Опасный возраст - Хмелевская Иоанна - Страница 56

— Есть хочу страшно, в желудке подсасывает, — грустно сообщил Петр. — У тебя не найдется перекусить?

В доме оказались яйца, мука и соль. Возможно, яйцо одно. Я быстренько соорудила вареники, на воде без молока, и мы сожрали их с солью. Чай был. Никто не смеет утверждать, что подцепила я Петра, через желудок добравшись до сердца.

— Я тебе кое-что покажу, — сообщил он мне таинственно, когда мы встретились через семь лет в Париже, без Войтека, который, ясное дело, о свидании знал и использовал его, чтобы сказаться оскорбленным.

Белая «ланчия» у Петра действительно была, и мы поехали.

— Куда едем? — поинтересовалась я.

— В аэропорт.

— А что там такое?

— Увидишь.

Ничего не хотел объяснить по дороге, а привычка к Войтеку заставила меня спросить:

— Сколько я должна тебе за бензин?

— Поцелуй меня в задницу, — вежливо ответил Петр.

Мы доехали до Орли, и там он привел меня в часовню.

Посмотрела. Это был шедевр. Овал, стенка внутри, около нее алтарь, и ничего больше. Абсолютная простота средств и безупречные пропорции — дух захватывало. Я молчала, да и что тут скажешь?

А подумала следующее: увидев такое чудо, амбитный архитектор должен бежать на первый попавшийся мост, перемахнуть через барьер — и в Сену. Лучше никто и ничего уже не создаст. На мгновение мне сделалось неимоверно тяжело, затем наступило полное облегчение: ведь пишу книги, сменила профессию, и мне вовсе не надо топиться в Сене!

Искренно и честно — часовня в Орли нанесла сокрушительный удар по всем иллюзиям насчет моей профессии. Часовня постоянно у меня перед глазами и в памяти. Отпало всякое желание найти работу в архитектурно-проектной мастерской, когда я вернулась в Польшу. Войтек, тяжко оскорбленный, один отправился на площадь Пигаль, где его утешила какая-то мадемуазель, предложив услуги за полцены. Не воспользовался, привык к даровым услугам, денег пожалел, зато настроение значительно повысилось.

В Париже мы провели восемь дней, и, конечно же, я перепутала дату отъезда. В последний день валялась еще в постели. Войтек отправился за чаем.

— Слушай, что происходит? — забеспокоился он, вернувшись. — Вся датская группа сидит в холле на чемоданах. Мы, случаем, не сегодня уезжаем?

Господи Иисусе, я вскочила. В халате помчалась выяснять — и в самом деле, улетаем сегодня, вся компания, готовая в путь, ждала автобуса. Мы собирались в бешеном темпе, чемодан не желал закрываться, Войтек трудился над ним как вол, придавил крышку и закрыл единственно силой воли.

— Где паспорта? — заорал панически.

Я вывалила сумочку — паспортов и билетов нет, Господи!..

— Ох, наверное, все в чемодане, — пробормотала я вне себя.

Войтек держался как положено мужчине. Ничего не сказал, стиснул зубы, открыл проклятый чемодан и начал рыться в вещах. Когда половина вещей уже валялась рядом, я вспомнила, что паспорта в несессере. Запихал все снова по-прежнему молча. Мы успели дуриком — посадка в автобус с багажом затянулась, а ведь кто-то же должен быть последний?

Мне тогда вспомнилась ужасная история в таком же роде, рассказала ее Войтеку в качестве утешения. Моя приятельница по институту Ханя, спортсменка, ехала с группой коллег в какой-то лагерь. В купе заглянул контролер.

— Билеты у всех есть? — спросил он нехотя, по обязанности.

Все кивнули, один парень решил пошутить.

— Вот у этого коллеги нет, — сообщил он, показав на кореша.

Все засмеялись, контролер тоже, но потребовал предъявить. Обвиненный весело полез в карман, не нашел, начал шарить в другом. Когда обыскал четвертый, уже не смеялся. Встал, начал снова — карманы в пиджаке, карманы в брюках, контролер ждал с каменной физиономией, приятелям стало не по себе. Парень снял с полки чемодан, поискал в нем — без толку, проверил карманы в пижаме, вспомнил про рюкзак, вывернул из него все вещи — билета не было. Заглянул даже в мыльницу с горя. Кто-то вспомнил — на следующей станции выходить, контролер решил выйти с ними. Штраф следует оформить. На перроне, где основательно распотрошенный парень утопал в целой куче своего барахла, контролер попросил собрать вещи и отправиться в соответствующее учреждение, приятели пришли в отчаяние, парень все собрал, забросил на плечо фотоаппарат и вдруг вскрикнул с облегчением. Быстро открыл футляр и вытащил билет.

