Звездочка - Василенко Иван Дмитриевич - Страница 13

— Сычов, ты будешь говорить?

Из президиума на него смотрел Михайлов и ждал. Смотрели и Семен Ильич и Денис Денисович. Повернули к нему головы и все ребята.

Паша встал. Девушки ему зааплодировали. Это за то, что он спас Марусю. Ребята одобрительно загудели. Сеня, сидевший позади, похлопал его по спине.

Опустив глаза, Паша медленно пошел к трибуне. Но не дошел и остановился.

— Что же ты? — удивился Михайлов.

— Я… — Паша запнулся. — Я лучше потом, товарищ Михайлов…

И умолк.

— Ну, как хочешь, — понимающе сказал Михайлов, отпуская его кивком головы.

После собрания был вечер самодеятельности.

Паша выбрался из густо набитого зала и по пустынным коридорам прошел в свою комнату. Ему хотелось побыть одному. Но в комнате сидел Петро. Стриженый, он уже не казался таким необыкновенным, как прежде. Зажав ладонями уши, чтоб не слышать доносившегося из клуба пения и не поддаться соблазну побежать туда, он безостановочно твердил:

— У гуся на голове два глаза, у гуся на голове два глаза…

— Ты что бубнишь? — спросил Паша.

Петро перестал качаться, черные глаза оторопело уставились на Пашу. Вдруг цыганенок хватил себя руками по коленям и весело захохотал, показав крупные, ослепительно белые зубы:

— Заучился! Совсем заучился!

— А ты отдохни, — посоветовал Паша. — Пойди вниз, сыграй на гитаре.

Петро отчаянно затряс головой:

— Ныльзя. Завтра знаешь какой день? Завтра шабаш-день. Маруся придет, проверять будет. Все будет проверять, за всю неделю. Хорошо учил — хвалить будет, плохо учил — ругать будет.

— Не придет! — с неожиданной для себя горечью сказал Паша. — Она больна.

— Больна? — испуганно глянул цыганенок. — Ай-ай-ай!.. Такая хорошая девочка! — Он беспомощно оглянулся и совсем по-детски сказал: — Кто теперь проверять будет, а? Ты не хочешь, Сеня песни поет. Совсем некому проверять.

— Нет, почему же… — смутившись, пробормотал Паша. — Это ты напрасно. Давай твои книжки…

Когда час спустя в комнату заглянул Семен Ильич, он увидел Пашу и цыганенка сидящими рядом у стола. Петро, высунув кончик языка, писал, а Паша следил за его пером и подбадривал:

— Ну, правильно. А ты сомневался!.. Теперь пиши общий знаменатель. Правильно.

Заметив директора, ребята встали.

— Вы, Сычов, тоже с ним занимаетесь? — спросил Семен Ильич.

В голосе его Паше послышалось удивление.

— Да… То есть нет… Я Родникову заменяю, — потупившись, пробормотал Паша.

Семен Ильич подошел ближе, положил ему руку на плечо.

— Семен Ильич, — поднял Паша на директора повлажневшие глаза, — разрешите мне завтра отлучиться. У меня весь вечер… — Он запнулся, опять потупился и еле слышно прошептал: —…сердце болит.

— В город? Ну что ж, — живо отозвался Семен Ильич. — Поезжай. Я скажу коменданту.

Он пошел к двери, но на пороге обернулся и опять сказал:

— Поезжай. Это хорошо.

13. СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР

В воскресенье, перед вечером, все ребята высыпали на футбольную площадку. Общежитие опустело. Паша тщательно почистил костюм и с увольнительной запиской в нагрудном кармане отправился в город.

На зеленой Черемушкиной улице он нашел нужный номер и остановился перед маленьким домиком под черепичной замшевшей крышей. На подоконниках, за вымытыми до сияния стеклами, цвела герань. Паша вспомнил вот такой же старенький домик в своей родной Лукьяновке, спаленный немцами, и ему стало грустно. Он постоял, вздохнул и негромко позвякал щеколдой. Калитку открыл высокий худой старик с бронзовым лицом и черными живыми глазами. И по этим глазам Паша сразу догадался, что перед ним Марусин отец.

— Еще один, — сказал старик, оглядывая Пашу с веселым любопытством. — Целый день гости. Вот повезло Мане!

— Здравствуйте. — Паша приподнял фуражку. — А разве наши уже приходили?

— Ого! Трое девчат — раз, Саша-изобретатель — два, Сеня с медалями — три. А тебя как звать?

— Павел.

