша. Данилыч безмятежно машет рукой:

— Существуют правила морской вежливости, вот оно. Мы идем под парусами, все должны нас пропускать. Она у нас по корме пройдет.

— Лучше бы не по корме. Лучше бы за кормой.

— За кормой?! — Саша, путаясь в полураскрывшемся «лотосе», делает попытку встать. — Тельняшка там!

— Или нырнет, вот оно. В конце концов, кто из нас подводная лодка?

— Сейчас видно будет! — захохотал Даня. Меня тоже разобрал нервный смех.

Гул мотора. Подлодка проносится за кормой. Вид рубки в профиль. На короткой сигнальной мачте взвился красно-белый флаг.

ДАНИЛЫЧ (спокойно): Вот оно! Они нас приветствуют. Посмотри, Сергей, что этот флаг означает.

СЕРГЕЙ (ныряет в каюту, достает книгу «Судовождение», листает): Красно-белый, так… Это знак «имею на борту лоцмана»!

ДАНИЛЫЧ: Не понял. (Обиженно.) Мы в лоцмане не нуждаемся.

СЕРГЕЙ: Так… Вот еще похожий флаг. Означает… букву «у»!

ДАНЯ: У них гудок не работал, вот и подняли: у-уууу-уу!

САША (застенчиво, ибо сострить пытается впервые в жизни): Они хотели просигналить «У-й-д-и-с-д-о-р-о-г-и», но успели только первую букву…

Пауза. Сергей наконец определяет: это был флаг «вы опасно идете». В данном контексте — окрик «куда прешь».

ДАНИЛЫЧ: Даю слово, вот оно: подходя к Севастополю, в другой раз буду знать морскую азбуку!

СЕРГЕЙ (торжественно): Клянемся: «Мечту» всуе не упоминать!

ДАНЯ: Военно-морской вежливости не доверять!

Я: На простоту перехода не сетовать!

ВЕСЬ ЭКИПАЖ, ХОРОМ: И всегда уступать дорогу подводным лодкам!..

Больше всего в Севастополе мне понравились пограничники.

Хамской этой фразой я пытаюсь оттянуть нелегкое для одессита признание. А именно: самый красивый город на Черном море — все-таки Севастополь.

Даже новостройки, разбросанные по берегам фиолетовых севастопольских фьордов, не кажутся стандартными. Город чист и подтянут; в нем смешаны строгая парадность военного марша и дух романтики.

Но и пограничники здесь хороши. Севастопольская застава работала четко. Зеленую калитку отворил сержант — юный и образцовый. Он приказал подождать две минуты, взял папку с документами, ушел и вернулся ровно через две минуты.

— Приход отмечен. Когда намерены отходить на Ялту?

Я начал бормотать какие-то цивильные глупости — «это зависит от вас», «хотелось бы с утра…».

— Конкретней. В четыре ноль-ноль? В пять ноль-ноль?

Я бормотал. К счастью, выручил Саша:

— В пять. Ноль-ноль.

— Есть, — пограничник облегченно вздохнул. Дальнейшие недолгие переговоры он вел с матросом Нестеренко. Я любовался: это была достойная пара. Саше пошла бы военная форма.

— Ясно. У меня все, — подытожил сержант, - Завтра в пять выпускающий будет в Камышовой.

И калитка захлопнулась. За ней стыла военная тишина.

Камышовая бухта — место новой стоянки «Гагарина». Семья Кириченко — на борту: обеспечивает солярку. Сергей взял на себя покупки, я — пограничников. Треугольник береговых проблем становится привычным. Вы немного отдохните, как говорит Данилыч, а потом… За этими словами следует приказ, который надо выполнять немедленно.

А Саше, разумеется, нужно было на почтамт, и мое счастье, что застава оказалась недалеко.

Письма «от матери» он и здесь не получил. Я, кажется, начинаю догадываться, в чем состоит секрет матроса Нестеренко. Не так уж это сложно.

