Хождение за два-три моря - Пелишенко Святослав - Страница 12

А чай, между прочим, Саша заваривает гениально. Кто бы мог подумать.

11.00. Не-ту. Нет выхода.

На борту в настоящий момент я один, остальные разбрелись. Только что провел диалог с вахтенным соседа-сейнера. Они возле причала, оказывается, уже неделю сидят. Я возьми да и спроси — почему?

РЫБАК (энергично): Потому что капитан козел! И старпом козел. Два козла! (Сплевывает за борт, выражает неудовольствие. Невольная смысловая пауза).

Я: Понял. А почему они… вот такие, как вы говорите?

РЫБАК: Жадность. Жад-ность. (Продолжает выражать неудовольствие)

Пауза.

Я: Не понял.

РЫБАК: Ты же одессит? Тетю Нюру знаешь?.. Знаешь! Она у вас в Одессе мороженое продает.

Я (поразмыслив): Ну знаю.

РЫБАК: Ну вот. Взяли мы красной рыбы. Ну, много взяли… Ну, козлы!!!

Пауза.

Я: А тетя Нюра что?

РЫБАК (эпически): Приходим сюда. Надевает капитан халат, надевает старпом такой же белый халат. Белые колпаки эти двое козлов надевают. Быстро, говорят, мы быстро!.. Идут на базар, становятся за прилавок, начинают сами рыбу толкать. Скажи, ну кто так делает?!

Я: А как надо?

РЫБАК: Да пойди спокойно тете Нюре сдай! Мы всегда так делаем.

Я: А козлы?…

РЫБАК: Под следствием. На втором осетре сыпанулись. Стой теперь на приколе из-за них, как «Аврора».

Долгая пауза. Действующие лица расходятся.

Занавес.

Мораль: надо будет с тетей Нюрой познакомиться.

11.40. Дали выход! Дали!

Дописываю уже вечером. «Гагарин» — в Евпатории!

Темнота, тишина, южный запах берега. Фонарик как бы чадит: батарейки сели. Беда в том, что на стоянке записываешь всякую чушь, а в море, когда есть о чем, времени не хватает.

Запоминается же морской переход эпизодами; от них, хвостиками, все остальное. Постараюсь придерживаться.

Эпизод первый. Крещение.

Кстати: когда нашлась «Мечта» и нашлась ли — пограничники нам не докладывали. Просто выпустили. В море вышли около двенадцати.

В буквальном переводе Тарханкут означает «чертов угол». Эта западная оконечность Крыма разделяет районы моря с разным направлением течений. Назло метеорологам здесь дуют капризные, непредсказуемые ветры. Возможны шквалы. Нередки туманы. По совокупности этих милых качеств Тарханкут иногда называют «мысом Горн» Черного моря.

На подходе качка была не килевая и не бортовая — винтовая. Ветер западный, а волны — с норда. Корму «Гагарина» заваливает набок, скрипят блоки, мачты чертят на облаках тошнотворные фигуры неевклидовой геометрии… Берег: прокаленная солнцем степь обрезана хмурой стеной. Видны гроты, выбитые волнами в сером камне, видны и взлетающие вверх брызги. Это — мыс Прибойный; потом из-за его богатырских плеч выползает «сам» — Тарханкут. Длинный узкий язык коварно спрятан, замаскирован скалами: «мыс Горн» низкий, или, как с морской прямотой написано о нем в лоции, «низменный».

Обогнули мы Тарханкут на почтительном расстоянии, и все же…

Перемена не просто резкая — попадаешь в другое море. Ветер дернулся и вдруг затих. Волны сбило встречным течением. Вода из мутно-зеленой сделалась кристальной; в голубой безмятежный расплав вкраплены, как пузырьки в янтарь, прозрачные люстры медуз.

— Впервые «Горн» огибаете? — спросил нас Данилыч.

Мы с Сергеем признались: впервые.

— Раз такое дело — вали паруса, Даня! Будем крестить.

Тут был один нюанс (в транскрипции капитана «уанс»). Морское крещение сопряжено с купанием, а купаться с яхты, в открытом море, почему-то запрещено. Запрет, естественно, умозрительный: как раз в открытом море нарушение можно засечь только со спутника. Однако сейчас «Гагарин» находился в зоне видимости береговых служб.

— Это будут учения по спасению утопающего, — решил капитан. — Боцман тонет, судовой врач спасает… — За борт полетели круг и спасательный буек. Несмотря на сопротивление, тело «утопающего» было предано воде.

— Тону! — от души вопил я. — Тону, спасите!!!