Только тогда контролер устроил устрашающий скандал: вся сцена-де разыграна специально с целью поиздеваться над железнодорожными властями. С великим трудом удалось его угомонить.

В Польшу Войтек уехал «фольксвагеном», я проводила его до Гесера и дала доверенность на пользование машиной. Не уверена, приезжал ли он еще раз, ибо в памяти маячит не его визит, а неприятное впечатление, когда я узнала, что «фольксваген» зарегистрировал на себя, а не на меня. Объяснил тем, что таможенный досмотр проводился на его имя, потому и пришлось так зарегистрировать. Мое разочарование продолжалось недолго — махнула рукой, я уже накопила денег на вторую подержанную машину и собиралась возвращаться ей.

Потом приехала Аня.

Не помню кто, но мне посоветовали снять комнату у фру Скифтер на бульваре Андерсена, почти напротив бокового входа в Тиволи. Поселилась я в великолепном салоне, но со Святой Анны окончательно не выехала — зарезервировала прачечную для Ани, собравшейся ко мне в небольшой отпуск. Сдается, через кого-то оформила ей приглашение назло ее мужу, тиранические склонности коего возбуждали протест в моей душе. Приезд Ани сделался во многих отношениях потрясением.

Началось с того, что с поездом не приехала, и письмо, которое я тут же начала писать, звучало следующим образом:

ГДЕ АНЯ???!!!

Я так беспокоюсь, что куда-то сгинули все мои химеры. Что случилось?! Напишу сразу все, иначе потом эта страшная пятница поблекнет, и я не успею еще кого-нибудь заразить моим беспокойством, а такого вообще не переживу! НЕ вышла из поезда! Я ждала на перроне, поезд пришел вовремя, прибытие объявили, состав небольшой, обошла весь. Поднялась наверх и обошла весь вокзал, снова вернулась вниз на перрон, подождала, пока поезд не ушел, снова поднялась наверх и обежала весь вокзал. Ани не было. Снова спустилась вниз и повторила все сначала. Поехала на площадь Святой Анны в надежде, вдруг как-нибудь пропустила ее и теперь застану дома. Фига. Помчалась на бульвар Андерсена — вдруг позвонила. Никто не звонил. Пока добиралась до Андерсена, разразилась страшенная гроза с ливнем, и несколько десятков метров от трамвая до дома меня доконали окончательно. Из туфель при ходьбе били фонтаны. В спешке переоделась и снова полетела на вокзал. Дерьмо! Вернулась домой, позвонила в Варшаву — ясное дело, никого нет. Подождала до десяти, вдруг позвонит кто-нибудь, опять поехала на площадь Святой Анны, после чего на вокзал. Из-за спешки оделась странновато: на босу ногу старые туфли с обломанными каблуками, замшевое пальто и длинные черные перчатки, в руках изысканная сумка с надписью «Париж», а в сумке огурец. Мокрый зонт. С вокзала вернулась домой.

До сих пор Ани нигде нет. Господи спаси и помилуй, что случилось? И почему, к чертям собачьим, вас никогда нет дома, когда я звоню?! Что мне теперь, дьявол вас побери, делать?!

В шесть утра на вокзал не поеду. Наоборот, буду спать как можно дольше, если удастся — до вечера. Не назло, а потому, что сигарет нету и денег нету, чтобы их купить. До понедельника ни гроша. Остатки просадила на жратву в расчете на то, что Аня привезет сигареты. Все мое состояние — один жетон на трамвай. Хорошо, дошла до ручки, перестала нервничать и начала смеяться. Нервничаю только из-за Ани, не представляю, куда подевалась. Отстала от поезда? Упилась на пароме? Охмурил ее кто-нибудь? Вышла в Роскилле? Если она не выехала из Варшавы, надеюсь, меня предупредили бы?!! Судя по тому, что делается за окном, началось землетрясение или горит пол-Копенгагена. Понятия не имею, что предпринять…