Третья молодость - Хмелевская Иоанна - Страница 7

— Знаешь, дорогое дитятко, — на миг оторвалась я от машинки. — Ты мне напоминаешь дурака, упря мо черпающего воду из грязной лужи. Воды уже нет, одна грязь осталась, а он все черпает и черпает. А за спиной у него океан, и повернись он только передом назад…

Ребёнок глубоко задумался.

— Выходит, мамуня, лужа — это ты?

— Вот именно! — подтвердила я энергично. — А океан — весь мир!

Образ убедил сына. Повернулся он передом назад и через несколько месяцев был уже богаче меня. Не торговал долларами, а начал давать уроки. Тогда это было занятие весьма прибыльное. У него оказался прямо-таки преподавательский талант. Математику он знал отлично, самые безнадёжные олухи после его уроков получали пятёрки, и успех Ежи снискал небывалый.

Признаюсь откровенно и нелицеприятно, великолепный пример с лужей я привела совершенно случайно, вовсе не представляя, какую великую мудрость изрекли мои уста. Правда, и заслуга ребёнка тоже немалая, но я до сих пор горжусь своей находчивостью.

Второе разумное дело я совершила несколько позже и вполне сознательно.

У нас дома вечно существовала кошмарная проблема с ванной. В стене между ванной и моей комнатой находится потолочное окно, застеклённое, открываемое и свободно пропускающее не только свет, но и звуки. Младший — Роберт — мучений не доставлял, он ложился спать раньше меня, а вот Ежи любил ночную жизнь. Я умоляла, чтобы он сперва вымылся, а потом уж сидел сколько влезет. Безрезультатно. Ежи принимал ванну перед самым сном. Мой диван стоял так, что свет из ванной бил в глаза, а льющаяся вода терзала уши. С музыкальным слухом у меня неважно, но ведь не глухая же я.

Со дня на день ад на земле допекал меня все больше, начались яростные скандалы, ибо дитятко унаследовало характер предков как по женской линии, так и по мужской. Уразумев наконец, что вот-вот снесу ему башку топором, и будет это к взаимному облегчению, я призадумалась и потребовала, чтобы Ежи купил какой-нибудь изоляционный материал — древесноволокнистую плиту, доски из прессованной стружки, пенопласт — все равно что — и заделал бы это треклятое окно. Дорогой ребёнок уступил не сразу, по привычке пытаясь спихнуть все на меня, но мне удалось-таки объяснить, что любая плита, доска и прочее — веши тяжёлые, а я не культурист. В момент, когда дето— и матереубийство висело в воздухе, он уступил; притащил плиту из прессованной стружки и прибил к раме немного сикось-накось, но я никогда не отличалась мелочностью. Где уж тут гоняться за красотой, главное, что плита решила все проблемы. Мигом кончились скандалы, и атмосфера воцарилась прямо-таки безоблачная.

Зато возникли мелкие осложнения с машиной. Ежи, как любой нормальный сын, тоже хотел ею пользоваться, и время от времени я ему разрешала брать автомобиль. Последствия же проклинала на чем свет стоит.

Назначив встречу, рано утром я вышла из дому, села, двинулась с места — что-то не так. Отъехала на метр дальше, чтобы не торчать посреди проезжей части, вышла: стою на четырех дисках. Все колёса спущены, наверно, шины проколоты. К счастью, сразу за нашим домом находилась вулканизационная мастерская, где меня знали. Помчалась туда, вернулась с мастером. Он решил накачать колесо насколько удастся, чтобы подогнать машину к мастерской.

Мой насос малость погнулся и не ввинчивался в ниппель. Приходилось придерживать его рукой, причём с силой. Оделась я в то утро элегантно, мастер качал, а я держала, сидя на корточках чуть ли на середине улицы в модном плаще, в чёрной шляпе, в длинных перчатках и в крокодиловых туфлях на шпильках. И все водители около нас притормаживали без всякой надобности, просто из любопытства.

Мастер поднакачал, я проехала небольшое расстояние до мастерской, выяснилось — все в порядке, колёса целые, ниппели держат. Я отправилась в город, ничего не понимая, вернулась и узнала: подшутили дружки моего сына. И подшутить хотели над ним, а не надо мной. Чем-то он их против себя восстановил. Меня чуть удар не хватил — все время, пока я держала чёртов насос, он спал себе сном праведника.