— А, Па-аша! — дружелюбно протянул старик. — Первый токарь. Слыхал, как же! Вот ты какой… Ну, заходи, заходи!

Паша подумал: «От кого же он слыхал? От Маруси? Так она меня только ругает».

Дворик был крохотный, и Паша сразу заметил, что главное здесь — сад, который со всех сторон подступал к дому, протягивая в окна свои мохнатые ветки.

— Там она, — показал старик на курчавые абрикосовые деревья. — Туда иди.

Припадая на одну ногу, он ушел в дом.

Маруся стояла между деревьями у садового столика и широко открытыми глазами смотрела на Пашу. В синем домашнем платье, в тапочках на босых ногах, она показалась ему хрупкой, маленькой.

Он неуверенно подошел и тихо сказал:

— Здравствуй…

— Здравствуй, — так же тихо ответила она, но вдруг вспыхнула и порывисто протянула руку.

Минутку они стояли друг против друга, не зная, что сказать.

— Хочешь абрикос? — неожиданно спросила она и вспрыгнула на стол, но, подняв руку, чтобы притянуть ветку, болезненно поморщилась.

— Брось, — сказал Паша. — Тебе ж больно.

— И пусть больно! — Она сдвинула брови и на короткое время опять сделалась такой же упрямой и ершистой, какой бывала в училище.

Желтые, еще не совсем созревшие абрикосы падали на стол, подпрыгивали и скатывались на землю. Паша едва успевал подбирать.

— Довольно! — кричал он. — Уже полная фуражка.

— Ничего, ребятам понесешь! — смеялась Маруся и нарочно, чтоб помучить его, забрасывала абрикосы подальше, в траву.

Потом они сидели один против другого за столом и поглядывали друг на друга: она — с улыбкой на похудевшем за одни сутки лице, он — с опасливой мыслью, как бы она не рассердилась, если он начнет задуманный разговор.

— Знаешь, я никому ключа от патрона не даю, — начал он осторожно. — Ребята иной раз просят, а я не даю.

— Почему? — не поняла она.

— А так. Ему дай, он передаст другому, другой — третьему. А потом ходи и ищи. Время и уходит зря.

— Как же не дать, если он свой затерял? — удивилась Маруся.

— А пусть не теряет. У каждого должен быть ключ на месте. Ты думаешь, я ему помогу, если дам? Как бы не так! Он привыкнет и будет всегда побираться, и у себя и у других время красть. — Паша помолчал и хитровато прищурился. — Ты сколько затачиваешь резцов? Небось один?

— Один.

— Вот то-то и оно. А надо два. Один в работу, а другой в ящик. Пусть про запас лежит. Первый затупится — сразу же закрепляй другой, запасный. А то надо к точилу идти. Ты не шути, на этом тоже время сберегается.

— Да, — раздумчиво согласилась Маруся. — Только немножечко. Совсем чуточку.

— Ага, чуточку! — придирчиво сказал Паша. — Там чуточку да тут чуточку — его как-никак и наберется в смену на лишнюю звездочку. А как же? Обязательно! — Он опять помолчал и исподлобья глянул на Марусю. — Ты думаешь, я не видел, как у тебя инструменты на тумбочке лежат? Как попало. А у каждого инструмента должно быть свое место, чтоб брать его не глядя.

— Ну, сколько на этом сэкономишь! — слабо возразила Маруся.

— Да сколько бы ни сэкономила, а коли сэкономила — оно и хорошо. Как ты не понимаешь! — В голосе Паши даже послышалась обида. — Тут же все одно к одному. Раз во всем такая точность и аккуратность, значит, и рука ловче действует, и глаз зорче видит. Вот, скажи: если поковка «бьет», можешь ты перекрепить ее без мелка или без рейсмуса?

Маруся подумала.

— Нет, — решительно качнула она головой, — не смогу.

— Вот то-то и оно, — усмехнулся Паша. — А я могу. Раньше не мог, а теперь могу, Почему? Потому, что натренировал в себе точность и аккуратность. Это разве не экономия — поковку на глаз перекрепить?

— Экономия, — согласилась Маруся. Она подумала и с уважением повторила: — Да, это экономия.

— Вот видишь! — подхватил Паша уже с торжеством. — А ты что-то там изобретаешь. Ну, чего тут изобретать! Дали тебе чертеж, и выполняй все точно. Ты думаешь, технолог, что разрабатывает технологические процессы, глупее нас с тобой или меньше знает? Он, поди, техникум кончил, а то и целый институт…