Тайна - Хмелевская Иоанна - Страница 21

Фантастика, бред.

Мелькнула дурацкая мысль, что стрессы укорачивают жизнь. Я поделилась этой новостью с Гутюшей странным каким-то голосом, едва выговаривая слова, наконец, пошатываясь, вошла в прихожую.

— Что случилось? — забеспокоилась Эва, поднимая глаза от чертёжной доски.

Я уставилась на Гутюшу, даже потрогала.

— Гутюша, Господи Боже… Слушайте, вы уверены, это Гутюша? И притом живой?

— Минут пятнадцать назад вполне ощутимо наступил мне на мозоль, так что, по-моему, даже слишком живой, — проворчал Тадеуш. — А что, по этому поводу есть сомнения?

— Чудеса. Человек спьяну отравился газом у себя дома, и «скорая» забрала его в больницу. Неизвестно, удастся ли его спасти, врач выглядел так, что не удастся. Гутюш, как это тебе удалось? И зачем? Чтобы меня прикончить, да?

— Как так? — изумилась Эва.

— Это у тебя экспромт или заранее репетировала? — иронически поинтересовался Тадеуш.

Гутюша, стоя посередине комнаты, смотрел то на них, то на меня. Впечатление такое, словно он по-польски ни бум-бум. Я уселась на табуретке, ноги у меня подгибались, хоть малость соображать я уже начала.

— Гутюша, Бога ради, пошевели мозгами! Кто у тебя был в квартире, ведь ты один живёшь?! Я прямиком от тебя. Богом клянусь, думала, это ты, и приехала сказать Тадеушу! Заберут всю документацию, милиция уже там, пломбу на квартиру тебе пришпандорят…

— Курва!!! — Гутюша, наконец, обрёл голос, вернее, вопль:

— Ты, слушай! Ты серьёзно говоришь?!!..

— Честное слово, клянусь! Все думают, ты, физиономии не видно из-за пластырей, в чем дело…

Гутюша взвыл, метнулся к двери и обратно. Видно, одурел окончательно.

— Кузен! Там был мой кузен! Из провинции! Утром приехал! Брился! А не умеет! Этим — ухо Ван Гога!!!

До самого уха Ван Гога мы понимали его выкрики, а после уха перестали. Тадеуш наконец выпытал: оказалось Гутюша имел в виду бритву. Кузен брился опасной бритвой первый раз в жизни, получил её в наследство от дяди, хотел попробовать, изрезал себе все, лицо, пока не согласился прекратить самоубийственный эксперимент. Характер имел решительный, и если уж ставил в жизни цель, то обязательно добивался. Бритьё тоже закончил, но лицо после этого пришлось основательно залатать — все пластыри пошли в дело…

— Перестань орать, едем! — накинулась я на ошалелого Гутюшу. — Не знаю только, куда сначала.

— Домой, — оборвал прения Тадеуш. — Запломбируют квартиру, пиши пропало. Кузену в больнице все равно не помочь, а кровь можно и позже сдать. — А потом в милицию, — подхватила Эва. — И обязательно добровольно, иначе вас заподозрят.

В квартире у Гутюши милиция все ещё валандалась. Проверили плиту и трубы, ничего неисправного не нашли, бардака большого не наделали и как раз намеривались уходить. Наше прибытие изменило их планы.

— Когда вы ушли из дому? — подозрительно спросил сержант, проверив Гутюшины документы и приняв к сведению визит кузена.

— Утром, — угрюмо ответствовал Гутюша. — Сразу после того, как он наклеил все эти заплаты. Он в шесть приехал, так что успел и порезаться и заклеиться.

— А после? Вы не приходили? С работы не возвращались?

— Нет. У него ключи, у Юзефа то есть, я ему дал.

— А вы где были?

— На Грохове. У приятеля. Вместе делаем работу, и надо спешить. К доске приклеился, пока она вон не приехала…

Я рискнула вмешаться, объяснила: Гутюша сидел за чертёжной доской, выполняя спешную работу, так называемое проектирование. Дала адрес Тадеуша, так как Гутюша вместо номера дома и квартиры упрямо твердил номер телефона. Я не удосужилась заранее выдумать повод для сегодняшнего визита и чуть не ляпнула насчёт бриллиантов. Спохватилась, однако, вовремя и заявила: приехала вернуть деньги, взятые в долг несколько дней назад. Немного, пятьсот злотых. Гутюша пялился на меня, как баран, и не протестовал — пятьсот злотых проигнорировал, всецело поглощённый своим кузеном. Потом вдруг застонал:

— Он же не пьёт! Он типичный алкоголик вверх ногами.

