Подозреваются все [Мы все под подозрением] - Хмелевская Иоанна - Страница 27

Они оба с Янушем отрезали кусок пластика и стали его изгибать, что оказалось не таким простым делом, как им казалось вначале. С интересом наблюдая за их усилиями, мы вставляли разные новаторские предложения.

— Может быть, надрезать бритвой? — предложил Веслав. — Чуть-чуть, сверху.

— Ничего из этого не выйдет, — ответил Януш, — я уже пробовал.

— Подложи рейсшину!

— Нет, погоди, рейсшина слишком толстая! Надо что-то потоньше… Линейка! Держи!..

— Но тут съезжает, надо держать с другой стороны!

— Я придерживаю пластик, а ты выгибай!

— Весек, линейка отходит, держи её, черт побери!

— Чем? Ногой?

Через несколько минут были задействованы уже все четверо. Я покинула их, столпившихся в странных позах у стола Януша, и отправилась к Алиции. Мы определили план действий.

Было решено претворить в жизнь гениальную мысль прокурора о составлении графика отсутствия, что вряд ли заняло бы у нас много времени, так как с составлением графиков мы были давно знакомы. Мы поделили мастерскую на секторы, и каждая из нас должна быть написать все сведения, касающиеся её части. Потом мы решили обсудить все это в двенадцать часов в маленьком кафе на первом этаже нашего здания и заодно выпить кофе.

Я сразу приступила к делу, допрашивая сослуживцев, что делала, впрочем, довольно дипломатично. Каждый значительно охотнее говорил о других, нежели о себе. Пользуясь этим, у постепенно получала все необходимые мне сведения.

В десять часов прибыли следственные власти, которые решили, что им будет гораздо удобнее проводить расследование на месте, имея всех подозреваемых под рукой, поэтому они заняли конференц-зал. В остальных помещениях должна была вестись работа, но вместо работы с минуты прибытия милиции везде шли горячие споры, дискуссии, скандалы. И чем дальше шло официальное следствие, тем больше людей оказывалось втянуто в эти шумные действия.

Милиция пользовалась тем же приёмом, что и я, только более беспощадно. Располагая сведениями, полученными непосредственно от покойника, они не скрывали перед допрашиваемыми своей информированности. Но так как они не раскрывали источника, каждый из разоблачённых приходил к выводу, что заложили его любимые коллеги, и от волнения и из желания отомстить начинал в свою очередь закладывать их, а затем летел с ними разбираться. Со вчерашнего дня власти сумели все свои сведения просмотреть, систематизировать, сделать выводы, и теперь они безошибочно попадали в самый центр мишени, вытаскивая на дневной свет наши наихудшие поступки. В результате сама смерть Тадеуша почти забылась, а на первый план выдвинулись её неожиданные и неприятные последствия.

В нашем отделе пока ещё царил покой. Януш, которому наконец удалось изогнуть маленький кусочек пластика, вытер со лба пот и с мрачным удивлением смотрел на дело рук своих.

— Это каторжная работа, — засвидетельствовал он. — Такой маленький кусочек — это ещё ничего, но если выгибать целый лист? Что бы тут придумать?

— А если надрезать, то лопается, — сказал Витольд, явно огорчённый.

— Подожди, интересно, а без надрезания он лопнет? Сколько раз можно его так согнуть?.. Дай мне этот белый!

Он уселся поудобнее и начал выгибать пластик, сопровождая свои действия громким счётом.

— Нет, я больше не могу, — внезапно буркнул Веслав, поднимаясь с места. Он подошёл к радиоприёмнику, из которого все время доносился протяжный, унылый, занимающий основное место в передаче «Песни народов мира», вой. Двое, занятые пластиком, не обратили на это никакого внимания. Веслав включил варшавскую программу.

— Ну наконец-то, — с удовлетворением сказал Лешек, неподвижно сидящий у стола. — Я так и знал, что кто-нибудь в конце концов не выдержит!

— А почему вы сами не переключили? — раздражённо спросила я, потому что эта похоронная музыка и меня вывела из равновесия.

— Мне хотелось проверить вашу впечатлительность.

— Девять, десять, одиннадцать, — считал Януш уже с гораздо меньшим старанием, — двенадцать, тринадцать…

— Интересно, какая на этот раз будет песня недели? — задумчиво сказал Веслав, возвращаясь на своё место.

