Твари Господни - Мах Макс - Страница 15

"Да, уж, – усмехнулась она, все еще разглядывая свое мускулистое тело. – Побегают паучки!"

Они же не могут знать, что здесь произошло, да и где точно произошло, узнать им будет затруднительно. И мысль, первая мысль, которая появится у них при таком мощном вмешательстве в ткань мироздания, будет вполне ожидаемой: а что если кто-то наколдовывает сейчас смертный приговор сразу всем членам Политбюро? Лиса знала, этот ужас преследует не только советских бонз. В США то же самое. Вот только возможности такой, к сожалению, у подполья не было, и нет.

"Ладно, – сказала она себе. – Достаточно! Решила, значит, будем делать ляльку гладкую, и нечего зубы себе заговаривать. Все равно ведь морда твоя, донна Рапоза, им известна, так почему бы и нет?"

8

– Нота! – крик едва пробивался через ватные пласты, заложившие уши. – Нота!

"Кто такая Нота?" – но даже думать было больно, не то, чтобы еще что-то делать, слушать, там, или говорить.

– Нота! Ты там, чего творишь, сука, траханная?

"Господи! Люди, да оставьте же меня в покое. Дайте, умереть, что ли. Я ведь не железная… "

Боль уходила и приходила, разнообразная, как фантазии маньяка. Она выворачивала кости, рвала сухожилия, прижигала паяльной лампой нервные окончания…

– Нота, твою мать! Отзовись или я выломаю эту гребаную дверь!

"Отзовись, Нота! А то эта тварь будет продолжать орать над моим ухом!"

От воплей этой тетки, звавшей свою Ноту, у Лисы начинала пухнуть голова, острые когти боли вонзались в мозг и начинали в нем ковыряться.

"Господи!"

С оглушительным грохотом, какой, наверное, должна производить лопнувшая снизу доверху плотина – какой-нибудь Днепрогэс или другая ГЭС, Братская, например, – рядом с Лисой распахнулась дверь и ударила ее в плечо. Но удара Лиса почти не почувствовала. Это была такая крошечная боль по сравнению с морем огня, в которое бросил ее грохот, что даже говорить было не о чем. Надо было не говорить, а кричать, но кричать она не могла, сведенное судорогой горло не способно было породить ни единого звука, оно и воздух-то пропускало с трудом.

– Нота! Господи! Родная!

"Замолчи, тетка! Замолкни! У меня…" – но додумать мысль она не смогла, на нее снизошло наконец блаженное беспамятство, поглотившее и боль, и ее саму.

Глава 3

Дорога в тысячу ли начинается с одного шага (26-27 сентября 1999)

1

– Живая? – Дама Пик смотрела на не с видимым осуждением.

– Живая, – в комнате было светло, и это Лисе очень не понравилось. – Сколько?

– Без четверти двенадцать, – устало ответила Дама Пик. – Почти.

– А день? – это прозвучало почти испугано.

– Да, не боись, – отмахнулась Пика. – До вечера еще полно времени. Из графика не выбиваемся. Но ты учти, я на такую трансформацию не пойду.

– Ну и не ходи, – согласилась Лиса. – И я, наверное, зря сделала. Никому это не надо.

– Ты о чем?

– Да, так, – ей было тоскливо сейчас и хотелось плакать, но она не могла себе этого позволить. В самом деле, зачем? Ведь, даже если он жив, и она его найдет, нужна ли ему будет эта, чужая – какой бы ни стала она теперь красавицей – женщина? Он не захотел быть с ней тогда, когда она была настоящей. Ушел, оставил, и никогда не искал, так ради чего она все это затеяла? Для дела или для себя?

– Кушать хочется, – сказала она жалобно и сама удивилась, что способна так говорить. Так она уже давным-давно не говорила.

– Еще бы не хотелось, – хмыкнула Дама Пик. – Тебя же, милая, наизнанку вывернуло. Все подчистую!

– Я что?

– Все! – хохотнула Пика. – Я такого стриптиза даже представить не могла! Из всех дырок, как в Петродворце!

– Я… – ей стало мучительно стыдно. – Я все уберу!

– Ну ты, Нота, или больная на голову, или меня плохо знаешь. Все путем, командир. Я там прибрала, и тебя заодно вымыла, а то амбре, знаешь ли. Лежи пока, сейчас кушать принесу.

