Шутить и говорить я начала одновременно - Хмелевская Иоанна - Страница 57

( Мои жилищные условия оставляли желать лучшего…)

Мои жилищные условия оставляли желать лучшего. Спасала нас маленькая комнатушка для прислуги с выходом на кухню, где спали мои родители. Громадной допотопной супружеской кровати только там и было место, эту махину нельзя было показывать людям. И когда вечером родители удалялись к себе, комната оставалась в распоряжении моей семьи. Втроём мы там помещались, но ведь к нам постоянно приезжали Люцина, Тереса и бабушка и оставались на несколько дней. Бог мой, где же они спали? Бабушка надолго задерживалась, дорвавшись до внука. Тереса появлялась на праздники и в воскресенья. Люцину из Катовиц перевели в Варшаву и дали шестиметровую комнатёнку на Обозной, но жить там было невозможно. В комнате батарея центрального отопления грела так, что её хватило бы на костёл средних размеров, так что Люцине приходилось сбегать к нам.

По целым дням меня не было дома — лекции, семинары, библиотека. Появлялась я к вечеру и садилась за платную халтуру. Ежи, мой сын, спал в кроватке, муж на диване, а я со своей огромной чертёжной доской размером А1 занимала круглый раскладной стол посередине комнаты, так что никому больше нельзя было пройти по комнате. Тем более что лампочки под потолком не хватало, мне приходилось устанавливать дополнительную настольную лампу. Под неё я подкладывала два польско-русских словаря и четырехтомник произведений Маркса-Энгельса. Очень неудобно располагалась розетка, провода к ней тянулись через всю комнату. Разложив доску и наладив освещение, я прикрывала яркую лампу газетами, чтобы свет не бил в глаза мужу и сыну, и усаживалась за чертёжную доску. Все устройство держалось на соплях, я даже старалась не дышать за работой.

Мой отец, как известно, был человеком чрезвычайно рассеянным. Как-то вечером, покормив его, я быстренько мыла в кухне посуду. Горячей воды у нас тогда ещё не было, приходилось нагревать воду на плите и посуду мыть в большом тазу. Отец спустился в подвал за углём. Дверь за собой захлопнул, вернувшись с углём, позвонил. Я как раз тащила таз с грязной водой, собираясь вылить её в унитаз. Услышав звонок, оставила таз на пороге кухни и бросилась открывать дверь. Тут в комнате заплакал сын, я метнулась к нему, взяла на руки. Вспомнив о тазе с водой, громко крикнула отцу:

— Папа, вылей воду из таза! Отец заглянул в комнату:

— Из какого таза? — с готовностью поинтересовался он.

Я чуть не выронила сына из рук. Езус-Мария, отец уже с полчаса как пришёл, ходил по квартире, курсировал между кухней и ванной и вынужден был несколько раз перелезать через громадный таз. И не заметил его!

Успокоив сына и поставив на место таз, я уселась за работу. В комнату вошёл отец и направился к письменному столу.

— Папочка, осторожно, у меня все тут еле держится!

— Я осторожно пройду, — заверил меня отец, зацепился ногой за один из удлинителей, и все моё устройство рухнуло. Я еле успела подхватить лампу. Отец огорчился, глядя на нанесённый мне ущерб, помог все привести в порядок и удалился. Через минуту он опять вошёл.

— Папочка, умоляю тебя, осторожней, а то опять все свалишь!

— Нет, нет, теперь уж я пройду по стеночке, — ответил отец, наподдал Маркса ногой, и все сооружение опять рухнуло. Опять мы с отцом восстановили порядок, и отец ушёл.

Когда он вошёл третий раз, я не выдержала.

— Папа, скажи мне, что ты ищешь?!

— Не беспокойся, сиди работай, я сам найду, — ответил отец и своротил чертёжную доску. Отец растянулся на полу, газета слетела на ребёнка. К счастью, ни ребёнок, ни муж не проснулись. Я сложила оружие, махнула на работу рукой и легла спать.