Роберт для разнообразия придумал себе особый жизненный путь. Решил стать пролетарием. Не семейка, а сплошная стыдоба: отец с высшим образованием, мать с высшим образованием, брат с высшим образованием, даже тётки… Он один спасёт фамильную честь. Не станет учиться, и конец. Ходил он в строительный техникум, но делал абсолютно все, чтобы не добиться успехов, и если даже они и выпадали на его долю, сын их тщательно скрывал. На третий курс экзамен не сдал, остался на втором. Я рвала на себе волосы, не представляя, что с этим фруктом делать, а мать и Люцина подначивали: ребёнок, дескать, занимается продажей краденых автомобильных запчастей. Откуда они это взяли, понятия не имею. Полагаю, Роберт сам подсунул им эту прекрасную мысль для семейной драчки.

— Ты и не знаешь, а в подвале у вас склад краденого добра, — оповещала меня мать замогильным голосом.

Сколько бы я ни опровергала, полыхая огнём и искрами, но она все-таки меня довела: спустилась я в проклятый подвал. Подвал был чисто убран, запчастей никаких не наблюдалось, зато стоял стол с привинченными тисками и на подпорках лежала доска для гимнастических упражнений. Я учинила семейству скандал за клевету на безвинного ребёнка, но вопрос с учёбой с места не сдвинулся. В конце концов Роберта выгнали из строительного техникума.

Я пришла в отчаяние — пора решать проблему радикально.

— Не хочешь учиться, паразита в доме держать не стану, марш на работу!

Подумаешь, запугала, да он с удовольствием пойдёт работать, сам давно рвётся, а мы сдуру ему не разрешали. Чем будет заниматься — его забота, а мне нечего лезть не в своё дело.

Сперва Роберт придумал себе добровольческие трудовые отряды. Вспомнить страшно, как я отвозила на вокзал своего ребёнка, отправляя его в Бескиды как на каторгу. Во всяком случае, продержалась я до конца, заревела, лишь когда поезд тронулся. А ребёнок вернулся через три дня здоровый и невредимый, правда, весьма недовольный жизнью.

Забегу немного вперёд, ибо пролетарская эпопея дорогого дитятки развивалась в высшей степени логично и закономерно. Сперва он начал работать на станции Варшава-Товарная на разгрузке вагонов и возвращался домой выжатый как лимон, даже говорить сил не было. Потом его приняли на городскую бойню, где он сильно ушиб руку мороженой свиной тушей. Это отбило у него всякую охоту трудиться на бойне, и, вылечив руку, Роберт устроился на работу по сносу построек. Разбивать ненужную стену кувалдой, да ещё получать за это деньги — сплошное удовольствие! Лафа продолжалась до ноября, когда погода испортилась и работа на свежем воздухе сделалась несколько обременительной.

Тут в дело вмешался друг моего отца, пожилой человек, по неведомой причине любивший Роберта больше своих внуков. Нашёл ему работу в архитектурно-проектной мастерской, куда Роберта приняли на должность «принеси-подай-убери». Но уже через две недели там ему устроили какой-то свой экзамен и перевели на должность чертёжника. А чертило это юное чудовище прекрасно, к тому же обладало явными склонностями к механике, так что сантехники забрали его к себе.

К несчастью, существовало предписание: по возрасту полагалось пополнить образование, и бедного ребёнка вынудили записаться в вечернюю школу. Занимался он с большой неохотой, пока за дело не принялась невеста. На мои деликатные вопросы насчёт того, как идёт учёба, он отвечал: его дело, меня вовсе не касается. Перед невестой же оправдывался по телефону из-за любой низкой оценки. Я не вмешивалась — если невеста взяла на себя мои обязанности, и слава Богу.

Без хлопот Роберт дотянул до аттестата зрелости. Я собственноручно перепечатывала на машинке работу по истории на тему «Польско-русские отношения в средние века». У меня самой в голове перепуталось чудовищное количество Ярославов и Святополков, взаимно истреблявших друг друга под корень. Но аттестат ребёнок получил.

Из-за невесты, жившей в Пруткове, он устроился на работу на тракторный завод в Урсусе, а там его с ходу отправили на двухлетние курсы по холодильной технике. Закончил. Я на коленях умоляла идти в политехнический: два года учёбы ему зачтут, примут на третий курс — нет, и все тут. Нет и нет, не пойдёт. Парень решительно стоял на том, чтобы остаться пролетарием, не принимая в расчёт, что и так большую часть возможностей упустил. Я из-за него чуть не спятила.