Твари Господни - Мах Макс - Страница 66

2

"Почему так?" – накануне он пошел "в разнос" и чуть не погиб. Впрочем, "чуть" не считается. Зато теперь, после случившегося с ним в Мюнхене, Кайданов мог хотя бы утешать себя мыслью, что не сойди тогда с ума, не было бы у него и Рэйчел. Викки была бы, но не факт, что она разрешила бы ему увидеть в себе Рэйчел. И уже совершенно точно, что сам – без "посторонней" помощи – он вряд ли смог бы разобраться в своей разрушенной отчаянием и ненавистью душе. А значит, не нашел бы там самого главного в своей кривой жизни: не обнаружил бы там любви, которую, правду сказать, и не искал, и о своей способности любить тоже никогда бы не узнал. Так что, рассматривая все с ним случившееся, "обратным взглядом", Кайданов, если и не благодарил судьбу за единственный и, скорее всего, неповторимый случай, то уж точно, что на нее не пенял. Другое дело, что, как говорил любимый им в юности и, как ни странно, до сих пор не забытый за злобой дня, одесский бандит Беня Крик, "мене испортили праздник".

Праздник, и в самом деле, был бесповоротно испорчен. И дело не в том, что в Городе, этой ночью, не оказалось ни одного из тех людей, кого Герман мог назвать своим другом. Их и вообще-то немного было, таких людей, и шанс застать их в Чистилище именно тогда, когда они ему понадобились, был невелик. Но это было как раз ожидаемо, а значит, терпимо. В конце концов, с ним пришла туда Рэйчел, и Монгол оказался на месте, а до остальных Кайданову в тот момент и дела не было. Не переживал он, если честно, и из-за того, что израсходовав накануне все силы на бессмысленную бойню, не смог соответствовать именно тогда, когда, по идее, должен был быть на высоте. Все-таки хоть это и была их первая брачная ночь, но ни первой, ни даже десятой, она на самом-то деле для них не стала, а Кайданов, как ни крути, был после чудовищного "разноса". Да и не главное это. Но вот то, чем оказалась отмечена эта их первая ночь "вместе", вызывало у него теперь – после всего – настоящее раздражение.

Кто воевал ночью в Мюнхене, и почему? Что вообще там произошло, да еще дважды за одну ночь? За что бились эти люди и за что умирали – а Герман был уверен, что уйти живыми из устроенного ими ада, все участники событий никак не могли – оставалось неизвестно. Не внесли ясности и сообщения властей, которые они с Рэйчел слышали по радио, возвращаясь на взятой на прокат машине, в Берлин. Судя по тому, что врали бундесы, ночью кто-то ударил по святая святых – по штаб-квартирам полиции и контрразведки. Но кто мог решиться на такое безумие? Даже бойцы ультрарадикального крыла боевки таких операций уже лет десять, как не проводили. Слишком большими силами располагали фашисты, находясь в своих собственных крепостях. А ведь был еще – если и этого мало – инцидент, произошедший сутки назад во Франкфурте. И случайным он Кайданову теперь не казался. Герман буквально нутром чувствовал, что события эти между собой как-то связаны. Но как? И при чем здесь, сменившая облик Лиса?

То, что объявленная во всемирный розыск Рапоза оказалась способна на такое мощное колдовство, как "обращение", его не удивляло. В конце концов, если смог он, то почему не могла и она? Ведь Лиса изначально была сильнее Кайданова, это и Иаков в свое время заметил. Но вот то, что она объявилась в Мюнхене как раз за несколько часов до того, как кто-то, обладающий огромной силой, сначала разгромил полицейское управление, а потом сжег еще и баварскую штаб-квартиру контрразведки, случайным быть не могло. Во всяком случае, Кайданов в это не верил.

"Таких совпадений не бывает!"

Впрочем, он бы, может быть, еще и поверил в "стечение обстоятельств", однако за пару дней до этого Лиса появилась у него в Цитадели и искала она не кого-нибудь, а Уриэля. И это еще больше усложняло ситуацию, потому что порождало новые непростые вопросы. Знала ли она, что Уриэль это и есть Кайданов? И кого она искала на самом деле, Уриэля – самого отмороженного из всех ублюдков, обитающих в европейском террористическом подполье, или его самого, Германа Кайданова? И зачем?

От всех этих вопросов можно было "крышей поехать", но Кайданов знал обо всем этом слишком мало, чтобы, если на них и не ответить, так хотя бы какую-никакую гипотезу предложить. С одной стороны, он был почти стопроцентно уверен, что до посещения Цитадели, о том, что Чел это его новая личина, Лиса не знала, но вот относительно вчерашней встречи, он уже такой уверенности не испытывал. Смог ее узнать он, могла узнать его и она. Но что из этого следовало? Ей понадобился именно Кайданов? И именно теперь, после двадцати лет разлуки? Но зачем, прости господи? Или ей все-таки нужен был Уриэль?