Вообще-то все годы студенчества я жутко недосыпала, спать мне хотелось всегда и везде. Ложилась я поздно, случалось, и часа в два ночи, потому что только ночью можно было спокойно поработать, а вставать приходилось в шесть. Этого требовал ребёнок, кормили мы его по жёсткому расписанию. Правда, на третьем курсе стало немного легче, теперь только две лекции в неделю начинались с восьми утра, в те дни, когда третьей парой была история советской архитектуры. Вот, ещё и тут мне от неё доставалось… На этой самой третьей паре у меня разыгрывалась жуткая мигрень. Голова просто раскалывалась, у профессора на кафедре вдруг вырастала вторая голова, и вообще перед глазами все плыло. Меня била дрожь. Вернувшись домой, я проглатывала три порошка от головной боли и заваливалась спать. Спала два часа мёртвым сном, и тут уж меня тоже ничто не могло разбудить. Мать могла дудеть в трубу, ребёнок — поджечь дом, я бы не отреагировала. Через два часа я просыпалась свежая и бодрая, как подснежник. Видимо, с тех пор во мне зародилось твёрдое убеждение в том, что вставать рано — чрезвычайно вредно для здоровья.

( Надоедливую монотонность тяжкого существования…)

Надоедливую монотонность тяжкого существования нарушали краткие летние выезды на отдых. В сентябре, после окончания мною первого курса мы с мужем отправились отдохнуть в Мендзылесье. Отправились вдвоём, оставив восьмимесячного сына моей матери, бабушке и Люцине, спасибо им. Правда, оказалось, что окно нашей комнаты в доме отдыха выходит прямо на ручеёк, вытекающий из сортира, но погода стояла прекрасная, и нас никто не заставлял сидеть дома. По целым дням мы пребывали на свежем воздухе и, пожалуй, были довольны жизнью.

Прошла неделя беззаботной жизни. Вечером мы вернулись с прогулки в горы очень довольные, хотя муж и умудрился скатиться со склона. Возможно, немного было в том моей вины, так как я попросила его нарвать орехов, а куст лещины рос очень неудачно — на крутом склоне горы. Вернулись мы, значит, вечером в свой дом отдыха и узнали, что нам пришла телеграмма. Нет, самой телеграммы не было, просто приходил почтальон и не застал нас. Сейчас вечер, почта уже закрыта, но почтовый служащий живёт здесь неподалёку.

Отправились мы с мужем к почтовому служащему. Он подтвердил, что телеграмма была, и даже две телеграммы, но их содержание ему неизвестно. Принимал телеграммы телеграфист, но он живёт в посёлке на верхушке горы, идти надо через лес, дорожка прямая, сама доведёт.

Отправились мы к телеграфисту. В темноте идти по лесу было не очень легко, но вверх — ещё туда-сюда. Добрались до посёлка, разыскали телеграфиста. С большим сочувствием он сообщил нам содержание телеграмм. Первая была простая и в ней сообщалось, что ребёнок заболел. Вторая была срочная; «Ребёнок очень болен, немедленно возвращайтесь». Телеграммы мы так и не увидели, они лежали на запертой почте.

В жуткой спешке мы помчались обратно, до сих пор не понимаю, как в темноте, спускаясь с большой крутизны, мы ног не поломали и шей не свернули. Добравшись до дома отдыха, побросали вещи в чемоданы и отправились в путь. Автобусы уже не ходили, до ближайшей железнодорожной станции было десять километров. Муж тащил оба чемодана, один из которых, мой старый, ещё оккупационный, был жутко тяжёлый сам по себе, даже пустой. Тот самый, тяжеленный чемодан из свиной кожи, с которым я мчалась под обстрелом в сорок четвёртом по замёрзшему осеннему полю.

Около трех часов ночи мы добрались до станции и на каком-то поезде доехали к девяти утра до Вроцлава. Не помня себя от беспокойства, ввалились в агентство ЛЁТа, но билетов на самолёты до Варшавы не было. Правда, оставался один, забронированный для кого-то, и, если до двенадцати его не купят, мне его продадут. Я осталась в ЛЁТе ждать, а муж помчался на железнодорожный вокзал, чтобы ехать поездом. Тогда в любом случае один из нас доберётся до Варшавы.

Стиснув зубы, дождалась я двенадцати, а вместе со мной ждала и переживала за меня молоденькая кассирша. Она продала мне билет с последним ударом часов, и я ещё не успела отойти от кассы, как она в волнении крикнула:

— Бегите скорее, вон идёт тот человек!

Я схватила билет и сбежала и уже в два часа была в Варшаве. Сын действительно был болен, причём неизвестно чем. Сильный жар, температура под сорок. Не помню как, но я моментально связалась с частным детским врачом, думаю, помогла тётя Ядя, но откуда я звонила врачу? У нас дома телефона не было. Врач поставил диагноз: воспаление лимфатических желез. Выписал лекарство, я купила его, принялась лечить сына, и через три дня он был здоров.