Дама Пик встала и, не оглядываясь, быстро вышла из спальни. Лиса осмотрелась. Это была одна из комнат верхнего этажа, в которой она, кажется, никогда раньше не бывала, что не мудрено. Так уж сложилось, что в доме Быка она хорошо знала только подвал, кухню, да еще ванную, в которой обычно принимала душ, а сегодня… Лиса приподняла руку и посмотрела на нее взглядом естествоиспытателя. Так должен был, наверное, смотреть академик Павлов на своих подопытных собак.

Кожа у нее теперь была матово-белая, гладкая, и даже на взгляд, нежная и шелковистая, пальцы длинные, тонкие с перламутровыми ухоженными ноготками. Лиса провела взглядом от трогательно узкого запястья вверх по предплечью и выше, скосила глаза вниз… Красивая рука, вполне зрелая полная грудь с задранными вверх розовыми сосками…

"Оно того стоило?"

Возможно, что и стоило. Ее лицо в СССР теперь не будет знать только ленивый. Правда, на старых фотографиях она была совсем молоденькая, но у КГБ и милиции есть специальные программы, состарят девочку, "подретушируют" на фотошопе, и вперед. Интересно, что ей повесят? Убийство инкассатора или намеренное распространение СПИДА? Политика партии в этом вопросе не меняется уже тридцать лет. Никакого упоминания о магах и волшебниках, одна суровая правда жизни, от которой хочется выть. Однако теперь пусть поищут. По такому случаю можно будет сменить все псевдо до единого, отправив Ноту, Бьянку и Чудо в отставку, впрочем, не сразу, а по мере появления новых тварей преисподней.

Мысль о преисподней напомнила ей, о Кайданове, и о том, что пока все не кончится, с донной Рапозой ей расставаться не с руки.

"А когда все кончится? – хороший вопрос, но ответ на него у нее уже был заготовлен. – Я обещала Махно, и установила крайнюю дату. Полгода. Вот тогда мы с ней и простимся, если будет кому и с кем".

Лиса откинула одеяло и, преодолевая слабость, слезла с кровати. Ноги – ее новые длинные и ровные ноги – едва держали, но, как Лиса знала, слабость вскоре должна была пройти, если только она себе ничего не испортила. Трансформации такой глубины были изучены слабо, да и тех, кто был на них способен, судя по всему, в мире было немного. Однако в Городе на эту тему ходило множество зловещих слухов, часть из которых, наверняка, была дезой спецслужб, но, с другой стороны, как говорится, дыма без огня не бывает. А она выполнила полное обращение впервые в жизни.

Лиса огляделась в поисках зеркала, но его в комнате, к сожалению, не оказалось.

"Жаль, – вздохнула она. – Хотелось бы взглянуть, что там вышло".

Сейчас, стоя на медленно обретающих жизнь "чужих" ногах, Лиса мучительно пыталась вспомнить, какой образ держала в воображении, когда творила свою безумную волшбу. Однако ничего определенного на этот счет в памяти не сохранилось. Все стерла чудовищная боль.

"Красота требует жертв?" – спросила она себя, с содроганием вспоминая тот ужас, который пришел к ней вместе с трансформацией, и, не раздумывая, резко – на одном выдохе нанесла несколько ударов, направленных в тех мнимых троих, которые вдруг атаковали ее сразу с трех направлений. Выброс адреналина запустил сердце в бег, кровь ударила в голову, и, выходя из контакта с "третьим", которого – если бы он был с ней одного роста – она лишила "стомпинг киком"[15] яиц, Лиса потеряла баланс и начала заваливаться на спину, но все-таки вывернулась и упала на руки.

– Обана! – обалдело произнес за ее спиной Алекс.

– Стучаться надо, – сказала она зло, поднимаясь на ноги. – Отвернись!

Она шагнула к постели, схватила с нее одеяло и поспешно завернулась в него, как в плащ.

– Ну? – спросила она, поворачиваясь к двери, в которой спиной к ней стоял Алекс. – Какие новости в эфире? Кстати, ты можешь повернуться.

– Ты в этом вполне уверена? – напряженным голосом спросил Алекс, шея и уши которого полыхали сейчас большевистским кумачом.