Заезд на выживание - Фрэнсис Феликс - Страница 42

Он нервно сжимал и разжимал кулак правой руки. Возможно, уже пожалел, что не захватил с собой бейсбольную биту.

— Делай, что тебе сказано, — еле слышно, но угрожающе произнес он, точно хотел компенсировать мою крикливость.

— Это почему? — снова громко крикнул я. — С какой такой радости? Кому это надо, а? На кого работаешь, подонок ты эдакий? Убирайся, и чтоб никогда в жизни я больше тебя не видел и не слышал! Не смей высовываться!

Тут уже многие обернулись на нас, а один мужчина остановился и уставился на Джулиана Трента. Тот, похоже, занервничал.

—Ты об этом пожалеешь, — прошипел он сквозь крепко стиснутые зубы, — Еще как пожалеешь!

С этими словами он развернулся, прошел мимо ворот и уставившегося на нас зеваки и направился по Теоболд-роуд в сторону Клеркенвелла. Я стоял еще с минуту, глубоко втягивая ртом воздух. И думая, что совершил большую ошибку. Возможно, Трент прав, я еще пожалею об этом. Но подчиниться сразу и безоговорочно — нет, это не выход. Я не допущу, чтоб мне диктовали условия, и отец, и Элеонор тоже не допустили бы. Сдаться под угрозами — это означает, что в будущем последуют все новые и новые. И Джозеф Хьюз, и Джордж Барнет сдались по первому же требованию, и к ним пришли снова.

Я понимал, что на протяжении последних нескольких месяцев испытывал самые противоречивые чувства, думая о процессе над Стивом Митчеллом. Если его признают виновным, Джулиана Трента или того, кто за ним стоит, мне бояться нечего. Если оправдают и освободят, я могу ходить с высоко поднятой головой и радоваться тому, что правосудие восторжествовало. И одновременно — опасаться мести.

И тут вдруг я почувствовал, как важно для меня выиграть этот процесс. Если Митчелл невиновен, а я был в этом уверен, тогда мне придется найти способ доказать это. И одновременно я должен выяснить, кто же совершил убийство.

Пока что я не сомневался: его признают виновным просто потому, что нет никаких доказательств обратному. Но даже косвенных свидетельств будет достаточно, чтоб вселить сомнения в умы и души присяжных. Да, ДНК Митчелла на месте преступления обнаружено не было, зато кровь Барлоу и ДНК Митчелла нашли на сапогах последнего и в его машине — одно это сильно осложняло позицию зашиты. Будь я обвинителем по делу, то в вынесении вердикта «виновен» не сомневался бы. Даже сэр Джеймс Хорли, королевский адвокат, который должен возглавить защиту, был уверен в виновности своего клиента и предлагал мне навестить его в тюрьме и уговорить сделать чистосердечное признание. И еще у меня создалось впечатление, что сэр Джеймс уже был не рад, что взялся за это дело, и предпочел бы назначить меня вести его. А потому я подозревал, что он найдет вескую причину не ехать в Оксфорд в первый день слушаний, а затем использует это как предлог и вовсе не принимать участия в процессе. Что вполне меня устраивало.

Но поскольку мне совсем не хотелось прибегать к методике Трента — запугивать присяжных, заставляя вынести вердикт «невиновен», я пока что не видел способов снять с Митчелла обвинение.

Интересно, какое отношение имеет Джулиан Трент к скачкам и убийству жокея? Являлся ли человек, навестивший Джозефа Хьюза и Джорджа Барнета, отцом Джулиана Трента или нет? Пришла пора выяснить это. Элеонор добралась до ресторана на Беркли-сквер раньше меня. Сидела на табурете у барной стойки, я видел ее со спины. Я весь день ждал этой встречи и не понимал, почему вдруг у меня похолодели руки. Почему вдруг, безо всяких на то причин, мне вдруг захотелось бежать отсюда? Чего я так испугался? Я только что столкнулся с Джулианом Трентом и не испытывал страха, так почему я должен бояться Элеонор?..

Она развернулась, увидела меня у двери, улыбнулась и махнула рукой. Я махнул в ответ. Почему, продолжал задаваться я вопросом, я вдруг испугался этой женщины? На этот вопрос ответа у меня не было.

За выпивкой мы с Элеонор обсуждали все, что угодно, только не самих себя и наши взаимоотношения. Я спросил ее о симпозиуме, она, к моему удивлению, вдруг заметила, что он оказался чрезвычайно полезен.

