Третья молодость - Хмелевская Иоанна - Страница 32

В этих местах явно проложен нефтепровод. Взамен стереотипных плакатов с призывами беречь лес от огня, все дерево, все эти штабеля спиленных стволов явно пропитаны огнеупорным составом, способным погасить пожар в Риме. Ничего подобного я нигде и никогда не видела, эффект раз в пять сильнее пены из огнетушителя! Состав бесценный, выдумка гениальная, и такое изобретение русские скрывали от мира! Вместо того чтобы зарабатывать на нем огромные деньги. Все-таки у них явно с головой не в порядке.

Сдаётся, на следующий день мы проезжали посёлок — большую деревню или крошечный городишко. Чистый, прибранный, красивые домики в садах, цветут жёлтые георгины. Сады большие, почти огородные участки. Асфальт гладкий, без выбоин, в атмосфере городка приятный покой. Я ехала не спеша, утопая в блаженстве. И вдруг увидела нечто, напоминающее битву под Грюнвальдом.

Около деревянного, выкрашенного зеленой краской барака дикая орда людей неистовствовала, чтобы силой прорваться внутрь. Я, естественно, заинтересовалась, поскольку ещё в Киеве видела очередь плотностью в четыре человека и длиной в три этажа универмага (как только там никого не придушили?). Народ давился за немецкими домашними тапочками. Мне вдруг пришло в голову: а не раздают ли в зеленом бараке бриллианты с гусиное яйцо? Я вылезла из машины и отправилась на разведку, осторожно обходя стороной разъярённую толпу.

Продавали всего лишь обычные, не очень спелые, помидоры. Это в августе-то месяце…

Вскоре мы добрались до Днестра, впрочем, как я уже сказала, на очерёдности событий не настаиваю. Снова безлюдье, прекрасные пейзажи. Мы подъехали к деревянному мосту, не ремонтировавшемуся с довоенных лет; я не решилась переезжать на другую сторону, отправились искать объездной путь. Река нас привела в восторг — прозрачная как стекло, рыбы мелькали огромные, как акулы. Клянусь, не вру и не была пьяна. Мы чуть не задохнулись от вожделения — свежей рыбы за все лето не едали. Я опять остановилась, к берегу на лодке как раз подплыл какой-то дядька. Мы к нему.

— Скажите, нельзя ли тут купить рыбы?! Мужичонка задумчиво посмотрел на часы.

— Теперь нет, — посочувствовал он. — Столовая только до шести открыта.

— Какая столовая, когда в реке рыбы полно! Ловит же её кто-нибудь?

Дядька чуть ли не возмутился.

— Да кто её станет ловить и на кой черт, раз в столовую привозят…

У нас челюсть отвисла. При ближайшей возможности я поинтересовалась у Елены, не помню, по телефону или лично:

— Елена, есть ли у вас запрещение на ловлю рыбы в Днестре?

— Да что ты, — засмеялась Елена. — Лови, сколь ко хочешь, даже разрешения не надо!

— А запрет на выращивание помидоров в своих огородах?

— Да нет же, с чего ты взяла? Я застонала.

— Зачем же они, Боже милостивый, толкаются в очереди, вместо того чтобы выращивать у себя? Ого роды и сады у них — загляденье! Рыба в Днестре сама на крючок просится!..

— Видишь ли, — объяснила Елена, — ловить рыбу или выращивать помидоры — работать надо. А в очереди человек отдыхает.

Господи Боже!.. В этом сражении под Рацлавицами [10]— человек отдыхает!!!

Мы путешествовали через Молдавию и Украину, где самые урожайные земли в Европе. А люди с огородами и садами ждали, когда им привезут готовенькие фрукты и овощи…

Миновав загадочный шлагбаум, я избежала контактов с милицией на целых три дня. Меня могли остановить, «фольксваген» бросался в глаза и порой даже вызывал сенсацию, но все милиционеры при виде меня поворачивались тылом и старательно смотрели в другую сторону. Совершенно очевидно, никто не представлял, что с таким финтом делать, и каждый надеялся — я уеду, и пусть голову ломает кто-нибудь другой. Мы беспрепятственно добрались до Ужгорода, где единственная улица, ведущая к границе, само собой разумеется, была снабжена ненавистным знаком — «одностороннее движение в противоположную сторону».

У меня в глазах потемнело, но Марек реагировал как надо.

