Убить меня - Хмелевская Иоанна - Страница 24

– Это как-то связано с Нелтье ван Эйк? – спросил инспектор.

Вдвойне. Во-первых, я прекратил играть идиотскую роль пажа и всячески старался избегать встреч. Во-вторых, она заинтересовалась моим наследством. Страховой полис. Должен признаться, это она помогла мне получить наследство. Она очень ловко использовала компьютер, могла подключаться к самым закрытым сетям. Куда мне до нее! Тут я, к сожалению, просто не в состоянии описать все подробности. Запомнился мне один вечер. Я пришел к Нелтье после долгого перерыва, заранее настроившись перетерпеть ее упреки и скандалы, но она оказалась в расчудесном настроении. Просто вся сияла, на месте не могла усидеть, сновала по квартире, что-то выкрикивая, только что в пляс не пускалась. И все благодарила меня. Оказывается, именно в связи с моим страховым полисом она сделала потрясающее открытие. Я малость прибалдел, ожидал совсем другого, а главное, боялся, что опять потащит в постель. Извините, что я так грубо… но так оно обычно и бывало. А тут нет, просто радуется чему-то и благодарит. Как думаете, пригодится это вам?

Инспектор ответил уклончиво – как знать, может, и пригодится. И поинтересовался, не помнит ли свидетель, когда точно это случилось.

Немного подумав, Марсель Ляпуэн сообщил дату.

Инспектору она напомнила о другом событии.

А не называла ли погибшая в тот памятный вечер какой-нибудь запомнившейся Марселю фамилии?

Ляпуэн удивился:

– Откуда вы узнали? Действительно, называла. Да-да, сейчас вспомню, что-то иностранное… У меня хорошая память на фамилии, в моей профессии без этого нельзя. Минутку… Гарпер?.. Нет… Унгер, да, Соме Унгер! Так и вижу ее, как бегает по квартире и выкрикивает: «Соме Унгер»! И с каким триумфом, с каким удовлетворением выкрикивает! «Соме Унгер! Уж я ему покажу Сомса Унгера!»

– Она не сказала, кто это?

– Нет. Ни о том, что, собственно, она нарыла, ни об этом субъекте…

Какое-то время инспектор еще потерзал свидетеля, а затем ушел, очень довольный беседой. При этом он так углубленно размышлял о таинственном Сомсе Унгере, что едва не забыл про терпеливо дожидавшуюся его миссис Паркер.

Ну а после возвращения инспектора в Амстердам и наступил тот самый переломный момент.

О человеческом факторе инспектор собрал уже столько сведений, что теперь пора было заняться технической стороной аферы.

Инспектор созвал небольшую конференцию с участием банковских контролеров, у которых хватило ума представить результаты проверок в виде схем и графиков. Комната сразу же оказалась доверху забитой бумагами.

В тот день с утра хлестал дождь, но одно из окон было открыто. Когда в зал вошла секретарша с подносом, сквозняк подхватил часть бумаг и весело раскидал по полу. Секундой позже появился один из опоздавших участников конференции и наступил на лист с графиком, оставив на белой бумаге четкий след подошвы.

Вот тут-то инспектор Рейкееваген все и вспомнил! В голове его что-то громко щелкнуло, и инспектор опрометью кинулся к телефону.

Убедившись, что я дома, Роберт Гурский напросился в гости.

Минуло больше трех недель после моего возвращения в Польшу, но поездка все не забывалась. Да и как забыться, если каждый день мне о ней напоминают. То позвонит Мартуся и примется нервно допытываться, какие новости про Эву Томпкинс и уверена ли я, что та не приедет и не поселится в ее квартире? То пани Гонсовская желает побеседовать про свою Ядю. В лондонском доме ее хозяев атмосфера накаляется с каждым днем, мистер Томпкинс ходит чернее тучи, а Томпкинсиха днями напролет рыдает. Машину, правда, ей вернули, но она и видеть ее не хочет, кому нужна машина, в которой нашли труп? Хозяйке подавай новую. Но хуже всего, что муж вроде бы водил знакомство с трупом. И что же теперь делать?

Я посоветовала ничего не делать. Знакомство с трупом, если его похоронили, ничем не грозит.

И теперь вот Гурский…

Пришел мрачный и с порога сообщил, что у голландцев неприятности.