— Много чего узнала, — пояснила она. — Новые методики лечения, они очень бы пригодились нам в Лэмбурне, особенно при разрывах связок и сухожилий. А уж что касается искусственных им-плантов и заменителей, тут наука вообще творит чудеса. И лошади, обреченные в прошлом расстаться со скачками из-за проблем со связками, смогли бы теперь выступать.

— Лошадь из искусственных биологических заменителей, запчастей, — со смехом заметил я. — Да, такая лошадка потянет на добрые шесть миллионов долларов.

— Нет. Гораздо больше, — усмехнулась она в ответ. — Перешейка продали на конезавод за десятикратно большую сумму.

— Вот это да! — воскликнул я. — Кто бы мог подумать, что ему помогла появиться на свет пер– 229 вая попавшаяся девушка-ветеринар!

— Да, большая ответственность, — согласилась Элеонор. — Правда, тогда они не знали, какой потрясающей лошадью он станет.

— Жаль, что у меня нет копии той фотографии, — заметил я.

— Той, где Милли снята с новорожденным Перешейком? — спросила Элеонор.

— Да. Ее забрали из дома Барлоу в день его убийства.

— Ты действительно считаешь это важным? — спросила она.

— Не знаю, — ответил я. — Но, должно быть, убийца счел этот снимок важным, иначе зачем было вырывать его из рамочки и забирать с собой?

— Почему ты думаешь, что именно убийца забрал снимок? — спросила Элеонор.

— Точно не скажу, — ответил я. — Но тот, кто забрал его, проявил осторожность, стер свои отпечатки с рамочки. Вообще никаких отпечатков на ней не нашли.

— Я хорошо помню эту фотографию, — сказала Элеонор. — Милли всем ее показывала. Держала на каминной полке у себя в комнате, всегда натирала рамочку до блеска.

—Опиши снимок, — попросил я.

— Ну, снимок как снимок. Милли присела на корточках на соломе, голова жеребенка у нее на коленях. А кобыла стоит сзади, но толком ее не разглядеть. Виден только зад.

— Ну а кто-нибудь еще на том снимке был? — спросил я.

— Еще парень, конюх. Стоял за спиной у Милли. Наверное, он обмывал кобылу после родов.

Я по-прежнему не понимал, почему этот снимок был так важен для убийцы.

— А кто снимал, случайно не знаешь?

— Понятия не имею, — ответила она.

— Но ведь Перешеек появился на конюшнях у Рэдклиффа? — спросил я.

— Да у них там то и дело рождаются жеребята, — сказала Элеонор. — Устроили из этого настоящий бизнес. Но к ним мы выезжаем реже, чем к остальным конезаводчикам.

— Почему? — спросил я.

— Они разбогатели, и теперь у них свой, штатный ветеринар. В больницу практически не обращаются, ну разве только в том случае, если нужна операция.

Тут принесли главные блюда, и какое-то время мы ели молча.

— Ну, что говорит врач? — спросила Элеонор, подцепив на вилку кусочек морского окуня.

— Придется носить этот чертов корсет еще шесть недель как минимум, — ответил я. — Страшно неудобно.

К счастью, в ресторане нас разместили в отдельной кабинке, а потому я мог время от времени прислоняться к стене, что облегчало боль.

— Ну, по крайней мере, хоть гипс с ноги сняли, — заметила она.

— Да, слава богу, — кивнул я. С того момента, когда с помощью хирургической пилы мне удалили последние дюймы гипса и освободили ногу, я несколько раз пытался согнуть ее в колене. Пока что удавалось только на двадцать-тридцать градусов, но все равно для меня это было большим достижением.

Большие тарелки унесли, подали кофе, ликер «Бейлис» со льдом для Элеонор, стаканчик портвейна для меня.

—Я спросил хирурга, когда можно будет снова заняться скачками, — сказал я, следя за ее реакцией.

—И?..

— Сказал, что кости заживут быстро, месяца через три будут как новенькие, а вот насчет мозга он не уверен.А что насчет мозга? — осведомилась Элеонор.

— Ну, он сказал, что новые травмы головы нежелательны.

— Я тоже так думаю, — заметила она. И улыбнулась во весь рот, демонстрируя великолепные белые зубы. А в красивых темно-голубых ее глазах снова вспыхнули искорки, те самые искорки, которые я заметил еще во время первой нашей встречи в клинике.