— Абстинент, — услужливо перевела я.

Сержант внимательно посмотрел на нас, деловито осведомился, не состою ли я с Гутюшей в связи, согласился, что это необязательно, и велел явиться завтра в отделение для дачи показаний и подписания протокола. Вешать пломбу на квартиру не стали, вышли все вместе, я отвезла Гутюшу в больницу.

Кузен уже умер.

Проблема алкогольного опьянения кузена вызвала перепалку, к счастью, короткую, ибо Гутюша не отличался буйным нравом. Быстро прекратил настаивать на своём и мрачно замолчал, молча же прочёл результат анализа, в котором, увы, констатировалось: в крови кузена доза алкоголя была для большинства нормальных людей смертельная и, уж если на то пошло, газа вовсе и не требовалось. Умер с перепоя. Гутюша забрал все, что ему отдали, и молча вышел из больницы. Язык у него развязался только в машине.

— Хорошо хоть родители у него померли, — рассудил философски. — Сестра только есть, старше его, моя кузина, а вообще-то они живут в Катовицах.

— А ты говорил, он из провинции, — удивилась я невольно.

— Он из Бендзина. Сестра в Катовицах. Жена у него была и дети, да все распалось, так что волосы у жены, верно, все целые останутся. К тому же у неё богатые родители.

Очевидно, Гутюша пытался прийти в себя, находя утешение в мудрых житейских максимах. Я вспомнила, что, пожалуй, порадую его историей с бриллиантами пани Крысковой, все удалось как нельзя лучше. Гутюша пришёл в себя окончательно. Немного поспорили: я, учитывая его несчастье, пыталась всучить две трети, он упёрся на половине. Я в конце концов уступила, не желая его раздражать.

— Если по совести, для меня все мрак и туман, — признался он, убирая деньги в бумажник. — Он в самом деле почти не пил, ну, рюмку-другую с какой-нибудь роскошной закуской, в праздник. Не любил и, пожалуйста, себе же навредил. Черт разберёт, как эти градусы могли в нем расквартироваться, не понимаю, и вообще водки в доме почти не было. Стояла початая поллитровка да вроде бы остатки коньяка. Разве с собой приволок и тут же ухнул? Исключено, чушь.

— А вдруг друзья-товарищи объявились? Дело какое обмыть понадобилось. Уступчивый он по характеру?

— Наоборот, и точка. Упрямый, если что заберёт в голову, с места не сдвинешь. А насчёт водки легче монумент уговорить, а его ни за что. Не понимаю. Я, пожалуй, вернусь в эту больницу, только сперва с семейством разделаюсь. И вообще не знаю, по-моему, что-то тут не так.

— То есть?

— Сдаётся, он мне звонил. Под конец рабочего дня кто-то звонил раза три, и ничего — разъединяли, а ну, как он, и какая-нибудь лабуда приключилась…

— А по ошибке не хватил спирту? Одна моя тётка по недоразумению напилась воды с мылом, в которой другая тётка размачивала ногти. Твой кузен мог случайно тяпнуть соляную кислоту.

Гутюша говорил забавно и порой нескладно, но думал толково.

— И сколько этой воды выпила твоя тётка?

— Один глоток. Большой, правда, но один.

— Ну, знаешь, с одного глотка на тот свет не уедешь. Ну пусть с головой неладно — не привык, или с ногами, но такие градусы, то бишь проценты алкоголя в крови, от одного глотка не проявятся. А у него были, сам в больничной бумажке видел, ты тоже…

Я принялась думать. А посему перестала видеть дорогу, тротуары, другие машины, светофоры и людей, зато увидела Гутюшиного кузена с лицом в пластырях: кто-то сжал ему нос, заставив открыть рот — дышать же надо, а в открытый рот ему вливают водку прямо из бутылки. Кузен давится, захлёбывается, отплёвывается, кое-что и в горло попадает. Нет, плохо, не идёт, сколько водки изведёшь… Кузен на стуле, ему заламывают голову, вводят желудочный зонд и вливают спирт. Уже лучше. Затем накачанный кузен, пошатываясь, бредёт в кухню, желая, допустим, сварить кофе, надеется, что полегчает, открывает газ, спички падают из рук, сам он валится на пол, засыпает пьяным сном…

— Где это мы едем? — поинтересовался Гутюша;

Я очнулась. Проехала поворот к Гутюше и даже бега, и прямым ходом направлялась в аэропорт Окенче. Пришлось перебраться на левую полосу.