Ядерный Ангел - Астахов Андрей Львович - Страница 37

– Чего молчишь, боженька? – обратился я к Димону.

– Смотрю на вас и любуюсь, – ответил хакер. – Вот чего мне давно уже не хватает, так это вашей пассионарности.

– Ты ведь нас проверяешь, так? – Я тяжело посмотрел на Димона. – Сам-то, небось, знаешь, где спрятана эта затраханная цайт-машина, просто хочешь с нами поиграть.

– Я даже не подозревал, что она до сих пор работает.

– Ой, не вяжется это с твоим сюжетом, Димон! Чтобы ты, гениальный наш, да чего-то и не знал? Ты ведь Алину ждал, не нас.

– И вас тоже. Сейчас мне будет трудно объяснить, почему и зачем. Скоро все сами поймете без моих объяснений.

– Слушай, Димон, – я понял, что пришло время поговорить по душам, – давай без уверток: что ты затеваешь?

– Возвращение истории в нормальное русло. Реализую финал сценария, который ты сегодня читал. Я же тебе изложил.

– Мне… нам кажется, что ты чего-то не договариваешь.

– Это только кажется, – Димон хрустнул пальцами. – Итак, объект D65?

– Что ты планируешь делать?

– Атаковать. Уничтожить охрану, проникнуть внутрь и дальше действовать по плану. Моему плану, Леша.

– Хорошенькое дело. – Я посмотрел на Тогу: он был совершенно спокоен. – И когда начнем?

– Мне нужно немного времени, чтобы все продумать. Внести последние штрихи, так сказать. Спасибо за помощь. Я в вас не ошибся, мужики. Ермолай, проводи наших друзей.

Когда мы вернулись к себе, Кис сидела за столом. По ее лицу я понял – произошло что-то нехорошее.

– Папа, – сказала она, перехватив мой встревоженный взгляд, и протянула мне листок бумаги.

– «Милая моя, – писал Лукошин, – я попросил товарища Грача найти тебя и передать эту записку, и он обещал выполнить мою просьбу. Я знал, что рано или поздно тебе придется покинуть меня. Товарищ Грач рассказал мне все, и я счастлив, что моя дочь выбрала единственный правильный путь. Я уважаю твой выбор и горжусь тобой, моя радость. Всю свою жизнь я старался изменить этот страшный искалеченный мир, пытался помочь тем, кому была нужна моя помощь. Но главный итог моей жизни в другом: я вырастил чудесную дочь. Мудрую, добрую, прекрасную девушку с чистым сердцем. Я знаю, что ты сумеешь сделать этот мир лучше, и поэтому мое будущее меня не пугает.

Не беспокойся обо мне. Как говорил мой любимый Монтень: «все, что касается нашей смерти или нашей жизни, должно зависеть от нас». Товарищ Грач дал мне ампулу, которая избавит меня от нацистских застенков, боли, нахттотеров. Все случится легко и быстро. Я прошу тебя – не печалься обо мне. Я прожил слишком хорошую жизнь для того, чтобы бояться смерти. Бог простит меня, потому что знает, почему я иду на такой шаг. Я выполнил свою миссию в этой жизни. Мне не о чем жалеть. Все, что я делал, я делал для тех, кого люблю. В моей жизни был смысл. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что в последние мгновения моей жизни рядом со мной не будет тех, кого я любил и люблю всем сердцем – твоей матери и тебя, милая. Я верю, однажды в лучшем мире я снова увижу вас, и тем больше будет мое счастье, которое уже не омрачат ни война, ни безумие, ни страх.

Милая, прекрасная моя девочка! Прими с этим письмом мое благословение. Иди своей дорогой до конца. Я люблю тебя, и буду любить всегда. Ты – мой ангел, главное сокровище моей жизни. Прости меня, если я был плохим отцом и уделял тебе меньше времени, чем стоило бы уделять. Будь счастлива. Папа».

– Алина… – Я сел рядом с девушкой и обнял ее за плечи. – Я с тобой. И Тога тоже. Только попроси, все для тебя сделаем.

– Папа давно говорил, что готов умереть, – сказала девушка, даже не посмотрев на меня. – Он храбрый человек. Сейчас я понимаю, что в своей школе он каждый день вел свою войну. Пытался помочь детям Зонненштадта остаться людьми несмотря ни на что.