— А тебе что? Поезжай!

Из всех запретов труднее всего нарушать дорожные правила. Я не привыкла пренебрегать ими и в запретном направлении обычно ехала осторожно и неуверенно. На этот раз пена у меня на губах запузырилась от злости, я проорала два кое-каких слова и помчалась — искры из-под колёс посыпались.

И правильно. Зачем стоял знак — никто ведать не ведал и с объяснениями не спешил.

Мой «фольксваген» оказался единственной машиной на пограничном пункте. Таможенница пыталась проявить суровость, но сперва её сразил Марек, презентовав дрель, которую сам получил в подарок и которая у него сразу же сломалась, а потом я подсунула «Леся», дабы объяснить, почему еду через Чехословакию. Она открыла книгу, увидела картинки, захохотала, махнула рукой остальному персоналу. Все углубились в чтение, на сём и закончился таможенный досмотр. Я решила отныне возить «Леся» через все границы.

В Советском Союзе мы пользовались относительной свободой, какая не всякому здесь дана, позволяли себе разные прихоти, и все-таки, как только открывались перед нами очередные шлагбаумы, я невольно повторяла:

— Мы вырвались из коммунистического ада…

Это чувство запрета на все витает в воздухе. Ничего тут не поделаешь.

Чешский таможенник по другую сторону границы не затруднил себя даже проверкой наших документов. С весёлой улыбкой прогнал нас без остановки, махнув рукой.

При желании можно бы написать про Советский Союз огромный роман. Ладно, чтобы закрыть тему, расскажу ещё о мехах.

Эту историю мне поведала Елена.

Охотники в тайге и тундре занимаются своим промыслом с незапамятных времён, из поколения в поколение, от деда-прадеда. Охотятся, выделывают шкуры и продают их. Процедура продажи установлена раз и навсегда — начинают с товара похуже, кончают самыми красивыми и дорогими мехами.

Когда-то эта процедура осуществлялась в факториях, после революции переименованных в пункты скупки мехов, но для охотников они по-прежнему остались факториями. Являлся таёжник со своими трофеями и сперва доставал линялую белку; ладно, пятый сорт — платили гроши. Таёжник вынимал кое-что получше. Выше сорт — выше цена. Постепенно он доходил до прекрасной чернобурой лисы. Первый сорт, самая высокая цена. Взяв деньги, охотник извлекал лису небывалой красоты, и оказывалось — она тоже идёт первым сортом, а стало быть, по той же цене. Тогда хозяин торжественно демонстрировал очередной мех — умопомраченье, а не лиса, у английской королевы такой нет! И этот мех стоит не дороже? На нет и суда нет — пойдём в другой пункт скупки; там все повторялось, в третьем — тоже. Охотнику ясно, скупщики сговорились, тогда какой смысл продавать мех. Лучше уж оставить лису себе, шапку из неё сшить. А шапку ведь и потерять можно…

На небольшом северном участке бывший Советский Союз граничил с Норвегией. Там якобы есть тропа для северных оленей, охотникам известная лучше, чем животным. Этим путём самые красивые меха уходили в Европу. В конце концов поднялась всеобщая тревога, начались дискуссии в печати, посыпались многочисленные предложения — установить более гибкие цены, сделать сорт «экстра», «супер» и так далее, соответственно оплачивая редкостные меха. После долгих размышлений власти отказались: гибкость, не дай Бог, приведёт к злоупотреблениям, обману и жульничеству, вдруг кто-нибудь разбогатеет? Жулик или охотник — один черт. Все осталось по старинке, и по-прежнему самые роскошные меха нелегально уходили из страны.

Эта фантастическая история — по-моему, весьма поучительная иллюстрация абсурдности государственного строя…

И ещё об одном — не могу же я от этих русских так уж с ходу отцепиться. Не обсуждаю такой пустяк, как визит в Варшаву председателя украинского Союза писателей, который привёз своему приятелю-журналисту коньяк, элегантно завёрнутый в «Известия»: только хам вручает подарок без упаковки, культурный человек заворачивает в газету. После магазинных упаковок меня ничем уже не удивишь. Но вот приехал к нам русский журналист, знакомый Ани и её мужа, повидавший мир, приехал из Европы после путешествия по США. Польским языком владел блестяще. Пригласили они его в кабаре. Он все понимал, схватывал тончайшие аллюзии, развлекался вовсю и оценил смелость программы.