– Ну прямо «День шакала», – заметила я. – Помнится, в книге Форсайта неприятности были у французов1. Голландцы тоже потеряли своего преступника?

– Хуже, – ответил Гурский. – Они его еще не нашли. К тому же знаменитый Шакал, насколько я помню, не занимался компьютерными махинациями. А у голландцев – вовсю.

– Другие были времена. Что еще пан сообщит? Есть что новенькое?

– Не без этого. Рейкееваген по телефону рассказал. Дело приобрело столь широкую огласку, что тайна следствия волнует его уже не слишком сильно. А я с удовольствием перескажу все новости пани, почему бы и нет, только сначала надо решить с вами один вопрос. Опять же,

по просьбе инспектора. Голландцы проверили показания того пацана, который видел, как пани припарковалась перед отелем в Зволле. Мальчишка – умница, память у него отличная и язык хорошо подвешен. Он слово в слово повторил свои показания, и эти балбесы только сейчас обратили внимание на один очень важный момент. Оказывается, тем вечером пани что-то собирала на асфальте. Так вот вопрос: что именно?

Удавилась я до чрезвычайности.

– Я что-то собирала на стоянке в Зволле? У «Меркурия»?

Вот это новость. И что я там могла собирать? Не грибы же. И не рассыпавшиеся жемчужины, поскольку свое любимое колье тогда точно не надевала. Не раздумывая, я выложила свои сомнения Гурскому.

– Грибы и жемчуг вряд ли, – согласился он. – Ладно, давайте начнем сначала. Пожалуйста, повторите мне свои показания, припомните все, что вы там делали. В деталях.

– Раз вы просите… А вообще, не будь там тогда трупа, я бы давно забыла тот вечер. Но в свете случившегося та парковка так и стоит перед глазами.

Я честно описала в мельчайших подробностях все, что помнила, правда, начала рассказ не с Франции, а с бензоколонки в Зволле. Но быстро спохватилась.

– Нет, наверное, я неправильно делаю. Надо начинать с транспортной развязки у аэропорта Шарля де Голля. Как же я там намучилась! С упорством, достойным лучшего применения, я раз за разом выезжала на трассу до Парижа, тогда как мне было нужно шоссе на Лилль. Но уж оказавшись на шоссе, я рванула как безумная и отмахала изрядный кусок пути, ни разу не остановившись. Иначе вам не понять, почему, припарковавшись у отеля в Зволле, я долго не вылезала из машины – просто не было сил. А то меня еще заподозрят в чем-то…

Гурский вздохнул и отхлебнул немного пива.

– На ваш счет пока никаких подозрений, – с грустью сказал он. – Вообще-то лично я выбрал бы подозрения, а не то, что у меня получается. Похоже, мне придется провести у пани порядочно времени, так что могу себе позволить пиво. Продолжайте. Постараюсь не только понять, в каком вы были состоянии, но и голландцам все в точности передать.

И я продолжила. Доехала до конца и вопросительно глянула на инспектора.

– Все так, – согласился Гурский. – А мальчик утверждает, что, когда пани вышла из машины и вытаскивала какие-то вещи, она что-то уронила и нагнулась…

Ох, холера!

– Прав сопляк! Точно прав! И как я забыла? Вытащила автомобильный атлас, из атласа выпала какая-то бумажка, у меня этого добра вечно пропасть, валяется. Ну я и наклонилась. Кстати, вспомнила – не так уж много и упало. Всего-то две бумажонки. Точно – две! Да, нагнулась, подобрала. Так что уж простите.

– Ничего-ничего. Уточните, где эти две бумажонки лежали?

– Одна… минутку… почти под бампером, посередке, а вторая ближе к заднему левому колесу. С наружной стороны.

– Значит, пани их подобрала…

– Подобрала, а что? Запрещено? Уголовно наказуемо? И при этом больше ничего не уронила, между прочим!

– Так что за бумажки пани подняла?

– А мне почем знать? В темноте я не разглядела. Что-нибудь из той макулатуры, которой были забиты мои карманы и сумка, главным образом банковские и гостиничные счета, я их не выбрасываю с тех пор, как мне объяснили, что хватит обрывка чека из банкомата – и меня дочиста обворуют. Умный вор сумеет снять все до последнего гроша. Финансовые документы полагается уничтожать, лучше сжигать.