— Полька-галопка, — уверенно заявила я.

— Откуда вы знаете? — испугался Витольд, резко поворачиваясь от бормочущего Януша.

— У меня такое предчувствие.

— Слава Богу, а то я подумал, что вы это точно знаете. От польки-галопки я уж точно бы сошёл с ума.

— Добрый день! — неожиданно послышался от двери голос входившего к нам капитана.

— А, добрый день! — ответили мы втроём любезным хором.

Януш, занятый своей работой, почувствовал, видимо, что тоже должен как-то отреагировать на приветствие, потому что повысил голос.

— Девятнадцать, двадцать, двадцать один, — громко произнёс он.

Капитан остановился у порога и посмотрел на него с лёгким удивлением.

— Я хотел бы поговорить с этим паном, — сказал он мне, чуточку поколебавшись. — Как вы думаете, можно оторвать его от работы?

— Янушек, пан капитан к тебе! — вмешалась я.

— Двадцать четыре! — выкрикнул Януш все так же громко.

Капитан явно заинтересовался неизвестными ему способами работы в проектном бюро.

— А что это значит? — с интересом спросил он. — Что он делает?

— Пан Витольд, вы ему задурили голову, теперь помогайте! Януш, приди в себя!

— Сейчас лопнет, — ответил Витольд, не отрывая заворожённого взгляда от куска пластика.

Капитан стоял молча, с ещё большим интересом смотря на Януша.

На тридцати двух пластик наконец лопнул.

— Тридцать два! — триумфально возвестил Януш. — Удалось выгнуть тридцать один раз! В чем дело? — повернулся он к нам, гордо взмахнув надломленным пластиком, и только теперь заметил капитана. — Что, вы ко мне?

— Я прошу вас зайти к нам на минутку, у нас к вам есть несколько вопросов….

У Витольда за время испытания пластика остыл чай, поэтому он начал завтракать. Я задумчиво смотрела на него, пытаясь отгадать, в какой стадии следствия сейчас находится милиция. На листке бумаги в хронологическом порядке я записала известное мне время действий сослуживцев, подготавливая почву для разговора с Алицией. Потом снова посмотрела на Витольда, который, погруженный в столь же глубокие размышления, ел помидор. В другой руке у него была солонка.

Судя по выражению его лица, помидор ему очень не понравился. Он съел половину, а другую, с явным отвращением, отложил, поколебался немного, затем выбросил в корзинку для мусора и, наклонившись, старательно посолил её.

— Пан Витольд, что вы делаете? — с интересом спросила я, потому что эти кулинарные изыскания показались мне несколько странными.

Витольд посмотрел на меня, снова заглянул в корзинку и неожиданно начал ужасно хохотать.

Лешек, стоящий у своей чертёжной доски, рисовал тушью на кальке очередную картину. Прервав на секунду своё творчество, он посмотрел на Витольда и вернулся к своему занятию.

— Здесь заражённая атмосфера, — пророческим тоном заявил он, продолжая рисовать. — Никому не удастся спастись. Последний нормальный человек спятил!

— Этот помидор мне ужасно не нравился, и я не понимал почему, — объяснил Витольд, не переставая смеяться. — А я просто забыл его посолить! Не терплю несолёных помидоров.

— И поэтому вы посолили его в корзине? — печально вздохнула я.

— Именно. Видите ли, я так задумался… Меня удивляет одна вещь. Как могло получиться, что они там, в кабинете, ничего не услышали? И вообще с этим кабинетом что-то не так…

— Вроде бы Збышек что-то слышал, — прервал его Веслав. — Он говорил мне, что слышал два мужских голоса, но не обратил на них внимания и вскоре после этого вышел из комнаты.

— А Витека при этом не было?

— Был, но недолго, тоже вышел, ещё перед Збышеком. Ничего не говорил, что слышал… то есть говорил, что ничего не слышал.

— А Збышек этих голосов не узнал?

— Нет, говорил только, что это были мужские голоса.

— Вот именно, — сказал Витольд. — Но потом… Как это было? Вы, пани, говорили, что Збышек напустился на вас, как только увидел Столярека, и что там была вся мастерская. Откуда они вошли? Из коридора?