Логически рассуждая, у нынешней Лисы никаких дел к этому террористу быть, вроде бы, не должно, но, с другой стороны, что он, собственно, о ней знает? Не знал ведь, что в свое время она участвовала в охоте на Вальдхайма, и про штаб ГСВ ничего не знал. Так, может быть, и "официально" заявленный выход из боевки тоже был всего лишь "оперативным ходом"?

"А если ее уже нет?"- мысль эта оказалась невыносимой. Вот вроде годы и годы прожил, никак о Лисе не вспоминая, а сейчас вдруг понял, что если она не придет – "Никогда!" – на встречу в Берлине, это будет означать, что произошла страшная непоправимая трагедия, такая же, как гибель Ольги, или смерть Некто Никто. Такие люди не должны умирать, но он был уже большой мальчик и знал, что смертны все.

Предположение о гибели Лисы заставило его буквально содрогнуться, потому что по вполне понятной в его случае ассоциации Кайданов тут же подумал о Рэйчел. Вот в этом, по сути, и было дело. Вместо того, что бы наслаждаться жизнью, "купаясь в лучах счастья", Герман провел свою первую брачную ночь в тревоге и недоумении. И сейчас, сидя в мчащейся по автобану Тойоте, не любимой своей любовался, а высчитывал варианты, ломал голову или просто "умирал от страха".

"Страх, – признал он, глядя сквозь лобовое стекло машины на запруженное множеством автомобилей шоссе – Вот чего еще я не ожидал в себе обнаружить".

3

Уже смеркалось, когда они добрались до кладбища. Было тихо, пыльно, и жарко. Поднявшийся к вечеру сильный восточный ветер вожделенной прохлады не принес. Напротив, стало еще хуже.

"Шараф"[51], – Ольга докурила сигарету до фильтра и, достав из наплечной сумки бутылку минеральной воды, сделала несколько глотков.

С того места, где она стояла, хорошо просматривались кладбищенские ворота, через которые вот уже минут двадцать как никто не проходил, ни туда, ни обратно. Однако около приземистого ритуального павильона все еще появлялись по временам неторопливо поспешающие по своим очень специальным делам мужчины в черном. Впрочем, и их активность явно шла на спад.

"Скоро", – Ольга вернулась в машину, завела мотор и включила кондиционер. Стало легче. Но это "легче" относилось исключительно к физиологии. На душе было неспокойно и лучше от пришедшей в салон Форда искусственной прохлады не стало.

Время подходило к шести, но никто, кроме нее самой и троих ее бойцов, так и не объявился. Естественно, это не делало операцию безнадежной в принципе. Теоретически, с этим делом она могла справиться и сама. Однако неопределенное "теоретически" заставляло Ольгу нервничать, потому что последний этап, к которому она приблизилась вплотную, был самым непредсказуемым. Никто – даже сам Август! – не знал наверняка, что и как нужно будет делать в том случае, если к моменту их появления, он умрет. Но, как назло, именно это с ним и произошло.

Совершив почти невозможное, они прибыли в аэропорт имени Бен Гуриона без четверти два, перескочив в Милане на уже объявленный на посадку рейс на Тель-Авив. Чего это им стоило, отдельная история, но деньги, как не уставал повторять Август, способны – пусть и в некоторой степени – заменить даже волшбу. Деньги и откровенный бандитизм, факты которого еще предстояло расследовать итальянской полиции, свое дело сделали, и к двум часам дня они были на месте. И дальше все прошло на редкость гладко. Машины на долговременной парковке в здании, примыкающем к главному терминалу, угнать удалось, практически не прибегая к магии. Больницу разыскали быстро, благо и ехать оказалось недалеко. И с секретаршей в справочной получилось очень удачно. Девушка говорила по-русски, и Антон очень убедительно сыграл дальнего родственника Августа, только сегодня прибывшего из ФРГ и от волнения путающего английские, русские и немецкие слова. Правда, к этому времени, Ольга достоверно знала, что никого из своих ближе двухсот километров нет. Во всяком случае, она никого не чувствовала, и это было очень плохо. Но возникшая в ее душе тревога превратилась в нечто, не сильно отличающееся от страха, когда выяснилось, что Виктор Корф скончался восемь часов назад и, вероятно, уже предан земле. Вот это был настоящий удар, потому что неожиданно она – один на один в полном смысле этих слов – столкнулась с самым скверным из всех предусмотренных ими сценариев. Август был мертв уже восемь часов, и сколько сможет теперь продержаться, сидя в буквальном смысле этого слова на своих "бренных мощах", неизвестно, точно так же, как и то, что предстоит в этом случае сделать. "Воскрешение" относилось к таинствам Восьмой Ступени и при том являлось наименее исследованным мудрецами древности. Во всяком случае, во всех без исключения книгах, которые по настоянию Августа пришлось прочесть Дженевре, об этом волховании говорилось настолько туманно и витиевато, что создавалось впечатление, что Учителя и сами толком не знали, о чем, собственно, идет речь. И такое предположение отнюдь не было лишено смысла. Возможно, древним просто не приходилось с этим сталкиваться?