– Не плачь, – я еще крепче обнял ее, поцеловал в теплые шелковистые волосы. Меня будто обожгло: киборг не может плакать! Мюррей лжет. И Димон лжет. Сволочи!

– Я стараюсь быть сильной, но у меня не получается, – и тут Кис посмотрела на меня. Как описать этот взгляд? Сказать, что он меня потряс – ничего не сказать. В глазах Алины стояли слезы, но в них был такой свет… Будто ангел на меня посмотрел.

– Записка была у Карагода, – сказала Алина. – Папа отдал ее Грачу в тот самый день, когда мы ушли из Зонненштадта. А я… я ничего не почувствовала. Все эти дни думала о папе и надеялась, что Грач поможет ему выбраться из города.

– Успокойся, Алина. Твой отец был настоящий мужик. Я бы таким гордился.

– И я им горжусь. – Алина перевела на меня взгляд и улыбнулась. – Просто все так внезапно случилось…

– Мы можем тебе помочь?

– Не знаю. Пока мне хочется побыть одной. Не обижайтесь.

– Конечно, милая.

Мы с Тогой вышли в коридор. Я закурил, Тога уселся на большой зеленый армейский ящик, и какое-то время мы просто молчали.

– Она плакала, – сказал я, наконец. – Киборги не плачут, Тога.

– Конечно. Надо убедить Димона изменить его план. Я не прощу себе, если Кис… если с ней что-нибудь случится.

– Вот знаешь что самое мерзкое в любой войне, Тога? Затевают ее одни, а гибнут в ней другие. Светлые люди гибнут, хорошие. Какой-то падле хочется власти, денег, респекта, а другие расплачиваются за это жизнями.

– Или кому-то хочется с кайфом поиграть, – заметил Тога со странной улыбкой.

– Ага, или поиграть. Теперь я хорошо понимаю, о чем говорил Консультант при первой нашей встрече. – Я швырнул окурок в урну, закурил новую сигарету. – Что будем делать?

– Спасать Кис. Говорить с Димоном. Должны быть варианты.

– Должны. Только тут эти пиндосы хреновы со своими ракетами! Ведь возьмут и шарахнут, им терять нечего. И все, картина Репина «Приплыли!».

– Знаешь, Лех, я все никак не могу отделаться от мысли, что все это игра. Когда я пробирался на станцию под Кале, чтобы взорвать цистерны, прямо трясся весь от страха. Потел, как первокурсник на экзамене. Все было более чем реалистично. А тут… Даже самому странно, до чего я спокоен. Привычка уже, что ли?

– Ты лучше скажи, что нам теперь делать.

– Пока не знаю. Но Димона надо переубедить. А чтобы его переубедить, надо придумать хороший план. Реально выполнимый.

– Будем думать. Только вот мне в голову ничего и не идет.

– Поспать надо, – Тога хлопнул себя по ноге. – Менделеев во сне свою периодическую таблицу увидел. Глядишь, и нам что-нибудь путное приснится.

Мне ничего не снилось. Вообще, я будто спал одну секунду – только заснул, и вот уже кто-то тормошит меня сильно и настойчиво.

Я открыл глаза.

– А?

– Вставай, – надо мной появилась физиономия Ермолая. Он выглядел очень мрачным. – Пойдешь со мной.

– Что опять случилось?

– Скоро все узнаешь.

Я осмотрел нашу комнату. Лампочка под потолком время от времени мигала, пришедшие с Ермолаем охранницы неподвижно стояли в дверях. Постель Кис была пуста, и самой девушки в комнате не было. Тога медленно одевался, поглядывая на меня. Я набросил куртку, вытряхнул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой.

– Пошли, – велел Ермолай.

Мы шли за архистратигом, охранницы держались позади. Будто конвоировали нас. Не знаю почему, но предчувствия у меня были нехорошие. Мне не понравилось выражение лица Ермолая. Сто пудов, случилось что-то очень скверное. Неужели американцы привели в действие свой план удара возмездия, и теперь мир за пределами этого бункера – раз и навсегда сожженная атомная пустыня?

Мы сели в лифт и оказались на жилом уровне, а оттуда попали в личные апартаменты Ахозии. В огромном атриуме нас встретили построенные в две шеренги клоны-боевики – одинаковые, застывшие как статуи, с непроницаемыми лицами, даже их автоматы были опущены к полу под одним и тем же углом. Мы проходили вдоль шеренг, и херувимы Ахозии провожали нас взглядами. Это походило на встречу почетного караула.