На выходе из почтамта — какая радость! — столкнулись с Сергеем. Судовому врачу удалось купить фотопленку. До заката оставалось два часа личного времени и самый красивый (повторюсь) город на Черном море.

Нас затрясла туристская лихорадка. Успеть в Панораму, на Графскую пристань, в Морской музей, не забыть про Аквариум… Хотелось после моря и простых человеческих радостей. Хотелось пива. Хотелось прожигать жизнь мороженым.

Существует два способа сокращенного осмотра городов. Можно сесть на лавочку и философски разглядывать прохожих. Можно составить список достопримечательностей и перейти в галоп. К сожалению, мы избрали второй способ.

Мелькали бастионы. Сыпалась скороговорка экскурсоводов. Появился и исчез из поля зрения памятник затопленным кораблям. Саша купил карту-схему города и со свойственной ему пунктуальностью ставил на каждом осмотренном пункте крест.

Мы чувствовали, что делаем что-то не то, но остановиться уже не могли. Константиновский равелин мешался с Малаховым курганом. Здесь бы не промчаться и взглянуть, а остановиться и подумать; но как раз на это не хватало времени. Мы бежали по улицам, залитым абрикосовым вечерним светом, и не замечали их красоты: до закрытия Панорамы осталось полчаса.

Я чувствовал какую-то особо гадкую усталость. Груда сухих путеводительских фактов росла. Голова гудела, кроме того, мы не пообедали; хотелось есть. Навстречу прогарцевал табун экскурсантов. В зубах гида был закушен ячменный корж.

Отрезвил нас Аквариум. Здесь тоже была суета; толпа, оглушенная собственным гомоном, двигалась по часовой вокруг бассейна, где безнадежными кругами — против часовой — плавал скучный долговязый осетр. За стеклами томилась рыбья мелочь. Как и во всяком зоопарке, здесь экспонировалась не живая — полуживая природа. Для посетителей, знакомых с пляжным морем, это экспонируемое море сходит за чистую монету; но мы, пожалуй, к таким посетителям уже не принадлежали. Усохшее чучело дельфина ничем не напоминало полнокровных красавцев, которые еще утром резвились вокруг яхты.

— Идите сюда! — неожиданно позвал Саша. Перед аквариумом с большой океанской черепахой стояла девушка. Она вела по стеклу ладонью; черепаха медленно, важно следовала за рукой, вытягивая морщинистую шею, и что-то как бы выговаривала узкой щелью рта. Ее прищуренные глаза внимательно и ласково смотрели на девушку.

— Милая… добрая… — шептала девушка черепахе. Поглощенные игрой, они никого не замечали: вокруг них, среди бесцельной суматохи, пролегала невидимая линия тишины.

— Черепаха океанская, — прочитал Саша.

— Хорошая девушка! — вздохнул Сергей. И туристское безумие вдруг отпустило.

Больше мы никуда не спешим. На улице вечер, теплый и мягкий. По бульвару у Графской пристани идет чинное военно-морское гуляние. Мелькают светлые кителя моряков, тихо смеются красивые, хорошо одетые женщины.

Солнце садится в море на выходе из бухт. Рядом с огромным красным диском виден статный силуэт военного корабля. Закат на фоне линкора строг. Сергей Щелкает «Зенитом», Саша спрашивает, почему наше светило, находясь у горизонта, краснеет и увеличивается. Мы же, кажется, физики?.. Из Артиллерийской бухты вышло еще одно судно и плавно понеслось на запад, к солнцу и своему товарищу в море.

— Пора домой, — наконец нехотя сказал я и впервые поймал себя на том, что называю «домом» яхту.

15 июля. Вместо «пяти ноль-ноль» пограничник выпустил яхту из Камышовой в половине четвертого.

У капитана есть странный обычай: самое раннее время суток он называет «девятью часами утра».