— Достаточно, вот оно: мы тебя не слышим. Твои действия?

Я подтянул буек и зажег укрепленный на его верхушке фонарь. При солнце свет был едва различим: предполагается, очевидно, что за борт мы намерены падать по ночам.

— Вот оно; теперь спасательная команда… — За борт полетел Сергей. Не проявив интереса к тонущему, спасатель нырнул.

Я последовал за ним. Вода у Тарханкута недаром славится прозрачностью. Виден каждый камешек далекого дна; сверху, как дирижабль на безоблачном небе, парит «Гагарин». Днище уже немного обросло; в шелковистом серо-зеленом мху сидят воздушные пузырьки, киль напоминает плавник, и весь выпуклый живот яхты кажется теплым от скользящих солнечных бликов.

Мы вынырнули, слегка задыхаясь, возле борта. Даня посмотрел на сияющее лицо Сергея и без лишних слов стал раздеваться.

— Они крестятся… а ты куда? — спросил капитан.

— А ше такое? — мастер по парусам уже в воде.

Это было чудесное крещение. Данилыч выкинул за борт длинный конец, поставил кливер, и «Гагарин» тихо плыл, удаляясь от берега. Уцепившись за веревку, мы полоскались в кильватерной струе — ситуация вроде «матросской стирки», только вместо робы очищается сам владелец. Поток упруго обтекает тело. Слышится всплеск: даже Саша не утерпел.

— Вылазьте! — в третий раз кричит Данилыч.

В ответ мы ныряем; пытаюсь под водой догнать яхту, отстаю, едва успеваю ухватить кого-то за ногу — кажется, Сергея…

— …лишу благословения! — проникает под воду голос «крестного отца».

Выбираемся на яхту. Данилыч торжественно читает Лоцию Черного моря. «Предупреждения мореплавателям», повторенные двумя голосами, звучат как клятва. Преклонив колено, целуем угол стакселя. Капитан кропит нас соляркой и поздравляет со вступлением в парусное братство «мыс Горняков».

— Руль на ветер! Грот набивают новички.

Второй запомнившийся эпизод дня. Парусное учение плюс «Мечта» плюс матрац. И минус уха. Все это — уже под вечер, уже на подходе к Евпатории.

Обстановка: попутный ветер посвежел баллов до четырех. Берегов не видно, но ориентир впереди прекрасный — большой радиотелескоп Южного космического центра. Огромная, неправдоподобная чаша лотоса; поскольку знаешь ее назначение, возникает еще одна ассоциация — ухо. Ухо, висящее над горизонтом. Говорить невольно хочется потише.

Вот-вот должен открыться Евпаторийский мыс. Даня в качестве впередсмотрящего высматривает маяк.

Саша на камбузе, остальные (то есть мы с Сергеем) под руководством Данилыча только что отрабатывали повороты фордевинд и байдевинд, а в настоящий момент учимся рулить.

Паруса раскинуты «бабочкой», по разные стороны от курса.

Читая книги по яхтенному спорту, можно научиться почти всему: вязать узлы, прокладывать курс, определять местоположение по звездам… Управлять яхтой, когда она идет под парусом, по книгам научиться нельзя. Принципы управления просты — не дергать руль, следить за ветром, упреждать рыск — обычные принципы исполнительной власти. Но все это нужно почувствовать: выжидаешь момент когда парус заберет ветер, даешь немного воли… еще немного, яхта должна поверить, будто ты зазевался… сам должен поверить, «вот оно», не выдерживает даже Данилыч, но ты отпускаешь еще немного, сейчас и вправду будет поздно, бизань уже хочет заполоскать… и мягко, вкрадчиво отжимаешь румпель вправо. Игра, увлекательная игра. Вот Сергей и заигрался.

— Прямо по курсу — предмет! — доложил Даня. — Плоский, одноцветный и плавает.

— Не дури, сынок, — посоветовал Данилыч.

— Есть не дурить! Но оно плавает. Вроде на буек похоже.

— Сорванный с места навигационный буй, — послышался из камбуза Сашин голос, — ложится на воду плашмя и должен казаться двухцветным.

— Есть казаться двухцветным! А если не кажется? — Даня хихикнул. — Ой, понял я! Это днище «Мечты». Она не потерялась, а перевернулась.

Лучше бы он этого не говорил. При упоминании соперника Сергей, стоявший на руле, не выдержал. Пространство перед ним закрывали паруса; судовой врач привстал, присел — все равно ни черта не видно — и, не отпуская румпеля, потянулся в сторону.